[193]

ления перед микрофоном радиоузла лучших в своем деле моряков. Они рассказывали об атаках и о вражеских бомбежках, о «поведении» при этом техники, о повреждениях приборов и механизмов и о том, каким способом эти повреждения устранялись. Ведь многим морякам приходилось сталкиваться с вопросами, которые до сих пор и не возникали в истории подводного плавания.

Такие выступления пользовались большой популярностью — слушали их с величайшим вниманием. Да разве не интересно, например, было акустикам узнать что-либо новое из опыта такого «аса», каким был Анатолий Шумихин с «М-172»? Или рулевым-сигнальщикам послушать своего коллегу со «Щ-404» Ивана Гандюхина, который водил лодку как по струнке, а неприятельские корабли обнаруживал в темноте так, словно имел перед глазами прибор для ночного видения? Не было недостатка в слушателях и у нашей замечательной плеяды лучших горизонтальщиков — инструктора первого дивизиона мичмана Носова, боцманов Соловья с «К-21», Кузькина со «Щ-403», Тихоненко с «М-172».

Разумеется, политотдел использовал и другие формы пропаганды передового опыта: выпускал листовки, посвященные лучшим людям бригады или содержащие их советы, готовил для рядового и для командного состава доклады и лекции на специальные темы.

Мне вспоминается, какую большую работу провел политотдел в конце осени. Усилиями всего аппарата был разработан цикл бесед на тему «Особенности боевых действий в условиях зимы и полярной ночи». Обстоятельные, густо насыщенные примерами из прошлогоднего опыта зимнего плавания в Баренцевом и Норвежском морях, беседы напоминали подводникам, что в зимних походах от них требуется особенно высокая бдительность на вахте — при малейшем ослаблении внимания нетрудно прозевать мину, перископ или даже неприятельский корабль. Эта мысль подкреплялась убедительными фактами, примерами из опыта лучших сигнальщиков.

Говорилось и о задачах штурманов, рулевых и штурманских электриков — всех тех, от кого зависела точность навигационной прокладки и кораблевождения. Радиолокации у нас еще не было. Маяки в военное время не горели. Звезды часто скрывались за тучами. Так что определить место корабля было трудно. А плавать при-

[194]

ходилось вблизи берега, и при ошибках в счислении можно запросто было оказаться на мели или на камнях. Чтобы избежать этого, требовалось очень тщательно учитывать постоянные и приливо-отливные течения, дрейф, поправки приборов.

Более напряженной была зимой и вахта у торпедных аппаратов. Время от обнаружения цели до залпа измерялось порой секундами, и торпедисты должны были быть готовы немедленно выполнить команды «товсь» и «пли». А трюмным и мотористам не лишне было напомнить, что при плавании в ночной тьме команда «срочное погружение» бывает действительно крайне срочной.

Беседы строились не только на прошлогоднем опыте. Характеризовались и изменения, обнаруженные в тактике врага за самое последнее время.

Политотдел позаботился, чтобы беседы прослушали все экипажи. Мало того, перед партийными и комсомольскими активистами была поставлена задача: добиться, чтобы каждый моряк хорошо усвоил услышанное и сделал для себя практические выводы.

Так же основательно и вдумчиво подходили в политотделе ко всем аспектам работы по повышению политических, тактических и специальных знаний подводников.

Едва лодка ошвартовывалась у пирса после боевого похода, как на ней появлялся кто-нибудь из инструкторов политотдела узнать, как велась в плавании партийно-политическая работа, отобрать из нее все самое интересное и поучительное, обогатить «копилку» опыта. А перед походами замполиты, секретари партийных и комсомольских организаций получали от политотдела деловые советы, как лучше построить работу в море. Товарищеские советы инструкторов были очень ценны, поскольку основывались на опыте многих политработников. Главная ставка делалась на работу с каждым в отдельности краснофлотцем, старшиной, командиром. Изучение людей, их забот и настроений, разъяснение каждому подводнику целей похода, событий на фронтах и в тылу — все это помогало цементировать экипажи в единую силу, живущую общими стремлениями и порывами.

