Натаниэл, один из будущих «летописцев» Наталя, оставил описание внешности Генри Финна, каким он был в Натале: «Роста он довольно высокого, наружность имел внушительную. Но лицо портила густая борода. Голову его покрывала соломенная шляпа без верха, а тело — рваное одеяло, завязанное вокруг шеи полосками кожи. Он поддерживал одеяло руками, чтобы не обнажить «нижнюю часть». Обувь он выбросил уже несколько месяцев назад, одежда его постепенно пришла в негодность, так что на нем не было ни одной целой вещи. Его очень любили туземцы. Они питали к нему нечто большее, чем просто уважение, ибо не раз он спасал им как врач жизнь, облегчал боль, излечивал от недугов».
Новоселы принялись обустраиваться на берегу. Преодолев страх, из ближайшею леса стали выходить местные жители, и у Финна появилась возможность выяснить некоторые подробности жизни племен нгуни. Прибрежное население принадлежало к клану аматули и жило в относительной безопасности, так как земли клана не представляли никакой ценности с точки зрения скотоводства. Клан перебивался рыболовством — довольно необычное занятие для банту. Но в начале 1820-х годов летучие отряды Чаки, импи, стали наведываться и сюда. Нс в силах больше терпеть их наглости, вождь Фика однажды напал на патруль зулусских воинов и перебил его. Боясь репрессий, члены клана попрятались по прибрежным кустарникам и поддерживали жизнь тем, что питались моллюсками, а те, кто жил подальше от океана, вынуждены были прибегнуть к людоедству.
Вскоре после Финна в Наталь прибыл и Фаруэлл.
Выписка из неопубликованного дневника Фаруэлла, уцелевшего благодаря тому, что его в свое время переписал путешественник Эндрю Смит
«На юго-западе от бухты мы обнаружили первых для нас обитателей Наталя — убогих, совершенно голых мужчин и женщин, у которых кроме тряпицы на груди ничего не было. Они смазывают волосы рыжей глиной... Чака забрал у них весь скот и убил всех не успевших спрятаться мужчин и женщин. Они перебиваются только рыбой, забивая сваи в воде по кругу и оставляя узкое отверстие, где и пытаются вылавливать ищущую выхода рыбу».
Хитрый вождь Фика быстро смекнул, что белые люди достаточно сильны, чтобы защитить его клан от Чаки, и велел своим людям переселиться поближе к пришельцам.
Финн скоро понял, что практически все в Натале является собственностью Чаки и от того, как скоро с ним удастся договориться, зависит — быть или не быть колонии. Он решил нанести визит в крааль ква-Булавайо, где жил Чака, и лежащий, по слухам, в нескольких милях к северу. Вместе с переводчиками Майклом и Джоном он отправился в путь. На реке Умгени он присел на песок отдохнуть и тут увидел нечто, заставившее его вспомнить рассказы аматули. Мерный топот сотен ног возвестил о приближении колонны чернокожих воинов, шедших вдоль берега. Майкл и Джон мигом скрылись в ближайших кустах, а Финну не оставалось ничего, кроме как миролюбиво улыбаться индуне, удивленно взиравшему на бледнолицего чужестранца. Армия быстро прошла мимо. По приблизительным подсчетам Финна, число воинов равнялось 20 тысячам.
То было ядро зулусской армии, возвращавшейся после боевых действий на юге Наталя. Видимо, следуя с юга по берегу океана, они обогнули поселение белых людей с запада, и никто из них, кроме Финна, зулусов не видел.
Финн позвал слуг, и они двинулись вслед за зулусами. Уже миновав несколько краалей, Финн получил устный ответ Чаки, не замедлившего откликнуться на послание Финна, отправленное вождю заранее: Чака не мог пока его принять, но слал ему подарок — слоновую кость и сорок голов скота, и просил вернуться в Порт-Наталь. Финн возвратился домой как раз в тот момент, когда Фаруэлл входил в гавань на своей «Антилопе».
С судна высадили группу людей, несколько лошадей и оно ушло, а «Джулия» осталась при поселке до сентября, совершая регулярные рейсы и доставляя время от времени очередных поселенцев. Однако буры, которых привезли сюда на «Джулии», вскоре решили, что соседство зулусов слишком опасно для них, и быстро уехали. Восемь англичан и трое готтентотов сделались единственными жителями колонии. Кругом была только Африка! Во время одного из рейсов «Джулия» сгорела, все члены экипажа погибли и компания потерпела банкротство. Но колония уже жила!
Осторожный политик, Чака довольно долго выжидал, подсылал разведчиков, собиравших сведения о новых соседях. Один из его верных королевских индун поселился вблизи их поселка и регулярно отсылал в крааль подробные отчеты.
