Едва узнав об аресте своего сотрудника коммуниста Ф. П. Май орова, Павлов схватил телефонную трубку и потребовал от теле фонистки соединить его с «главным жандармом». Поначалу она отказывалась выполнить это требование, но Павлов был непрек лонен. Ему ответил сам Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ. Иван Петрович фальцетом прокричал: «Вот что, госпо дин хороший, если завтра утром Федор Петрович Майоров не будет на своем рабочем месте, то я буду жаловаться господину Молотову или господину Сталину». К вечеру того же дня Ф. П. Майоров уже работал в лаборатории и больше никогда не арестовывался. Он написал «Историю учения об условных реф лексах» (1948).
Редкие «павловские среды» (еженедельные собрания сотруд ников всех его лабораторий) обходились без критики Павловым большевиков, методов их руководства страной, без возмущения противопоставлением интернационализма патриотизму, без осуждения социальных условий жизни в СССР, слепого покло нения Сталину. В 1934 г. Иван Петрович писал академику Н. С. Державину, что советская власть не выполнила своих ос новных обязательств перед народом, о чем можно судить «по про шлогоднему голоду, дошедшему до людоедства, и ужасной эпи демии тифа, охватившей всю страну, и постоянному массовому недоеданию, отсутствию топлива, грязи, скученности, нехватке элементарных медикаментов и т.д., и т. д» [32].
В том же году письмо И. П. Павлова наркому здравоохране ния Г. Н. Каминскому содержит такие обвинения: «Думаете ли Вы достаточно о том, что многолетний террор и безудержное сво еволие власти превращает нашу и без того довольно азиатскую натуру в позорнорабскую?.. А много ли можно сделать хороше го с рабами? Пирамиды — да, но не общее истинно человеческое счастье.
Останавливаете ли Вы Ваше внимание на том, что недоедание и повторяющееся голодание в массе населения с их непремен ными спутниками — повсеместными эпидемиями — подрывают силы народа. В физическом здоровье нации, в этом первом и не пременном условии, — прочный фундамент государства, а не только в бесчисленных фабриках, учебных и ученых учрежде ниях и т.д., конечно, нужных, но при строгой разборчивости и надлежащей государственной последовательности» [33].
Привлекая внимание правительства к ухудшению физиче ского здоровья нации после революции, Иван Петрович пред упреждал и о деградации духовного здоровья, об опасности па дения нравов. Среди других причин духовного оскудения он указывал на освобождение от всех тормозов, называемое почему то демократией, и насильственное искоренение религиозного вос питания. «По моему глубокому убеждению, — писал Павлов, — гонение нашим Правительством религии и покровительство во инствующему атеизму есть большая и вредная последствиями го сударственная ошибка. Я сознательный атеистрационалист и потому не смогу быть заподозрен в каком бы то ни было профес сиональном пристрастии… Религия есть важнейший охранитель ный инстинкт, образовавшийся, когда животное превращалось в человека… и имеющий огромное жизненное значение» [34].
Эта мысль уточнена в другом месте письма: «Я знаю русскую душу. Какою жизненною трагедиею специально на ней отзовется настоящая пропаганда атеизма» [34]. Павлов опасался, что борьба с религией породит людей без нравственных абсолютов, без веры. «Но человек, — убеждал он своего ученика Е. М. Креп са, — не может жить без веры… Я считаю, что нельзя отнимать веру в Бога, не заменив ее другой верой. Большевику не нужно веры в Бога, у него есть другая вера — коммунизм. Другую веру приносит людям просвещение, образование… Надо раньше про светить народ, дать ему грамотность, образование… А разрушать веру в Бога, не заменив ее ничем, нельзя» [35].
«Вершиной человечества» являлся для Ивана Петровича Иисус Христос, «осуществивший в себе величайшую из всех человеческую истину — истину о равенстве всех людей… и чем всю историю человека разделил на две половины: до него раб скую и после него — культурную христианскую… Вы продолжа тели дела Иисуса, — обращался Павлов к руководителям стра ны, — были бы и у вас горячие и талантливые поклонники из служителей церкви» [34].
