В воскресенье, 24 января 1932 года, после многократного стука в дверь номера 303 гостиницы «Оранжевая», на который его эксцентричный обитатель не дал никакого ответа, один из чернокожих слуг вошел в комнату при помощи запасного ключа, но тут же с пронзительным криком сбежал вниз, чтобы сообщить администратору о том, что он там увидел. Администратор, позвонив в полицию, вызвал также хозяина гостиницы. Последний вскоре сопроводил в роковую комнату констебля Де Витта, следователя по уголовным делам Богарта и доктора Ван Кёлена.

Обитатель номера лежал на полу мертвый, лицом вверх, рот и нос его были перевязаны носовым платком, сильно пахнувшим аммиаком. Черты его лица хранили выражение крайнего ужаса, который поневоле передался и вошедшим в номер. Сзади на шее доктор Ван Кёлен обнаружил след укуса — темно-красный, с пурпурным кольцом вокруг, — нанесенного, очевидно, мухой цеце или иным опасным насекомым. Дальнейшее обследование показало, что смерть наступила, по всей очевидности, вследствие паралича сердца, вызванного скорее сильным испугом, нежели самим укусом, хотя последующее вскрытие трупа установило наличие в организме покойного микроба сонной болезни.

На столе находилось несколько предметов — записная книжка в потертом кожаном переплете, перо, бумага, открытая чернильница, докторский чемоданчик с вытесненными золотом инициалами Т. С., бутыли с аммиаком и соляной кислотой, а также стакан, примерно на четверть наполненный двуокисью марганца. Бутыль с аммиаком потребовала повторного осмотра, так как в ней помимо жидкости виднелось что-то еще. Приглядевшись получше, следователь Богарт установил, что посторонним предметом был трупик мухи.

По всем признакам то был некий гибрид, имеющий родство с мухой цеце, но крылышки ее — сохранившие, несмотря на воздействие крепкого раствора аммиака, слабую голубизну — остались для всех совершенной загадкой. Некоторые соображения об этом феномене пробудились в голове доктора Ван Кёлена после того, как он вспомнил об одном давнишнем сообщении в газете. Соображения эти вскоре подтвердились содержанием найденной в номере записной книжки. Лапки и брюшко мухи были, по-видимому, окрашены чернилами, причем настолько сильно, что аммиак не отбелил их. Можно было предположить, что насекомое перед тем побывало в чернильнице, хотя крылышки ее при этом не пострадали. Но как ухитрилась она оказаться в бутыли с аммиаком, имеющей столь узкое горлышко? Все выглядело так, как если бы она намеренно вползла внутрь и совершила самоубийство!

Однако самым странным оказалось то, что заметил на гладком белом потолке констебль Де Витт, когда ненароком взглянул вверх. Его удивленный крик заставил посмотреть в ту сторону всех остальных, включая доктора Ван Кёлена, уже долгое время перелистывавшего записную книжку в потертом кожаном переплете со смешанным выражением ужаса, зачарованности и недоверия на лице. То, что они увидели на потолке, являло собой несколько рядов неровных, широко расползшихся следов, какие могли быть оставлены измазавшимся в чернилах насекомым. И сразу же каждый из присутствующих подумал о чернильных пятнах на мухе, столь странным образом оказавшейся в бутыли с аммиаком.

Но то были не просто чернильные следы. Даже беглый взгляд обнаруживал в их переплетении нечто навязчиво знакомое, а более внимательное изучение заставило всех четверых мужчин изумленно раскрыть рот. Следователь Богарт, как профессионал, тотчас огляделся вокруг в поисках соответствующего орудия или нагромождения каких-либо предметов, при помощи которых можно было бы вывести эти знаки на такой высоте. Не обнаружив ничего подходящего, он снова обратил кверху свой изумленный и порядком испуганный взгляд.