Постепенно уверовав в миролюбие белых, вождь пригласил их к себе.
Приближение к вождю
В середине июля 1824 года Фаруэлл, Финн, капитан Дэвис с «Джулии», Петерсон, Огл, Пауэлл, два готтентота и бур Зинке на лошадях с подарками выехали к Чаке. Предварительно Фаруэлл отправил вождю список своего эскорта, и Чака милостиво согласился принять депутацию именно в таком составе.
С этого времени события обретают свою письменную, хотя и довольно противоречивую историю. Финн начал литературную деятельность с нескольких довольно неловких фраз в дневнике, но постепенно довел свое искусство рассказчика до совершенства и именно его опубликованным дневникам мы обязаны большинством сведений о Чаке. Менее известны записи Фаруэлла, они «выплыли» сравнительно недавно благодаря стараниям южноафриканских историков. Они уцелели только из-за того, что их старательно переписывал Э. Смит...
«Визит Фаруэлла к Чаке, июль 1824 г. (записано Э. Смитом)»
«... Имел долгий разговор с Чакой, который послал за мной на предмет пообедать с ним (большая честь для нас). Ко времени моего прихода изжарили внутренность быка в золе. Потом состоялся разговор о белых людях, и Чака сказал, что однажды, при дедушке, у берегов разбилось судно, а команду местные убили, ибо не знали, что с ней делать, не понимая их языка! Вообще его люди считают, что смотреть на белых смерти подобно и поэтому убивают белых. Он послал за несколькими бивнями, которые доставили в день отъезда, числом 40 штук, и еще дал мне в подарок десять коров...»
Эти записи не несут никакой информации об особенностях жизни зулусов начала XIX века. Фаруэлла они просто не интересовали. У него были свои цели. Вскоре мы убедимся какие.
Отряд не знал, что ждет его в неведомом Булавайо, и нищие краали Капской колонии, и маленькие поселки в португальских владениях были ничто по сравнению с тем, что они увидели здесь. Первым, кто попался им на глаза, был... Джекоб, исчезнувший, как вы помните, при крушении «Солсбери». Но предоставим слово самому Генри Финну.
Из дневников Г. Финна: встреча с Чакой
«Подъехав к резиденции правителя на расстояние одной мили, мы спешились и стали ожидать гонцов, которых уже выслали за нами. Крааль имел около двух миль в окружности. В то время как мы вошли в ворота, поселок окружали 12 тысяч воинов в парадной форме. Мы объехали крааль несколько раз на лошадях. К этому времени подошли и остальные члены нашей группы.
Умбеквана, сопровождавший нас в поездке, обратился к вождю с пространной речью. Между тем самого Чаки и придворных не было видно. Один из вождей — тот, что стоял напротив Умбекваны, выступил с ответной речью. Главный смысл ее был в том, что он доставил бивень слона в подарок Фаруэллу. Умбеквана часто произносил слово «йебо» (да) и просил нас тоже побольше произносить это слово в разговоре с вождем.
Наконец, Чака сам выступил из-за вождей, отстранив рукой щит одного из них. Вся группа отхлынула на другой конец крааля, оставив нас один на один с этим человеком. Кроме него, правда, остался еще один — африканец с границ Капской колонии, который был захвачен в войне между колонистами и кафрами и сослан на остров Роббен. Оуэн взял его на «Левен» переводчиком. Потом его передали Фаруэллу на время поездки в Люсия-бей. Оттуда он бежал и нашел приют у Чаки, который дал ему имя Хламба-аманзи, означающее «тот, кто пересек воду». Колонисты знали его как Джекоба Сумбити (Джекоб стал фаворитом Чаки, получил нескольких жен и скот. —Авт.). Но вернемся к предмету разговора.
Все окрестности, которые нам довелось увидеть, были заполнены толпами людей и скотом. Чака в речи, обращенной к нам, заявил, чтобы мы не боялись людей вокруг. Скот был подобран по окраске шкуры, каждое стадо отличалось от другого, имелись различия и в форме рогов. После двухчасового показа быков и коров воины вставали в круг и исполняли боевые песни, а потом снова демонстрировали свой скот. Двигаясь под музыку, по краалю прошли женщины, держа в руках по тонкой длинной палочке. Всего их около 150 и все они — «сестры» Чаки. Танцевали они группами по восемь человек и на всех были разноцветные бусы, которые ниспадали с плеч до колен, наголовники из черных перьев и по 4 медных кольца на шее. Потом все они удалились в свой сераль.
