— Мне очень жаль, — промямлила она, но получилось недостаточно внушительно. Мерсия набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание, проходя мимо вонючей бензозаправки. Стоявшие там мужчины с заправочными пистолетами в руках тоже изумленно вздохнули, глядя на это зрелище.

Перед светофором на Хаммерсмит-гроув Мерсия остановилась рядом с инвалидом, который, опираясь на каркас Циммера, безостановочно кивал головой.

— Мне очень жаль, — попробовала промурлыкать Мерсия. Несмотря на почти непрерывный поток транспорта, с ревом поворачивающего из-за угла, старик двинулся вперед и начал пересекать улицу. Из-за этого три машины со страшным визгом тормозов остановились. Старик невозмутимо продолжал передвигать свой каркас, кивая головой в такт музыке из плеера.

— Мне очень жаль, — отчеканила Мерсия в пространство. Слишком уж агрессивно. Она обогнала ковыляющего пенсионера и насмешливо посмотрела на человека в окошке конторы мини-такси.

— Мне очень жаль, — с надрывом выдохнула она и сама скривилась от дешевого мелодраматизма. Проходя мимо механической мастерской, в знак солидарности кивнула двум измазавшимся в машинном масле женщинам, которые возились с мопедами. Они безучастно поглядели на нее.

— Мне очень жаль, — попыталась напевно протянуть Мерсия, но ничего хорошего не вышло. Подходя к крылечку Миранды, она так и не знала, как произнесет эту фразу.

— Мне очень жаль, — сказала она твердо, но с какой-то излишней уверенностью. Уже поднимаясь на крылечко, споткнулась о ногу сидевшего там мужчины.

— Ох, простите, мне так жаль, — воскликнул он, отпрянув в сторону, тогда как Мерсии, чтобы сохранить свое и без того неустойчивое равновесие, пришлось рывками вздергивать ноги на ступеньки в отчаянных попытках дать опору устремившемуся вперед туловищу. Мужчина хотел было поддержать ее, но, не обнаружив у нее достаточно нейтральных частей тела, к которым можно было бы прикоснуться без последующего обвинения в сексуальных домогательствах, только стоял, беспомощно поводя руками.

— Мне очень жаль, — повторил он, как будто это имело какое-то значение, но в его тоне слышно было неподдельное раскаяние, что самим фактом своего существования он сумел причинить ей такую неприятность.

Чудом затормозив на последней ступеньке, Мерсия на мгновенье восхитилась, как искренне прозвучала в его исполнении эта фраза, и постаралась запомнить темп и интонацию. Затем, спохватившись, что он все-таки мужчина, презрительно фыркнула, не удостаивая его взглядом, и нажала на кнопку домофона.

— Ее нет дома, — сказал незнакомец.

Тогда Мерсия обернулась, чтобы рассмотреть его получше.

Деревенские бабы, шугая норовящих влезть на ступеньки крылечка грязных свиней, отлично знали, что на социальной лестнице любой боров стоит на ступеньку выше их самих. Женщина в хозяйстве оценивалась крайне дешево, дешевле скота и инвентаря, так как пользы от нее было не много. Брачные отношения между земледельцем и его женой копировали феодальные отношения сеньора и вассала: она была его собственностью, а сам брачный союз, как истинно деловой договор, держался на таких китах, как долг верности, обязанности, размер приданого и земельная собственность. И все же, какой бы бездушной ни была эта система, она обеспечивала человеку мощную психологическую поддержку, точно ему указывая, кто он и что он. Можно было оказаться на самом дне общества, быть низшим из низших, грязью под ногами, зато никогда не возникали личностные кризисы самоидентификации, проблемы в понимании самого себя и своего места в жизни.

Рассмотрим теперь положение высокородной дамы того времени. Жила она вне деревни и даже выше деревьев, в высокой башне феодального замка. Эти сооружения, затмевая солнце для работающих на полях крестьян, служили постоянным напоминанием, кто здесь главный. Хотя у высокородной госпожи были служанки и ей не приходилось мараться в грязи и ухаживать за свиньями, она все-таки была одновременно не только наверху, но и внизу. Как родительница детей феодала она становилась госпожой, но как женщина оставалась все тем же никчемным придатком. Пленница системы, где для ее личности не было места, она оказывалась закована в метафорический пояс верности — а порой и в самый настоящий, железный, когда феодал покидал замок.

