Сохранение воды было равнозначно сохранению жизни, а потому ее потребление контролировалось властями гораздо более жестко, чем когда-либо контролировалось нелегальное распространение наркотиков. И, естественно, предпринимались все возможные усилия по поиску альтернативных источников воды. Помимо воды, подававшейся по трубам с севера, и таяния айсбергов разрабатывался масштабный проект дробления арктических льдов с загрузкой крошева в трубопроводы, с тем чтобы по пути к потребителю трение вызывало таяние, превращая лед в воду.

Когда показался Правительственный центр Сиэтла, откуда осуществлялось руководство страной, Хольт покачал головой. Семьдесят четыре акра[42] зданий и парков, над которыми доминировала Космическая Игла, были буквально взяты в осаду трущобами и палаточными городками. Изрядная толика правды содержалась в городской легенде, согласно которой хозяева венчающей башню «летающей тарелки» возвели ее специально, чтобы надзирать за копошением туземцев.

«Странный он, этот новый мир», — подумалось Хольту. И то сказать, нынешний искалеченный мир был для него почти столь же чужим, как весь этот двадцать первый век для выдернутого из прошлого Таха. Правда, сам он в государстве, превратившемся в страну третьего мира, оставался персоной из мира первого. А люди в Африке, да и во многих странах Азии вовсе не нашли бы мир голода и жажды таким уж странным.

Протокол требовал, чтобы первый свой визит он нанес Директору Зонального управления безопасности. За грязным окном кабинета раздражающе ярко, так, что лучи били прямо в глаза, светило солнце. Сидя на стуле перед рабочим столом Мюллера, Хольт сознавал, что это своего рода попытка давления, связанная с тем, что он человек президента, а не назначенец директора. Впрочем, Мюллер точно так же усаживал напротив окна любых посетителей, и своих людей в том числе: он был известен как отъявленный властолюбец. Как слышал Хольт, необходимость щуриться от солнца — это еще цветочки по сравнению с куда более изощренными методами, практиковавшимися этим боссом. Но чтобы поставить человека на место, и этот способ было вполне эффективен. Директор восседал в прохладной тени, а посетитель, сидевший напротив, щурился, морщился и ежился, словно на допросе, когда злой полицейский направляет в лицо свет настольной лампы. До сих пор Мюллер не пытался прибегнуть к грубым методам контроля, хотя сам Хольт предпочел бы, чтобы тот попытался. Но его формальный босс ограничивался вялым шпионажем да тем, что подкапывался под него, приставляя к нему своих подручных вроде Страйкера.

Но Хольт сам был слишком стар, слишком крут и норовист, чтобы его можно было пронять таким дерьмом.

— Прошу прощения, — произнес он, встав, и передвинул стул так, чтобы солнце не светило в глаза. Помощник Мюллера пытался было возразить, но шеф остановил его жестом.

— Прошу предоставить мне последние сведения, касающиеся вашего древнего мексиканца и подготовки к осуществлению операции, — сказал Мюллер.

Директор был высок ростом и грузен — доктора в своих медицинских картах описывают такое состояние как «ожирение». Если бы Хольту пришлось по внешности догадываться о роде деятельности этого человека, он счел бы его страховым агентом или бухгалтером, хотя эти занятия — во всяком случае, в представлении Хольта — ассоциировались с мягким, покладистым характером. Но под обманчиво миролюбивым обликом Мюллера скрывались агрессивность, тщеславие и жестокость. При этом он отличался быстротой реакции и работоспособностью: мог одновременно общаться с посетителем, разговаривать по телефону и отдавать распоряжения подчиненным, не упуская ни единой мелочи.

После первой же встречи с ним Хольт решил, что все вроде бы спонтанные движения и жесты Мюллера в действительности представляют собой элементы продуманной тактики. У собеседника складывалось впечатление, будто директор вовсе его не слушает, тогда как тот, все восприняв и осмыслив, выдавал не ожидавшему такой прыти партнеру свое заключение.

Хольт, разумеется, подготовил полный отчет, поскольку ничуть не сомневался в том, что Страйкер, а может, и кто-нибудь еще, подсматривая из-за плеча Хольта, подробно информируют Мюллера о ходе работы над проектом. А вот тем, что Мюллер ради беседы с ним отмахнулся от помощников и временно перестал отвечать на звонки, Хольта удивило.

