Анна Петровна Керн впоследствии написала прекрасные воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке.

"Но как бы то ни было, Глинка был несчастлив. Семейная жизнь скоро ему надоела; грустнее прежнего он искал отрады в музыке и дивных ее вдохновениях. Тяжелая пора страданий сменилась порою любви к одной близкой мне особе, и Глинка снова ожил. Он бывал у меня опять почти каждый день; поставил у меня фортепиано и тут же сочинил музыку на 12 романсов Кукольника, своего приятеля. Когда он, бывало, пел эти романсы, то брал так сильно за душу, что делал с нами, что хотел: мы и плакали и смеялись по воле его. У него был очень небольшой голос, но он умел ему придавать чрезвычайную выразительность и сопровождал таким аккомпанементом, что мы его заслушивались. В его романсах слышалось и близкое искусное подражание звукам природы, и говор нежной страсти, и меланхолия, и грусть, и милое, неуловимое, необъяснимое, но понятное сердцу. Более других остались в моей памяти: "Ходит ветер у ворот..." и "Пароход" с его чудно подражательным аккомпанементом; потом что-то вроде баркаролы, наконец и колыбельная песнь:

Эту последнюю певала и я, укачивая маленького сына, который сквозь сон за мною повторял: уснули галубые..."

Далее Анна Керн рассказывает, как искусно Глинка разыграл шарманщика, появившегося во дворе дома со своей дребежащей шарманкой, повторяя ее звуки и переходя к варияциям на ее темы, на удивление публики, которая всегда собиралась под окнами, когда композитор играл или распевал свои романсы.

Глинка любил пироги и ватрушки, пил легкое красное вино, а чай всегда с лимоном. "Если все это являлось у нас для него, он был совершенно счастлив, играл, пел, шутил остроумно и безвредно для кого бы то ни было. Лучше и мягче характера я не встречала, - добавляет Анна Керн. - Мне кажется, что так легко было бы сделать его счастливым".

- Да, мама, как легко сделать его счастливым! - могла поверить и дочь с навыками воспитательницы.

У Керн, кроме музыки, любили читать, и Глинка приносил с собой книги в подарок, замечая, верно, как ограничено в средствах это милое для него семейство. Весною же 1840 года главной новинкой был роман Лермонтова "Герой нашего времени". Уже по ту пору Лермонтовым зачитывалась молодежь, стихи его знали наизусть, и проза поэта тотчас увлекла Маркова-Виноградского и Екатерину Керн, а Глинка и Анна Петровна, хотя отдавали должное молодому поэту-гусару, по-прежнему боготворили Пушкина, что рождало споры. Именно по эту пору статьи Белинского в "Отечественных записках" получили популярность среди читающей публики, что станет знамением времени.

Глинка поначалу хранил тайну и все же проговорился о том, что альбом из 12 романсов будет иметь название "Прощание с Петербургом".

- Вы собираетесь уехать? - Анна Петровна и сама думала о перемене места жительства.

- Матушка изъявила мне свое позволение и даже совет уехать за границу, - Глинка закинул голову по еще детской привычке казаться выше ростом либо просто видеть дальше.

Екатерина Керн опустила глаза, чтобы скрыть свою догадку: Евгения Андреевна хочет разлучить их. В это время Анну Петровну позвали на кухню.

- У меня есть план, - Глинка заговорил, снижая голос.

- План? - заинтересовалась барышня.

- Поскольку теплый климат необходим как для меня, так и для вас, мы уедем в Италию.

- Мы?

- Позвольте увезти мне вас в Италию, - Глинка сел за фортепиано и заиграл нечто увлекательное, - дорогое дитя, - торжественно произнес он, будто просил ее руки, а сердце было ему отдано.

- Это сон! Упоительная мечта, - прошептала Екатерина, закрывая глаза. Воспользовавшись этим, Глинка вскочил и поцеловал ее, она отвечала ему, как во сне, но пробудилась, вздрогнув:

- Но ведь на это не согласится ваша матушка, а без ее согласия вы на такой шаг не решитесь.

- Ради вас, - он снова сел за фортепиано, - ради нашего счастья я могу решиться на все, что угодно.