Короля, вступившего в танец, длившийся полчаса, сопровождали мужчины. Затем он обратился к нам с речью, которую переводил Хламба-аманзи. Он спросил нас, видели ли мы где-нибудь еще такой великий порядок, и пытался убедить нас, что он самый главный властитель, что людей у него — что звезд на небе, а скот поистине бесчислен.
После этого он повел нас в крааль, где мы могли разбить палатки, велел принести нам быка, овцу, корзину кукурузной муки, горшок пива. В 7 часов вечера мы запустили четыре ракеты и сделали 8 выстрелов из ружей. Он послал людей посмотреть, но сам не пришел, видимо, убоявшись необычного зрелища.
Назавтра мы сели поутру на лошадей и поехали в королевский крааль. Застали Чаку под деревом за утренним туалетом в окружении двух человек, готовых услужить ему по первому требованию. Кто-то держал над ним щит, спасая от солнца. На голове у него было нечто вроде тюрбана из выдрового меха с пером журавля около 80 сантиметров длиной, мочки ушей украшали миниатюрные снопики тростника с побеленными кончиками. На плечах лежала накидка из шкурок обезьян и генетты, а сплетенные хвосты этих животных свешивались до пояса. На руках белые бычьи хвосты были подрезаны таким образом, что плавно спускались к локтям по 4 с каждой стороны. Вокруг бедер также была юбочка из шкурок обезьян и генетт с кисточками, а на ногах снова свисали до колен белые хвосты.
В руках у Чаки был большой белый щит с маленьким черным пятном и ассегай. Пока Чака облачался в свой наряд, люди вокруг устраивали инсценировки со скотом, танцы сменялись песнями.
Нам сообщили, что человек, стоящий рядом с Чакой, приговорен к смерти. За что — неизвестно. Но, как мы узнали, это обычное здесь дело.
Мистер Фаруэлл преподнес королю подарки, которые тот принял с явным удовольствием. Песни и танцы продолжались до четырех часов, а затем мы смогли уйти в свою палатку. Но уже в 7 гонцы пришли за мною. Мы застали Чаку перед его хижиной возле костра. Он осведомился, умею ли я лечить недуги: вроде бы я когда-то вылечил нескольких калек. Разговор шел вокруг медицины. Я обещал ему, что останусь еще на месяц после отъезда Фаруэлла, чтобы вылечить его, как я понял, ревматизм.
На следующее утро Чака пригласил меня совершить дальнюю поездку к одному из больных вождей. Проехав 12 миль — Чака шел пешком, —я оказал первую помощь индуне, пустив кровь и дав лекарство. Как я потом узнал, он выздоровел через пять дней.
Умбеквана сообщил Чаке, что Петерсон тоже умеет лечить людей, и тот был призван показать свое мастерство. Он достал коробочку пилюль общерегулирующего действия и рекомендовал Чаке принять две таблетки. Тот взял четыре и роздал по одной индунам. У них спросили, какое действие оказали пилюли, и те ответили, что не почувствовали ничего. Тогда король принял две и предложил Петерсону принять тоже две — составить компанию. Тот колебался, но вождь мягко настаивал, заявляя, что тот, кто лечит, и сам должен лечиться. В результате Петерсон принял шесть пилюль и последствия такого «лечения» не замедлили сказаться.
На следующий день Чака, узнав, что Фаруэлл и Петерсон собираются возвращаться в Наталь, собрал все войска, что были поблизости, —мужские и женские полки, общим числом 25 тысяч. Начались танцы, а в перерывах — выставка скота. Люди расцвечивали себе лица черным, красным и белым цветами. Потом король пожелал, чтобы его люди увидели чудо — белых людей. Он сказал, что мы подданные короля Георга и вспомнил о каком-то белом человеке, который спасся после кораблекрушения три года назад и которого приговорили к смерти соседи — подданные вождя кваби, потому что приняли его за злого духа, вышедшего из моря.
После этих слов мы удалились к себе в палатку. На следующее утро Фаруэлл и Петерсон пошли прощаться с Чакой. Вскоре они уехали, а я остался со слугой готтентотом. В полдень Чака прислал мне 12 быков, а сам велел передать, что удаляется в другой крааль за 15 миль. Но через сутки он прислал за мной гонцов и по прибытии спросил, видел ли я где-нибудь еще такое скопище быков и коров. Я пересчитал — их оказалось 654. Чака в недоумении спросил, как мне удалось насчитать так много, ведь у меня всего десять пальцев! В конце концов они решили, что я вообще не считал, а переводчик никак не мог объяснить Чаке, как можно считать без помощи пальцев.
Потом Чака завел разговор о дарах природы. Главный белый человек дал нам много — одежду и искусство, но не дал основного — черной кожи. Вместо этого мы вынуждены одеваться, чтобы скрывать свою белую кожу, которая явно не радует глаз. Он уверен, что за черную кожу мы без сомнения отдали бы всю свою одежду и вещи.
