Конечно, и при таком командире служба пойдет своими чередом. И его приказания будут выполняться пунктуально точно, но энтузиазма, так необходимого в военном деле, от моряков не жди. Они не вложат в работу свою душу.

Другое дело — командир искренне внимательный к подчиненным, близко принимающий к сердцу все их интересы. Видяев как раз обладал этими качествами вполне. Его требовательность и строгость, граничащая с настоящей суровостью, когда дело касалось службы, не заслоняли душевной щедрости. Люди почувствовали это при первом же знакомстве. И авторитет Видяева сразу стал высок.

Хотя первый поход Федора Алексеевича на новом корабле и не принес результатов, вины его в том не было. В море он действовал расчетливо и грамотно. А мастерство в атаке он продемонстрировал еще на «Щ-421». Поэтому в следующий, августовский поход он отправился один, без обеспечивающего. В этом плавании Видяев подтвердил, что не зря его посчитали вполне зрелым командиром. Выполненные им атаки заслуживали внимания.

[182]

Во время первой из них на лодке заклинило горизонтальные рули. Создался большой дифферент. Лодка ушла на глубину, с которой пользоваться перископом нельзя. Дифферент удалось выровнять, но подвсплывать уже было некогда — до прихода в точку залпа оставались считанные секунды. И тогда Видяев решился на то, на что пошел бы не каждый: стрелять с глубины пятнадцать метров вслепую, по расчету времени.

С дистанции, которая по этому расчету составляла одиннадцать кабельтовых, он выпустил четыре торпеды с интервалом в семь секунд. В ответ прогремело три взрыва. Но результатов атаки установить не удалось. Транспорты и корабли в конвое, по которому был дан залп, шли очень плотно, перекрывая друг друга. Оставалось гадать: одну, две или три цели поразили торпеды.

Случилось это 23 августа у мыса Кибергнес.

На следующий день вахтенный командир Питерский обнаружил в перископ два транспорта в охранении четырех кораблей. Расстояние до них было небольшим, атака получилась скоротечной, но весьма точной. В транспорт на восемь тысяч тонн попали три торпеды из четырех, и он быстро затонул. Трудным оказалось послезалповое маневрирование. Кормовые горизонтальные рули снова закапризничали. Мичман Завьялов — опытный боцман — стал к ручному управлению. А над лодкой тем временем забегали сторожевые корабли. Посыпались первые глубинные бомбы.

Положение складывалось трудное, и Видяев решил, используя опыт Фисановича, уходить под прикрытие батарей Рыбачьего. Идти пришлось под одним левым электродвигателем — у правого начал греться опорный подшипник. Преследователи не отставали долго. Завьялов весь взмок, стоя за штурвалом ручного управления — силы это требовало немалой. Отлично работали трюмные, не давая лодке провалиться. А бомбы все рвались. Когда преследование кончилось, подсчитали, что всего было сброшено сто семьдесят семь бомб. Но, как это не раз получалось и раньше, наиболее точной и разрушительной оказалась первая серия. Остальные падали довольно далеко.

Оценка походу была дана высокая.

— Видяев умеет в критические минуты правильно оценить обстановку, а его хладнокровие и решительность

[183]

обеспечивают лодке боевой успех, — сказал, характеризуя молодого командира, контр-адмирал Виноградов. Мнение комбрига было вполне справедливым.

В сентябре «Щ-422» выходила на прикрытие конвоя PQ-18. И снова возвратилась с победой.

— Только всплыли мы, — рассказывал Видяев об этом боевом столкновении, старательно избегая слова «я», — как Питерский — он на вахте стоял — докладывает: «Сторожевик, справа сто шестьдесят, дистанция тридцать». Сторожевичок небольшой, тонн на шестьсот — семьсот. Ну, погрузились, конечно, и пошли в атаку. Стрелять пришлось кормовыми. Пришли в точку залпа — до сторожевика рукой подать, кабельтовых пять, не больше. Тут и слепой попадет. Влепили ему в борт обе торпеды, он сразу и затонул. Вот и все.

И ничего о себе, о том, что он чувствовал, что переживал в течение долгой полминуты после залпа, гадая, раздастся или не раздастся взрыв торпед.