Музыка выразительнее слов подтверждала это.

- Как! В самом деле?! - девушка обняла его за шею, готовая заплакать. - Но я-то не посмею и думать. В семье моей неладно, - она отошла в сторону, и звуки замерли, - как  я себя помню. А теперь еще все сложней.

- Они любят друг друга, - Глинка снова заиграл, - так искренне, так нежно...

- Как дай нам Бог любить друг друга? - рассмеялась Екатерина.

- Да! - целый каскад звуков сопровождал его краткое подтверждение.

- Но вам необходимо обрести свободу, - заломила руки девушка от волнения.

- В наше время это почти невозможно, - раздались трудно переносимые звуки, как если бы после грома и молнии наступила кромешная тьма. - От меня потребуют веских доказательств неверности моей жены, что трудно достать. А если привлекут к разбирательству ее любовника, а он богат, он откупится, и духовные власти меня же обвинят во всем. Расторгнуть брак не удастся, это долгая тяжба.

- Ни свободы, ни счастья?! - воскликнула Екатерина в полном отчаяньи. - В том-то все дело, а не в климате.

- Нет, дорогое дитя, теплый климат - это благо для меня, я знаю, и для вас также.

- Мама мечтает о возвращении в Лубны, где, может быть, удастся вернуть утраченное имение. Я там родилась, я помню, там чудесно! Во всяком случае, там поблизости небольшое имение Александра Васильевича.

- Так надо ехать в Малороссию! - загорелся Глинка и вскочил на ноги. - Там теплый и здоровый климат, может быть, даже лучше, чем в Италии.

Так у Глинки идея поездки за границу из-за затруднений взять и увезти девушку с собою, с заключением тайного брака, трансформировалась в отъезд семейства Керн на юг, на что Анна Петровна не решалась, как выяснилось, единственно из-за недостатка средств. Михаил Иванович предложил свою помощь. Деньги, предназначенные для поездки за границу, 7000 рублей, едва он получил их от матушки, были употреблены им на покупку кареты для дам с маленьким Сашей, - Александр Васильевич мог приехать лишь позже, - и дорожной коляски для себя. Таким образом, его планы не переменились, а изменился лишь маршрут, что должно было благоприятно сказаться, помимо всего, на его работе над оперой "Руслан и Людмила". Да и действие в поэме происходит в Киевской Руси.

Когда все было готово к отъезду и был назначен день для прощального вечера у Кукольников, 9 августа, Глинка получил письмо от матушки, конечно, узнавшей о том, что сын ее собрался не в Италию, а в Малороссию с семейством Керн. Евгения Андреевна и прежде выступала против его сближения с Екатериной Керн, теперь же решительно позвала сына к себе в Новоспасское, правда, выказывая лишь желание увидеться с ним. Вероятно, Глинка не утаил от матери о своем намерении вступить в тайный брак с Екатериной Керн, на что благословления от нее, конечно, не мог получить, кроме предостережний и возражений.

- Что ж, - сказал он, - мне в пути придется свернуть в Новоспасское, а затем приеду к вам прямо в Лубны.

- А ведь и мы заедем в Тригорское, прежде чем направиться в Лубны, - легко согласилась Анна Петровна. - Жаль только, что вы, Михаил Иванович, не посетите с нами могилу Пушкина в Святогорском монастыре.

- Что делать? Обязанность перед матушкой разлучает нас, но ненадолго.

Но Екатерина не сумела скрыть своего огорчения: взлелеянные вместе за лето планы рушились. Евгения Андреевна ведь может и запретить сыну ехать в Лубны, а он ей послушен во всем по мягкости характера и сердца. И, возможно, впервые испытала досаду на него, взрослого мужчину, 36 лет, который не может распорядиться самим собой по собственному усмотрению и желанию.

- Боюсь, это не к добру, - проговорила Екатерина; порывистая в минуты волнения и беспокойства, она вольно или невольно выказывала все изящество телодвижений молодой женщины и достоинство личности, когда у нее проявлялось даже чувство превосходства. - Вы все еще ребенок. Вы взрослое дитя. Это прелестно, слов нет.