Итак, трубадуры пели о благородных чувствах — рыцарь и прекрасная дама разлучены, они преодолевают препятствия, чтобы быть вместе, потому что они обожают друг друга, как обожают Высшее Существо, а то и сильнее. Или о любовных треугольниках — скажем, король Артур, мужчина слишком серьезный, занятый государственными делами, королева Гиневера, ждущая его в Камелоте в окружении молодых людей, и наставляющий Артуру рога Ланселот, бравый воин, чье копье не знает устали (долгий многозначительный взгляд и подмигивание).

КОГДА С УЖИНОМ БЫЛО ПОКОНЧЕНО И ПОДАЛИ ПУДИНГ, когда суету разговоров приглушила подступившая ночь, когда голоса, звяканье вилок и звон бокалов едва доносились сквозь винный туман, когда на столе осталась только баррикада кофейных чашек и смятых салфеток, когда время вышло и не вернулось, Фердинанд плавно протянул руку через стол и накрыл ею ладонь Миранды. Ее пальцы с зажатой в них кофейной ложечкой задрожали, когда он их коснулся, и легким стаккато выбили на столешнице дробь.

— А вы, — произнес он наконец напевно-тягучим полупьяным голосом, — вы верите в любовь с первого взгляда?

Вот это уже было немножко чересчур; чересчур совершенно даже для него — ведь именно это он должен был сказать и сделать, именно в этом месте, именно в этот момент, именно так поглядев на нее. Принципиально правильный принц.

У Миранды неожиданно закружилась голова. Она энергично кивнула; по крайней мере, кивнула в мыслях, которым уже стало чуть-чуть неуютно и не на шутку одиноко внутри ее полностью парализованной, бездвижной головы.

— Вы верите в любовь с первого взгляда? — И будто каждое слово со щелчком вставало на свое место в мозаичной головоломке Миранды под названием «Какой должна быть жизнь». Хотя ее и подташнивало, она прочитала достаточно романов, чтобы вспомнить, что есть несколько способов отвечать на подобные вопросы. В большинстве вариантов сначала полагалось вздохнуть, чтобы грудь вздымалась; некоторые потребовали бы рвануться через стол, чтобы впиться в губы спросившего, тогда как другие сводились в основном к появлению стыдливого румянца и неоконченной фразе: «О, мистер Имярек, я должна вам сказать…» Но ни один из классических вариантов не предусматривал, что в ответ на этот вопрос можно громко рыгнуть, вытолкнув в рот часть содержимого желудка, а после слабой попытки вернуть его назад выбросить из носа струю вонючей, отдающей желчью жидкости, оросив стол оранжевыми брызгами. Тем не менее, не в силах сдержать свой восторг, поверить своим ушам и любым другим своим органам чувств, которые могли бы еще функционировать после шести бокалов шабли, именно это Миранда и сделала, обрушив на стол четыре мощных кислотных ливня сквозь облако мелкой мороси.

Фердинанд откинулся на спинку стула, ухитрившись уберечь свой костюм от самого страшного удара стихии. Возможно ли, что его безупречная улыбка на мгновение покривилась? Возможно ли, что тренировки в военной разведке не подготовили его к такому афронту? Миранда прижала к лицу салфетку, но не только для того, чтобы стереть следы извержения, а чтобы еще и спрятать свои пылающие щеки, пока кто-нибудь не принял ее лицо за почтовый ящик и не стал запихивать свое письмо в щель рта. Миранда задумалась: может, теперь, когда грудь вздымается и румянец налицо, попробовать завершить хэт-трик, добравшись до губ Фердинанда? Поверх края салфетки она увидела, что Фердинанд оттирает свой костюм; заметив ее взгляд, он издал сдавленный смешок. Сегодня осталось не так уж много обязательных правил поведения в обществе, однако все еще признается, что в случае, когда кто-то оконфузился, его прерогатива — засмеяться первым или не смеяться вообще; а смех кого-то другого всегда прозвучит как смех «над» первым, а не «вместе с» ним. Фердинанд смеялся, отчаянно стараясь, чтобы его смех звучал как «вместе с», но это лишь заставило Миранду еще больше смутиться и лишний раз продемонстрировало все убожество наших разведшкол по части обучения этикету.

Фердинанд пододвинулся к столу, накрыл ладонью руку Миранды, как будто бы рвотные извержения из носа были самой естественной вещью на свете, и спросил снова:

— Так вы верите в любовь с первого взгляда?

