Первой, ведя с собой дочерей, пришла Бебек.

— Сообразила я, Сапар. Ты уж не сердись, что не сразу. Хлопок соберём и на Солтанджемал запишем. Ты так хотел?

С подростками-деверями пришли жена Ходжи и вдова Джумы, месяц назад получившая похоронку. Словом, вместе с Сапаром работало уже человек десять. Все молча делали своё дело — слышен был лишь шелест раздвигаемых кустов. Собрать бы хоть те, что раскрылись. А когда остальные коробочки пойдут, глядишь, и Солтанджемал окрепнет.

Ты, Ямат, главное — не беспокойся, тут всё будет порядке. И урожай соберём, и проживём как-нибудь. Как сообщишь адрес, бригадир Сапар сразу тебе напишет, отчитается за твой урожай до последнего килограмма. Будешь ты читать его письмо, а перед главами у тебя хлопок, хлопок… Вот этот самый! Разве его забудешь такой, — коробочки-то к земле кусты пригибают!

Три письма отправил Сапар Ямату, писал про дела, про семью его писал. Четвёртое написать не успел…

Выкорчевали сухие стебли, перепахали карту, а когда пришла весна и на пядь поднялась верблюжья колючка, поле снова засеяли. Распланировано оно было немножко иначе, но участок земли возле старого глинобитного забора по-прежнему называли «поле Ямата».

Потом забор срыли, засылали арычки, выкопали новые. На поле пришли новые люди, новое поколение хлопкоробов. Среди них был и сын Ямата — Агаджан.

Агаджаном Сапар-ага был очень доволен. Ну в самом деле, что, если бы Агаджан, не зайдя к нему в больницу, как ни в чём не бывало преспокойно уехал бы в Ашхабад? Что тогда думать? Уж покрутился бы Сапар с боку на бок длинными больничными ночами! Снова открылась бы старая рана, что осталась в душе с того недоброго лета. Чтоб оно пропало, то лето! Всё чаще вспоминается проклятое, спать не даёт по ночам. И хоть навестил его Агаджан, всё равно всю ночь прокрутился с боку на бок, кляня больничные койки. А койки-то ни при чём. Просто казалось ему, что парень глядит на него а сам думает: «Вот так-то, Сапар-ага, я человек великодушный, зла не помню, пришёл оказать вам внимание». Конечно, Агаджан никогда бы такого не сказал, да скорей всего, и не думал он ничего подобного, но уж такой у Сапара характер беспокойный…

Агаджан молодец, самую большую учёбу закончил. Теперь он учителем там, куда так трудно поступить. Из села, пожалуй, по учёности с ним никто не сравнится, разве только Тырры, сын Гока. Тоже учёный человек, только в последнее время с отравой этой, говорят, связался, потерял доброе имя. Да оно и так ясно было, что не получится из него большой человек, — об отце нисколечко не заботился. Так и умер старик без догляду…

Агаджан не из таких, то и дело мать навещает. Женился он, правда, в городе, по своему выбору, но и мать сумел уважить. Сватать Солтанджемал сама ездила, день свадьбы сама назначила. На всё село была свадьба. Молодые целый месяц здесь жили. А потом уехали и мать с собой увезли. Только она, бедняжка, месяца через два вернулась — говорит, нет ей жизни без родного села. Агаджан не препятствовал, а чтоб не тосковала в одиночестве, навещают её: то сам приедет, то жена. Нелегко это, конечно, люди они занятые, а что поделаешь — мать…

Прекрасный он парень, Агаджан. Может, потому и не попрекнул Сапара ни разу. А ведь как обижен был, не забывается такая обида. А может, и выпустил из памяти, он ведь тогда мальчонкой был. Возможное дело, только Сапару-то до смерти не забыть того случая. Ямат, уходя на фронт, как ему сказал: «Мы доверяем тебе заботу о наших семьях, детей своих малых на тебя оставляем…»

В то лето бригада Сапара засеяла двадцать гектаров целины. Основные земли бригады были поблизости от села, а новые далеко, в десяти километрах от дома. Воды её всегда не хватает, а то лето знойное выдалось — вспомнить страшно. Метался Сапар-ага меж двумя своими участками, с поливальщиками больше старался быть. Задует из пустыни ветер, поникнет, привянет хлопчатник, и Сапар голову опускает. Под вечер чуть прохладнее, расправятся листочки, глядишь, и Сапар ожил, посветлел…

В то время ввели новшество — трактор стали пускать перед поливом. Он бороздки нарезает для воды и одновременно вносятся удобрения. На три бригады один трактор, понятно, каждый бригадир подольше его задержать старался.