Он спросил, что делают у нас из кожи, и когда я назвал обувь и некоторые другие вещи, Чака заявил, что это еще одно доказательство невежества белого человека: у зулусов же шкура считается самым главным и важным предметом для изготовления щитов. Щит, если погрузить его в воду перед атакой, становится непробиваемым даже для наших пуль, а пока ружья перезаряжаются, воины подскочат к нам в два счета и сойдутся в ближнем бою. Мы, не имея оружия, конечно, бросимся бежать. Но мы не умеем бегать, как его воины, и все попадем в плен.
Я не счел возможным перечить ему, так как не знал его языка, а переводчик, от которого я зависел, не мог найти в себе мужества переводить аргументы, которые могли прийтись не по душе королю... И я вынужден был признать все его доводы...
До позднего времени я рассказывал ему об Англии. Он с юмором воспринимал сведения о наших правах и обычаях. Выразил отвращение по поводу тюремного заключения за преступление. Это, сказал Чака, самое страшное наказание из всех, которые существуют на свете. Если виновен, надо убить. Если подозрение только коснулось — надо отпустить, ибо сам арест уже будет предупреждением на будущее. Весь следующий день продолжались танцы, а когда стемнело, вождь приказал людям принести связки сухого камыша и осветить «сцену». Потом вдруг я услышал вопли и свет мгновенно погас, начались паника и крики. Оставив Майкла и Джекоба возле хижины, я пошел узнать, в чем дело. Мне намекнули, что во время танцев Чаку зарезали. Я сразу же вернулся, чтобы позвать Майкла и застал его кричащим «ура!» — бедняга по ошибке принял суматоху за кульминацию праздника. Я приказал ему принести лампу и ромашковую настойку — единственное, что у меня было.
Всеобщая паника достигла предела. Мы втроем пошли к королевской хижине, думая обнаружить там Чаку. Пока мы пробирались сквозь толпу, у Джекоба начался эпилептический припадок, и я лишился переводчика. Возле хижины Чаки стояла плотная толпа. Моя лампа погасла. Женщины из сераля были близки к безумию. Они тащили меня то в одну; то в другую сторону. Положение было критическим.
Я сделал попытку войти в хижину, где, как я думал, находился Чака. Но тут мужчина со связкой тростника схватил меня за руку и потащил в сторону. Ему стал помогать другой. Мы пробежали минут пять, и я увидел вождя в соседнем краале. Тут же промыл ему рану раствором ромашки и перевязал ее. Он был ранен ассегаем в левую руку, и лезвие прошло под ребро слева. Случайно оно не задело легкое, но крови было много. Его собственные лекари, хорошо разбиравшиеся в резано-колотых ранах, сразу же дали ему рвотное и слабительное, а потом промыли рану отваром из кореньев. Кроме того, они попробовали кровь из раны, чтобы убедиться, что ассегай не отравлен.
Чака метался и кричал всю ночь. Крики и вопли снаружи стали невыносимыми. Утро явило ужасающую картину. Просто у меня не хватает красок описать все происходившее. Толпы все прибывали. Люди давили друг друга. Многие лежали без сознания от перевозбуждения. Кто-то умер от разрыва сердца. Женщины рвали волосы, раздирали ногтями кожу, срывали медные кольца. Я был занят оказанием помощи и не видел заключительной сцены, когда люди стали убивать друг друга.
Скоро стало известно, что ранено еще шесть человек теми, кто покушался на Чаку. Предполагали, что их послал Звиде, король ндвандве — единственный сильный противник Чаки. Два полка отослали на поиски злоумышленников. Вскоре очень кстати прибыли лекарства, отправленные Фаруэллом, и я обработал раны еще раз.
Четыре дня положение оставалось очень серьезным. На пятый началось улучшение. Вернулись те, кто пошел на поиски врагов, и принесли тела троих, убитых в буше. Якобы это были убийцы. У них отрезали правое ухо. Тридцать тысяч человек прошли мимо, и каждый ударял тело палкой и бросал ее тут же. Понятно, что от жертв ничего не осталось. Уши сожгли на большом костре посредине крааля, и Чака нашел в себе силы подняться и выйти наружу.
С момента покушения по зулусским обычаям вступил в силу запрет на носильные украшения, мытье тела, бритье, и ни один мужчина, у которого была беременна жена, под страхом смерти не имел права подойти к Чаке. Все плотские грехи наказывались безжалостно, и несколько человек было за это убито. Индуны в своих краалях приносили скот в жертву духам».