Не было сомнения, что чернильные следы образовывали вполне определенные знаки алфавита, которые, в свою очередь, складывались в связные английские слова. Первым, кто сумел отчетливо разобрать их, был доктор Кёлен, и теперь все остальные, затаив дыхание, слушали, как он произносил одно за другим безумно звучащие слова послания, столь невероятным образом, наспех и коряво, выведенные там, куда не могла бы дотянуться рука человека:

А потом, при потрясенном молчании присутствующих, доктор Ван Кёлен продолжил, теперь уже вслух, чтение записей, сделанных в книжке с потертым кожаным переплетом.

Вне времен [97]

(перевод Л. Кузнецова)

Рукопись, найденная среди вещей покойного Ричарда X. Джонсона, доктора философии, хранителя Археологического музея Кабо в Бостоне, штат Массачусетс

Едва ли кто-либо из жителей Бостона — равно как и всякий более или менее внимательный читатель за его пределами — забудет странное происшествие, случившееся в музее Кабо. Леденящие кровь газетные отчеты, посвященные дьявольской мумии; шумные толки о столь же ужасных древних преданиях, отдаленно связанных с ней; волна нездорового интереса и бурной активности среди приверженцев всяческих запретных культов, неожиданно поднявшаяся по всему миру в 1923 году; и наконец, жуткая, трагическая судьба двух посетителей, тайком пробравшихся в музей ночью 1 декабря того же года, — все это, вместе взятое, стало классическим примером формирования мифа, которому суждено передаваться из поколения в поколение и попутно обрастать все новыми и новыми чудовищными вымыслами.

При этом всякому, даже не очень осведомленному человеку ясно, что все до одной публикации сознательно замалчивали нечто весьма существенное в этой истории — нечто, имеющее роковое значение для всего человечества. Слишком поспешно были преданы забвению тревожные намеки свидетелей на более чем странное состояниеодного из этих мертвых тел. А совсем уж невероятные изменения, которые претерпела мумия и которые при любых других обстоятельствах привлекли бы ненасытный интерес прессы, были вообще обойдены вниманием газетчиков. Крайне подозрительным показалось людям и то, что мумию больше никогда не выставляли в отведенной для нее застекленной витрине. И уж вовсе неубедительной прозвучала ссылка на то, что усиливающееся разложение тканей сделало невозможным ее дальнейшее экспонирование — это в наши-то дни, когда искусство таксидермии достигло таких высот!

Мне как хранителю музея, по-видимому, следовало бы обнародовать все преданные умолчанию факты, но при жизни я никогда не сделаю этого. В нашем мире и в окружающей его Вселенной существует нечто такое, о чем большинству людей лучше не знать. Это мнение единодушно разделяют все — персонал музея, врачи, журналисты и полиция, — кому довелось столкнуться лицом к лицу с этим воплощением кошмара. И в то же время кажется неоспоримым, что сведения столь ошеломляющего научного и исторического значения просто обязаны быть хоть как-то запротоколированными. Руководствуясь этим последним соображением, я и подготовил для узкого круга серьезных ученых настоящий отчет о феноменальных событиях. Он займет свое место в ряду других материалов, предназначенных для прочтения после моей смерти, если, конечно, здравый смысл моих душеприказчиков не подскажет им бросить этот жутковатый документ в огонь. Добавлю также, что этого момента, судя по всему, осталось совсем недолго ждать, так как некоторые зловещие и необъяснимые события последних недель привели меня к мысли, что моей жизни — равно как и жизни других должностных лиц музея — грозит вполне реальная опасность. Я имею в виду острую неприязнь, что открыто выказывают по отношению к нам приверженцы тайных культов, широко распространенных среди азиатов, полинезийцев и разнообразных мистиков без роду и племени. [ Примечание душеприказчика. Доктор Джонсон неожиданным и весьма загадочным образом скончался 22 апреля 1933 года от паралича сердца. Уэнтворт Мур, таксидермист музея, бесследно исчез в середине предыдущего месяца. 18 февраля того же года доктор Уильям Мино, руководивший анатомическим вскрытием мертвых тел, был ранен ударом ножа в спину и умер на следующий день.]