В связи с нашим первым вопросом я коснусь вопроса о срав нительной сложности навыков, который исследовал автор, кос нусь главным образом ради оценки методов, им употребляемых. Автор находит, что лабиринтный навык сложнее, чем навык различения разных интенсивностей освещения. Как же это до казывается? Фактически оказывается наоборот, что навык в самом сложном лабиринте завершается в 19 опытов, а второй навык в 135 опытов, т.е. лабиринтный, в семь раз легче. Если сравнение сделать с самым простым из трех лабиринтов, приме няемых автором, то разница в трудности достигнет почти трид цати раз. Несмотря на это, автор приходит к заключению о боль шей сложности лабиринтного навыка. Делается это при помощи разных объяснений: но, чтобы быть убедительным, он должен был бы как-нибудь точно количественно определить значение этих предполагаемых при объяснении факторов, так, чтобы они все вместе не только покрыли фактическую разницу, но превра тили бы результат в противоположный.

При таком положении дела я не решился бы сказать, что сложно и что просто. Разберем дело по существу. В движении животного по лабиринту и в ящике с разным освещением в рас чет идет только поворот вправо или влево, а, конечно, не весь акт локомоции. Для поворота в обоих случаях необходимы знаки, специальные раздражения. Они имеются и тут и там. Но даль ше уже разница. В лабиринте поворотов несколько, в ящике один. Следовательно, по этому признаку лабиринт труднее. Но есть еще разница. В лабиринте знаки для поворотов различаются почти исключительно по качеству; например, прикосновение при повороте в отверстиях перегородок происходит то правой, то левой стороной тела; работают при повороте мускулы то правой, то левой стороны. То же относится до зрительных и слуховых знаков. В ящике идет дело о количественной разнице. Эти раз личия должны както уравновешиваться. А затем, конечно, дол жна вмешиваться и жизненная практика крысы, т.е. большее или меньшее раннее знакомство с той или другой задачей, как справедливо указывает на это и автор. Но также нельзя не обратить внимания и на то, что в самом сложном лабиринте задача чрезвычайно облегчается определенным ритмом, регулярным чередованием поворотов то вправо, то влево. С другой стороны, в навыке с различением интенсивности освещения должно иметь серьезное значение то, что усвоение этого навыка происходит под влиянием двух импульсов: пищи и разрушительного раздраже ния (боли), тогда как в лабиринте навык определяет только пища. И это, конечно, усложняет обстановку обучения. А еще вопрос: два импульса способствуют или затрудняют образование навыка? Затем, мы уже указали выше, что образование систе мы эффектов — очень легкая и настойчивая вещь в нервной де ятельности. Таким образом, в обоих методах, лабиринте и ящи ке, в наличности — различные условия, и точное сравнение трудности задачи становится почти невозможным. Все это вме сте с неопределенностью знаков в лабиринте, как мы видели выше, делает всю методику автора в значительной степени про блематичной.

Что наш автор более наклонен к теоретизированию, к выводам, чем к изощрению в варьировании своих опытов (а это при биологических опытах — основное требование), можно видеть на следующих двух исследованиях его, относящихся к тому же предмету . В одной из этих работ он исследует зрительный на вык на данную интенсивность освещения. Разрушив у крысы затылочную треть полушарий, он находит, что образование зри тельного навыка не уменьшает даже быстроты по сравнению с нормальными животными. Если же тот же навык образован у нормальных животных и теперь удаляется затылочная часть полушарий, то навык исчезает и его приходится образовывать вновь. Отсюда делается довольно смелый и довольно труднопред ставляемый вывод, что процесс обучения вообще независим от места повреждения, между тем как мнемонический след, или энграмма, имеет определенную локализацию. А дело гораздо проще. В затылочной доле, как известно, находится специаль ный зрительный отдел, в который прежде всего и приходят раз дражения из глаза и где они вступают в функциональные связи как между собой для образования сложных зрительных раздра жений, так и непосредственно в условные связи с различными деятельностями организма. Но так как кроме затылочной доли зрительные волокна распространяются гораздо дальше, вероят но по всей массе полушарий, то вне специальной доли они слу жат для образования условных связей с различными деятельно стями организма лишь в виде более или менее элементарных зрительных раздражений. И если бы Лешли образовал навык не на интенсивность света, а на отдельный предмет, то навык ис чез бы после удаления затылочной доли и не образовался бы вновь, и, таким образом, не оказалось бы разницы между мес том образования навыка и местом мнемонического следа.

В другой работе Лешли делает опыты на обезьянах с двига тельной областью коры. Двигательный навык не исчезает после удаления этой области. Из этого он заключает, что эта область не имеет отношения к данному навыку. Но, во-первых, в его трех опытах он не удаляет ее полностью; может быть, остающиеся части ее еще достаточны для механического навыка данной сложности. Эта вероятность устраняется у него не опытом, а только рассуждением. Затем, может быть, что, кроме чрезвычай но специализированного двигательного отдела, констатируемо го электрическим раздражением, есть менее специализирован ный и более распространенный отдел. По этим двум основаниям необходимо более значительное усложнение механических за дач.

Наконец, почему автор не ослепил своих животных. Ведь не сомненно, что при совершении навыка играло роль и зрение, и раздражение на двигательные аппараты, расположенные ниже, могло замыкаться и через зрительные корковые волокна. Мы имеем резкий пример этого в случае спинной сухотки (tabes dorsalis). Больной может стоять на одной ноге при открытых глазах, а при закрытых падает. Следовательно, в первом случае он заменяет кинэстезические волокна зрительными.

Опять остановка необходимого дальнейшего экспериментиро вания под влиянием излюбленного отрицательного отношения к детальной локализации.

Теперь обратимся к другим опытам и доводам автора, направ ленным прямо против рефлекторной теории. При анализе раз ных адекватных раздражителей автор говорит, что, наверное, не одни и те же рецепторные клетки могут участвовать при образо вании навыка и его воспроизведении и что это всего очевиднее при предметном зрении (pattern vision). Но, во-первых, мы ви дим предметы, т.е. получаем определенные комбинированные зрительные раздражения при помощи каждой части ретины, а не от всей ретины разом. То же относится и до проекции ретины в коре. Следовательно, это и есть основание, почему не будет определенной связи данных рецепторных клеток с определенной реакцией. Только когда мы изучаем предмет детально, мы пользуемся временно fovea centralis, а обыкновенно каждый отдел ретины служит для соответственной реакции на данный предмет. Этот принцип относится и до проекции ретины в коре. Во-вторых, что касается до тождественности реакции в случае геометрической белой фигуры на черном фоне и при обратных световых отношениях, при замещениях геометрических тел со ответствующими контурными чертежами и даже при неполном чертеже, то, с одной стороны, к ней относится только что ска занное выше, а с другой — этот случай давно исследован и значит он, что сначала действуют только самые общие черты раздражи телей и затем только постепенно, под влиянием специальных условий происходит дальнейший анализ и начинают действовать более специальные компоненты раздражителей. В данном слу чае сначала раздражают только комбинации белых и черных точек без точных взаимных отношений и размещений. И это доказывается тем, что дальнейшими специальными опытами можно будет наверное отдифференцировать белую фигуру на черном фоне от черной фигуры на белом фоне, т.е. специальным раздражителем окажется взаимное расположение белого и чер ного. То же относится и до замещения геометрической фигуры контурным рисунком и т.д. Все это — этапы анализа, т.е. толь ко постепенно раздражителями делаются все более детальные элементы раздражителей.