Раздвоенность, попытки совместить несовместимое зачастую являются не только симптомом психических расстройств, но также их причиной. Ужасная раздвоенность в самопонимании, мучавшая этих сеньор-рабынь, вполне могла служить источником психических проблем и травм, личностных кризисов, маниакально-депрессивных состояний, истерических припадков, а иногда и раздвоения личности. Однако, как написал Шекспир в своем «Сне в летнюю ночь»[14]:

Вот уж действительно; и из сублимации фантазий этих ополоумевших женщин и оравы амбициозных поэтов был создан тот образ «любовника», в который мы верим сегодня. Ведь мало что сравнится по творческому потенциалу с умопомешательством, и на свой собственный — очень может быть, что безумный — лад они создали искусственное эмоциональное состояние и политическую идеологию, которые со временем обрели власть над людьми во всем мире.

Столетиями эти «прекрасные дамы» подвергались неслыханным унижениям со стороны общества и правящих в нем мужчин. Затем, в пыльный и знойный день августа 1096 года, мужчины ушли в поход. Короли, графы, бароны и рыцари отправились в дальние края и почти без перерывов отсутствовали свыше двухсот лет.

Они откликнулись на призыв папы Урбана II, первого из наместников Бога на земле, который в открытую стал заниматься земными поместьями, посетовав: «Возможно ли терпеть, что мы даже не владеем равной с мусульманами долей обитаемой суши? Они превратили Азию, треть всего мира, в свою вотчину… Они также силой удерживают Африку, вторую часть света, уже свыше двух веков. Остается Европа, третий континент. И в каком же малом ее уголке обитаем мы, христиане!» Несмотря на свои сомнительные познания в географии, Урбан стал вдохновителем крестовых походов и освятил возвращение к дикости гуннов, готов и вандалов. Но на этот раз все убийства и грабежи были справедливыми, потому что истреблять иноверцев сам Бог велел — устами Папы.

Христианская империя свое стремление к экспансии и мировому господству начала реализовывать с набегов на Восток. Используя неповторимую возможность захватить побольше земель и поработить побольше крепостных, европейские короли, графы, бароны и рыцари ревностно двинулись воевать с нехристями и получать свою награду на земле. Они выступили в крестовый поход. Однако перейдем от традиционной истории к истории любви, творящейся в их отсутствие.

ЛЮДИ СЛИШКОМ РЕДКО ОБРАЩАЮТ ВНИМАНИЕ НА ТОТ факт, что уверенность в себе на девять десятых состоит из занудства. Самые невыносимые долдоны, судя по всему, считают, что уверенный вид дает им право задавать тон в любой беседе, в которую они сумеют влезть. Возможно, если бы это обстоятельство замечали почаще, некоторые надоедливые «фаготы», тугоухие проедатели плешей хоть иногда затыкали бы рот. Но, впрочем, бывают ли зануды, способные слышать кого-либо, кроме самих себя?

Так вот, может быть, если бы этот Дятел, ну, Фердинанд Ксавьер, не был такой грязной кляксой на моих страницах, если бы он не перевернул вверх дном жизнь Миранды, то возможно, ну, просто не исключено, что я не считал бы его занудой. Кто знает, при других обстоятельствах я даже могло бы полюбить его. Может быть, если бы это он вытащил меня из пыли забвения на библиотечной полке, я бы тогда влюбилась в него, как простая книжка. Кто знает? Он был достаточно представительным и симпатичным, хотя и чересчур масляным на мой вкус. Жирные пальцы губительны для такой хорошей бумаги, как моя. Однако этого не случилось. И Фердинандишко был занудой. Как и большинство зануд, он без видимых усилий сохранял уверенность в себе, как если бы все им сказанное было чрезвычайно важно и производило неизгладимое впечатление.