Полагаю, это показалось бы фальшью и вам, и мне, и любому, даже не очень циничному человеку, но Миранда, в отличие от большинства из нас, не утратила доверчивость вместе с девственностью. У Миранды не угасла вера. Она хотела верить. Может быть, такой очаровательной Миранду как раз и делало полное отсутствие в ее душе того неприятного субъекта, который высовывается над парапетом доверия, с подозрением поводя из стороны в сторону прищуренными глазками, и который посоветовал бы ей не спешить, выждать. Она изучала книгу его лица весь вечер, и даже в тот момент, когда оно было покрыто оранжевыми брызгами, ей хотелось, чтобы все получилось. Она лишь смогла придумать, что холодная отстраненность поможет ей спастись от стыдливого румянца.

Порывшись в сокровищницах памяти, Миранда беспечно сказала:

— Не знаю, — и убрала свою руку. — Разве чаще это не любовь с первой ночи?

Вот оно! Видите? Она процитировала меня. По крайней мере, так я думал. Может быть, это не было сделано сознательно, может быть, что-то прочитанное, что-то сказанное мною просто застряло у нее в памяти. Подсознательно, как рекламный лозунг. Может быть, ей казалось, что она сама это придумала, но в то мгновенье она словно бы проникла внутрь меня и вдохнула в меня жизнь, вывела меня в реальный мир, мир живой речи, звуков. О, этот восторг — услышать мои слова из ее уст! И все же, все же тогда она выдала их другому мужчине как свои собственные.

Иногда иронию судьбы трудно вынести.

— Правда? — сказал Фердинанд. — Вы не верите, что можно плакать из-за кого-то, с кем вы едва успели познакомиться? Что можно достать звезду с неба и раскрасить радугой облака для знакомой незнакомки?

Боже мой, подумала Миранда, практически он уже занимается со мной любовью.

— Я, — выдохнула она, — просто считаю, что любовь несколько переоценивают. Я где-то читала, что она целиком придумана, чтобы объяснить навязчивые сексуальные желания. Это просто побочный продукт биологии.

Да. Да. Я говорил это, что-то в этом духе, когда она впервые раскрыла меня, в тот момент, когда мы только-только познакомились. Подумайте. Она это не забыла. Она что-то почувствовала. Засунь это себе сам знаешь куда, шпионишка.

Миранда пожала плечами и, сообразив, что уже несколько минут забывает моргать, прикрыла веками воспаленные сухие глаза.

Фердинанд откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее. Это выглядело почти как сожаление.

Черт. Боже. Не зашла ли я слишком далеко, не слишком ли я отстранилась? Миранда вздохнула и попыталась изящно взмахнуть ресницами. Она старалась изобразить взгляд «пора и баиньки», хотя уже некоторое время понимала, что фактически ей удается лишь взгляд «хочешь, пойдем пообжимаемся за углом автопарка».

— Так вы это где-то прочитали? — сказал Фердинанд. — Теория представляется весьма интересной. Что это была за книга?

— Ох, даже не знаю, я так много читаю.

— Все-таки очень хотелось бы узнать.

— Не могу вспомнить.

— Постарайтесь.

— Послушайте, — возразила Миранда немного раздраженней, чем намеревалась, — я правда не могу вспомнить.

Фердинанд знал, когда надо нажать, а когда оставить тему. Он добьется приглашения к ней домой и обыщет квартиру в поисках книги. Меня.

Миранда не хотела быть с ним резкой, но на нее нахлынуло так много эмоций, что голова шла кругом.

Фердинанд улыбнулся:

— Вы выглядите усталой, не пора ли нам?

Когда они поднялись, Миранде казалось, что они — распираемые эмоциями исполины, высящиеся над руинами стола. Фердинанд распахнул зеленую папку с небрежностью человека, который только для этого и родился, недрогнувшей рукой изъял свою «титаниум плюс» кредитную карточку, которая полыхала там белым жаром последние полчаса. Другой рукой нырнул в нагрудный карман и достал пачку банкнот, которую на подлинном жаргоне восьмидесятых годов можно было бы назвать заначкой из левых доходов налогоплательщика, и оставил на столе чаевые, по размеру примерно равные недельному жалованью Миранды. И, словно продолжая то же самое движение, слегка поклонился — как у него, видно, было в обычае, подсказывая Миранде, что к выходу дама идет впереди. Хореография этого танца была такой отточенной, что наш скептический ум сразу наполнился бы подозрениями, начал бы вопрошать, в чем тут фокус, поинтересовался бы, где примечание мелким шрифтом, и указал бы, что не бывает бесплатного сыра, тем более ужина из четырех блюд в «Квиклиноузе». Но для Миранды желание, чтобы все оказалось правдой, затмевало любые напоминания о реальности, которые могли бы прийти ей в голову. Собственно говоря, поскольку конец ужина предвещал начало чего-то другого, у Миранды в голове была только одна мысль, вопрос, не покидавший ее весь вечер: а вдруг он действительно зашел выпить кофе?