Назавтра с утра трактор должен был прийти в бригаду Сапара, на то поле, что возле села. Нужно было назначить двух мальчишек прицепщиками. Сапар-ага выбрал Агаджана и своего Сейитли. Истомившиеся на прополке мальчишки так и запрыгали от радости. Им лишь бы поинтересней, а жара — не беда, нырнул разок-другой в арык, и дело с концом.

Договорились, что до обеда на прицепе работает Агаджан, после обеда — Сейитли. Полдня работают, полдня отдыхают. Иначе нельзя, иначе не выдержать ребёнку. Они, глупые, за счастье считают: полдня свободы, хочешь — купайся, хочешь — гуляй. А каково это — полдня на прицепе высидеть, в жаре, в пыли, в грохоте — и понятия не имеют.

Мерван завёл свой трактор на рассвете. К трактору прицеплен был длинный ящик, наполненный азотом вперемешку с сухим навозом. Из ящика удобрения поступают в воронки, а оттуда по трубкам — в междурядья. Прицепщик должен следить, чтоб воронки не забивались. Если азот будет сыпаться через край и попадёт на листья, они могут сгореть.

Сапар-ага сам всё проверил. Ящик заправлен, Агаджан на положенном месте, в руках — палочка, помешивать в воронках. Всё в порядке, всё как положено, можно ехать на другой участок.

Сапар-ага сидел рядом с арбакешем, свесив ноги, и думал. Небо уже краснеет, скоро солнце взойдёт. Если сегодня оно будет палить так же, как вчера, плохо придётся хлопчатнику. Потому и чувствуется в предутренней тишине такое напряжённое ожидание. Конечно, не для всех так, посторонний, может, ничего и не почувствует, а он прямо кожей ощущает. Постороннему что? Поглядит на этот хлопчатник, порадуется: густой, плотный, словно туча тёмная осела на землю. Какой прекрасный хлопок! Сапар этого не скажет, не может он так сказать, потому что знает он всё доподлинно. Тот клочок и не заметишь, небольшой он, с несколько кибиток всего, а словно парша на голове — всё настроение портит. И как зимой при планировке он прозевал этот клочок? Теперь вот в низинке оказался, вода скапливается. Хлопчатник хоть и не пропал, а хилый стоит. Надо валками огородить — вода не так будет заливать — и подкормить. Догонит, наберёт рост, не будет вид портить.

В тот день Сапар хотел к вечеру вернуться в село, да не получилось, пришлось заночевать с поливальщиками. Вернулся лишь на следующий день под вечер. И сразу новость — Агаджан заболел. Горит весь. Не заходя домой, пошёл в дом Ямата. Мальчик лежал на постели посреди комнаты. У изголовья мать и Гарагыз. Вот, бедняга, она, оказывается, и сидеть по человечески не может, в три погибели скрючилась.

Солтанджемал закрыла лицо руками, всхлипнула. Гарагыз глянула исподлобья, отвернулась. Плохо дело. Сапар молча сел возле мальчика. Весь красный, в поту, Агаджан дышал тяжело, прерывисто. На шее под подбородком быстро-быстро билась тугая синеватая жилка… Сапар молчал, не отрывая глаза от этой жилки, и ему казалось, что она бьётся всё чаще…

— Что с ним?

Солтанджемал не ответила.

— Будто не знаешь… — не глядя на Сапара, пробурчала Гарагыз.

— Знал бы, не спрашивал. Я ж только что оттуда, с новых земель, даже домой не заходил. Тадждурды встретил и сказал — лежит парнишка, горячий, как там дыр…

— А остальное пусть тебе жена расскажет!

— Что это значит, Гарагыз?

Солтанджемал взяла пустой чайник и вышла.

— Совести не имеют люди… — по-прежнему не глядя на Сапара, бормотала старуха. — Над дитём измываются. Отца нет, заступиться некому…

— Да объясни ты, что случилось!

— Что случилось!.. Ребёнок голодный, непоенный весь день на солнце! Прокалило его от макушки до пяток, вот он и сомлел. Удар у него!

— Как — весь день? Я велел, чтоб Сейитли сменил его после полудня!