— Я так понимаю, ваш неандерталец — это мускулистый дикарь, — произнес директор.

Именно так характеризовал Та-Хина Страйкер. Если у Хольта и могли быть сомнения относительно того, что тот информирует своего босса, они развеялись окончательно.

— Да, мускулы, реакция, быстрота — все это у него на уровне профессионального атлета мирового класса, причем он, замечу, не употреблял стероидов. Вдобавок ему присуща инстинктивная агрессивность. Его природный инстинкт требует, чтобы в любой ситуации, когда существует возможность атаки, он упреждал ее, нападая первым. В породившем его обществе люди сражаются насмерть лицом к лицу. Поэтому его охранники должны проявлять особую осторожность и соблюдать дистанцию. Их обучают убивать с помощью огнестрельного оружия и защищаться с помощью рук и ног. Тах же убивает с помощью рук и ног, повинуясь инстинкту, в чем один неосмотрительно подошедший слишком близко доктор убедился на собственной шкуре.

Хольт выдержал паузу, предоставив Мюллеру возможность выразить сочувствие по поводу невинно убиенного доктора Циммермана, и мысленно ухмыльнулся, поскольку директор предпочел ничем эту паузу не заполнить.

— Кроме того, он человек смышленый и сведущий — конечно, на свой манер. Но когда дело доходит до анализа обыденных житейских ситуаций, нашим университетским умникам до него далеко.

— Меня удивило, что вы затребовали тюремного психолога.

— В данной ситуации практический опыт работает лучше, чем книжные познания. Как раз в тюрьмах людей часто убивают в драках, голыми руками, подручными предметами или самодельным оружием.

— Можно ли на него положиться?

Вопрос был с подвохом, что директор, разумеется, прекрасно знал. Отрицательный ответ ставил под сомнение выполнимость всей миссии, а простое «да» порождало сомнения — в полной ли мере способен Хольт оценивать ситуацию.

— И да и нет, — ответил Ален, спрятав очередную ухмылку. — Тах просто зверски честен, в нем нет ни малейшего двуличия и притворства. Но нельзя забывать, что он пленник, его похитили, держат под стражей, к нему применялось болевое воздействие. К этому следует добавить стресс, порожденный внезапным столкновением с новым, ошеломляющим миром. Дабы сделать из него хорошего путешественника во времени, нужно добиться взаимного доверия, чтобы мы доверяли ему, а он — нам. Но, конечно — «доверяй, но проверяй». Нам нужно устроить ему испытание и проверить, будет он выполнять наше задание или предпочтет сбежать.

— Вот и прекрасно, у нас как раз есть возможность устроить такое испытание. Нашелся некий информатор, которого мы убедили сообщить, что Зверь что-то затевает. Предположительно, в Нью-Йорке. Под Зверем подразумевался Кецалькоатль.

— А почему в Нью-Йорке?

— Может, это попытка усилить эффект заражения — например, ускорить его распространение на область Северной Атлантики. Возможно, просто в силу того, что это огромный мегаполис. Точно сказать трудно. Источник информации, так уж вышло, умер во время допроса, не успев рассказать нам все, что мог. На самом деле мы вытянули из него слово «Бродвей» и, уже на последнем издыхании, «Тайм-Сквер».

— Да, это точно Нью-Йорк, — согласился Хольт.

— Верно. Но, чтобы прикрыть задницы, мы, сосредоточившись в первую очередь на Манхэттене, на всякий случай направляем подразделения во все крупные приморские города, где есть улица с названием Бродвей.

— В Сан-Франциско так называется улица ночных развлечений и сомнительных заведений…

— Точно. Мы туда тоже посылаем спецов, хотя и не думаем, что из этого что-то получится. Но если вы хотите испытать своего неандертальца и если мы можем работать вместе, единой командой, возьмите в Сан-Франциско его. Это полуостров, с трех сторон окруженный водой: если он и удерет, то недалеко, сцапают. Можете объяснить поездку тем, что он необходим для опознания Зверя или его приспешников.