Рождество он считал не столько религиозным, сколько исто рическим праздником и весьма почитал. М. К. Петрова в своих воспоминаниях об И. П. Павлове воспроизвела его прямую речь по этому поводу на одной из «сред»: «Рождество и Воскресе нье, — это огромные исторические праздники… Ведь речь идет о величайшем человеке из человеков — Иисусе из Назарета. Наши социалисты забывают следующее: на чем провалился весь Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 671 древний мир, хотя он достиг огромного умственного успеха и в философии, и в науке, и в искусстве и т.д.? — На рабстве! А кто идейно сокрушил рабство? — Господин Иисус из Назарета… А ведь коммунизм — это маленькая наценочка, вариация в этой идее уничтожения рабства… Он первый сказал, что вы все рав ны, все рабы божии (перед природой мы, конечно, все рабы, — ничтожество). И нужно понимать, что это есть праздник идей ного уничтожения рабства и водворение идеи, что все люди равны, и нет белой и черной кости… И вот почему со дня рожде ния этого человека начало нового летосчисления» [36].
И. П. Павлов протестовал против разрушения церковных хра мов. Сохранилось его негодующее письмо в СНК, когда уничто жили на Троицкой площади, неподалеку от дворца Кшесинской, петербургскую святыню — деревянную Троицкую церковь, по строенную Петром Великим при основании города.
Многие павловские письма в СНК содержат требования о пре кращении преследований священнослужителей и их семей. От числение из Военномедицинской академии сыновей священни ков послужило Павлову в 1924 г. поводом к прекращению работы в своей almae matris, хотя причины его ухода оттуда были гораздо масштабнее. Однако и борьбу за изменение отношения прави тельства к духовенству он считал очень важной и вел ее до по следних дней жизни. За два с половиной месяца до кончины он писал председателю СНК В. М. Молотову: «Прежнее духовное со словие — одно из наиболее сильных и здоровых сословий России. Разве оно мало работало на общую культуру Родины? Разве пер вые наши учителя книжной правды и прогресса не были из ду ховного сословия: Белинский, Добролюбов и др.? Разве наше врачебное сословие до революции не состояло едва ли не на 50 процентов из лиц духовного сословия? А разве их мало и в об ласти чистой науки и т.д., и т.д.? Почему же они какоето от верженное сословие даже в детях (фраза зачеркнута. — Авт .)?.. О нашем (зачеркнуто: о Вашем. — Авт .) государственном атеиз ме я считаю моим долгом говорить моему Правительству потом… и более пространно» [37].
Ответ В. М. Молотова от 28 декабря 1935 г. свидетельствует, что требования И. П. Павлова не остались гласом вопиющего в пустыне. В начале письма предсовнаркома обещал разобраться, насколько была оправдана высылка из Ленинграда «несколько лиц», за которых ручался Иван Петрович: «Могу Вас заверить, что советские власти охотно исправят действительно допущен ные на месте ошибки» [38].
«Теперь, — продолжал Молотов, — насчет ограничений в от ношении детей лиц из духовенства. На это могу Вам ответить только одно: теперь, действительно, в этих ограничениях нет ни какого смысла, кроме отрицательного. Они нужны были в свое время, а теперь подлежат безусловной отмене» [38]. И на самом деле, отношение советского правительства к духовенству и ре лигии изменилось к лучшему в предвоенные годы, а не во время войны, как пишут некоторые современные историки. Полагаю, что Павлову принадлежит не последняя роль в преодолении от верженности духовного сословия. С его требованиями и протес тами правительство считалось благодаря Ленину, а потом — Бу харину.
Выполняя ленинский завет, Бухарин в 20е . сблизился с Павловым, преодолев негативные последствия полемики между ними в 1923—1924 . В статье «Иван Павлов и Николай Буха рин» [19] подробно описано совершенно бесцеремонное вторжение Бухарина в павловскую квартиру и его участие без пригла шения в семейном обеде. Вначале обедали в гнетущем молчании, а потом благодаря компетентной оценке коллекции бабочек, развешанной на стенах столовой, незваный гость сумел заинте ресовать собой Ивана Петровича.