Не найти в политотделе инструктора, который бы сам не побывал в нескольких походах. Александр Степанович Бабушкин, Павел Иванович Петров, Василий Васильевич Смирнов и другие инструкторы часто выхо-

[195]

дили в море, чтобы помочь политработникам и командирам.

Наш политорган был по-настоящему боевым, чутким и мощным инструментом партии.

В начале октября второй дивизион пополнился двумя лодками типа «Ленинец» — «Л-20» и «Л-22». Они пришли с завода, проходили достройку, а потом осваивались экипажами.

Для бригады это очень ценное приобретение. «Ленинцы» по своему основному предназначению — подводные минные заградители. Они принимают солидный запас мин, и в корме у них надежные миносбрасывающие устройства — куда надежнее, чем на «катюшах». Могут использоваться эти лодки и в торпедном варианте, атаковать транспорты и корабли. Для этой цели у них в носу шесть торпедных аппаратов. Обладают они и солидной дальностью плавания.

Таким образом, появление на бригаде «ленинцев» частично разгружало «катюши» от минных постановок и давало возможность больше использовать их по основному назначению — для крейсерства на дальних коммуникациях немцев.

«Двадцаткой» командовал капитан 3 ранга Виктор Федорович Тамман. Он прошел большую жизненную школу на море. Как и многие другие наши командиры, о которых я уже говорил, много лет плавал в торговом флоте на разных должностях, вырос до капитана парохода. А потом — призыв по спецнабору в Военно-Морской Флот, обычная в таких случаях подготовка, после чего — служба на подводных лодках. Уже не один год командует он лодками. Это умный, находчивый и вполне зрелый подводник.

Во главе экипажа «Л-22» стоит наш старый знакомый — капитан 3 ранга Валентин Дмитриевич Афонин. Это он выходил с нами стажироваться на «Щ-421» во время ее последнего похода. Стажировка у Афонина получилась насыщенной событиями — ему пришлось не только изучать театр, но и принимать участие в борьбе за живучесть лодки. Если не брать в расчет трагичности всей ситуации, то можно сказать, что школу Афонин по-

[196]

лучил хорошую, представление о характере боевых действий на Севере у него сложилось достаточно полное. Все это послужило солидным дополнением к его уже немалому командирскому опыту.

В дивизионе Хомякова, потерявшем «Д-3», осталось теперь четыре лодки.

Первой начала боевые действия «Л-22». С октября и до нового года она успела три раза побывать в море, и каждый раз ее мины становились точно в назначенном месте и на заданном углублении. Выйти в торпедную атаку ей ни разу не удалось.

«Л-20» тоже начала действовать в октябре и тоже использовалась в минном варианте.

Как потом доносила разведка, на минах, поставленных этими лодками, подорвалось и затонуло несколько вражеских транспортов и кораблей.

Примерно в то же время, что и «ленинцы», в состав бригады вошли и две новые «малютки». Одной из них — «М-119» — командовал капитан-лейтенант Константин Колосов, второй — «М-121» — капитан-лейтенант Василий Кожакин. Они частично восполнили потери в дивизионе Морозова. Я говорю частично, потому что к осени дивизион недосчитывался уже трех лодок. Навсегда осталась в море «М-173» вместе с новым ее командиром Валерьяном Терехиным. По времени эта потеря почти совпала с последним, окончившимся гибелью походом «К-2», где командиром был Василий Уткин, — той самой «К-2», чей выстрел в бухте положил начало прочной традиции — салютовать в честь каждой одержанной победы…

Обе новые «малютки» быстро вступили в строй действующих. Совершив по одному боевому походу с Морозовым, Кожакин и Колосов получили право плавать самостоятельно. Но Кожакину не улыбнулось боевое счастье. 7 ноября «М-121» вышла на позицию и не вернулась…