Горький осадок, который оставила у меня история с Малышевым, смягчался тем, что «Щ-422» обрела настоящего боевого командира. Радовался я и за Федора Алексеевича: любовь к морю, к подводной службе и к тяжелому командирскому труду у него не показная, а самая что ни на есть искренняя. В этом — весь Видяев. И он занял свое, по праву принадлежащее ему место.

— Заканчивали мы зарядку аккумуляторов, — рассказывал Николай Злоказов. — Я находился в первом отсеке у торпедных аппаратов. Переборочная дверь во второй отсек, как всегда в боевом походе, была закрыта на клиновой запор. Вдруг раздался глухой, но сильный взрыв. Лодку тряхнуло. Меня отбросило к торпедным аппаратам, я ударился о них. Свет погас. Отсек стал наполняться дымом.

Сквозь дым я увидел через приоткрывшуюся дверь голубоватого цвета пламя во втором отсеке. Оттуда слышались стоны людей. Потом они прекратились. Я стал кричать. Но никто мне не ответил. Тогда я бросился к двери — раздумывать больше было некогда.

Переборочную дверь сорвало с клинового запора. Я подумал, что надо ее задраить, чего бы это ни стоило.

[184]

Задраивать было очень трудно — барашки с винтов поотлетали. К тому же темнота полная. Но я отдал все силы и дверь все же задраил. После этого позвонил своему старшине Егорову в седьмой отсек и доложил, что дверь задраена, а я задыхаюсь от дыма. Егоров приказал открыть нижнюю крышку люка. Крышку я открыл из последних сил и тут же потерял сознание…

Торпедист Злоказов встретил войну на «Щ-421» и плавал на ней вплоть до ее смертного часа. После гибели лодки ему повезло: он попал служить на Краснознаменную «Щ-402», к Николаю Гурьевичу Столбову, командиру опытному и удалому, первым среди подводников Севера открывшему боевой счет.

Служба на новом месте пошла хорошо. В июльском походе выпущенные Злоказовым торпеды отправили на дно огромный транспорт. Через несколько дней произошла еще одна встреча с противником — на этот раз с подводной лодкой типа «U-5». Лодку обнаружили в надводном положении, на очень небольшой дистанции. Скоротечная атака относилась к разряду тех, что подводники называли «психическими». Это означало, что командир сразу же ложился на боевой курс, и тут же следовали команды «товсь» и «пли». Главное было в том, чтобы торпедисты не подвели и сумели обеспечить своевременный залп. Злоказов и на этот раз сработал безупречно. Немецкая лодка была уничтожена.

В хорошем боевом настроении, с уверенностью в успехе экипаж вышел в августовский поход. Плавание протекало обычно. 13 августа, на второй день после выхода из базы, лодка начала зарядку аккумуляторов. Происходило это в районе Тана-фиорда, милях в двадцати пяти от берега.

Зарядка шла своим чередом. Батареи проветривались с помощью вдувного вентилятора из аккумуляторной ямы в пятом отсеке — иначе было нельзя, так как шахту специальной батарейной вентиляции захлестывало волной, и ее пришлось задраить. Но это никого не смущало — способ проверенный, так делали не раз.

В половине второго ночи один из вахтенных центрального поста электрик старший краснофлотец Бызов произвел замер контрольных элементов и процентного содержания водорода в ямах и трубопроводах. Водорода в

[185]

воздухе содержалось совсем немного. Это не грозило образованием гремучей смеси.

В это же время второй вахтенный — командир отделения трюмных старшина 2-й статьи Алексеев принял сообщение из пятого отсека, что там сильно пахнет кислотой. «Не мешало бы провентилировать отсеки», — подумал старшина. Но как? Для этого надо было прекратить вентилирование батарей, что делать во время их зарядки не полагалось. Но водорода в ямах скопилось чуть-чуть. А что может изменяться за каких-нибудь полчаса? Ровным счетом ничего. Зачем же тогда формально придерживаться инструкции и терпеть в лодке пары кислоты? Так рассуждал Алексеев. И, уверившись в своей правоте, он запросил у находившегося на мостике вахтенного командира лейтенанта Захарова разрешение провентилировать отсеки.