В приказе по полку от 1 мая Шварц выразил неодобрение прежним порядкам и круто изменил их; отныне и солдаты перестали видеть от своего полкового командира приветливое обращение. С офицерами полка он поддерживал сугубо официальные отношения: приказания и распоряжения отдавал преимущественно через фельдфебелей, которых для этого собирал к себе по несколько раз в день. Случалось, что через фельдфебелей он передавал ротным командирам и свои замечания. Уменьшив влияние ротных командиров, он подорвал их авторитет.
Кроме усиленных общих и одиночных фронтовых учений, Шварц еще ввел личные смотры нижних чинов; для этого он приказывал присылать к нему с десяток нижних чинов рот и осматривал их выправку и обмундирование; замеченных в малейшей неисправности требовал к себе на вторичный смотр; к таким смотрам обыкновенно готовились еще с вечера; вернувшись со смотра, тотчас шли на ротные ученья; нижние чины были заняты целый день. Часто Шварц заставлял по три часа сряду маршировать весь батальон или какой-нибудь взвод, не угодивший ему.
Мундт, назначенный ординарцем к великому князю Михаилу Павловичу, рассказывал, что перед этим в качестве своего рода испытания он должен был в продолжение двух недель подносить Шварцу полный стакан воды, поставленный на кивер, не разлив ни капли[88].
В воскресные дни в тех ротах, которые назначались в церковный наряд, Шварц проводил часа два предварительное учение, отчего эти роты обыкновенно поспевали лишь к концу обедни. От частых стирок зимние панталоны истерались, и солдаты вынуждены были покупать новые, конечно за свой счет. Весьма естественно, что бригадный командир, великий князь Михаил Павлович, зачастую поражался вялым видом семеновцев.
Шварц значительно усилил и наказания. Так, с 1 мая по 3 октября было 44 телесных наказания (от 100 до 500 розог), что Семеновского полка являлось уже чрезвычайным. Вопреки закону Шварц подвергал телесному наказанию и георгиевских кавалеров; во время учений часто дрался, плевал в лицо. Понятно, что такое обращение настроило против него весь полк. Попытки солдат пожаловаться на притеснения полкового командира не привели к благоприятным результатам. Враждебно настроенные офицеры, по-видимому, не стеснялись громогласно выражать свое недовольство и при солдатах порицать действия своего командира. Конечно, если бы отношения между командиром и офицерами были нормальные, те должны были предупредить о нарастании озлобления у солдат.
Наконец, после учения 16 октября, когда Шварц наказал по обыкновению одного из нижних чинов 2-й фузилерной роты, гвардейцы решили подать жалобу на притеснения полкового командира. Собравшись самовольно в 11 часу ночи в коридоре, они вызвали своего ротного командира и просили его ходатайствовать об отмене внеочередных смотров, особенно по праздникам. Ротный командир отправился доложить о случившемся батальонному и полковому командирам. Полковник Шварц приказал наблюдать за порядком и утром ожидать приказаний, а сам донес о случившемся своему бригадному командиру, великому князю Михаилу Павловичу, и через начальника штаба Гвардейского корпуса, Бенкендорфа, корпусному командира князю Васильчикову. Последний, будучи нездоров, послал Бенкендорфа произвести расследование. Уже во время этого расследования видно было, насколько солдаты 1-го батальона неспокойны. Бенкендорф потребовал выдать зачинщиков. Как всегда бывает при массовых беспорядках, волнение стало расти, зачинщиков не выдали. Начальство решило наказать солдат за сопротивление, и в итоге, сочтя их виновными в своевольстве и ослушании, командир корпуса приказал арестовать всю роту, посадить ее в Петропавловскую крепость и отдать под суд. Вечером 17-го солдат отвели в крепость под конвоем двух рот Лейб-гвардии Павловского полка.
На другой день от Семеновского полка должны были назначить городовой караул. Когда в 1-м батальоне узнали о судьбе 1-й роты, то вспыхнуло негодование; уговоры ротных и батальонного командиров были безуспешны; люди заявляли, что в караул пойдут не иначе, как со своей головой, т. е. с 1-й ротой, так как без нее «не к чему пристраиваться». Из казарм волнение перекинулось на полковой двор.
Полковник Шварц не решился явиться к волнующимся и ночь провел даже вне полка. Ночью приезжал уговаривать полк военный генерал-губернатор граф Милорадович, но, несмотря на свою популярность, безуспешно; так же неудачно окончилась и попытка бывшего командира генерала Потемкина. Тогда князь Васильчиков объявил, что в 6 часов утра сам произведет смотр полка, и приказал занять казармы семеновцев Лейб-гвардии Егерским полком, а генералу Орлову с конногвардейцами приблизиться к площади.
Прибывший утром князь Васильчиков объявил, что велел арестованную 1-ю роту предать суду, без разрешения государя теперь освободить ее уже не может и, так как и остальные роты ослушались приказания начальства, то он приказывает и им немедленно идти под арест в крепость. «Где голова, там и хвост», — сказали солдаты и спокойно, не заходя в казармы, отправились толпой в крепость. Офицеры были при них и шли впереди.
По прибытии нижние чины были размещены по казематам, а офицеры возвратились на свои квартиры. Затем, 19 октября, 2-й батальон отправили на судах в крепость Свеаборг, 3-й сухим путем в Кексгольм, а 1-й, как наиболее виновный, оставили в крепости.
Семеновская история взволновала почти всю гвардию. Некоторые командиры заявили, что не могут быть вполне уверены в своих полках. Однако благодаря тому, что вспышка была спонтанной и не сопровождалась внешней агитацией, ее легко потушили. Петербургское общество было чрезвычайно взбудоражено этим происшествием; все симпатии были на стороне семеновцев. Полиция объясняла это тем, что в городе было немало родственников и хороших знакомых семеновских офицеров.
Государь в это время был на конгрессе в Троппау. Получив это горестное известие, Александр I приписал волнения влиянию извне, так сказать агитационному; никто из высших начальников не попытался разъяснить правду. 2 ноября государь подписал приказ, решающий судьбу полка. Всех нижних чинов велено было распределить по разным полкам армии. Штаб- и обер-офицеры были признаны непричастными к неповиновению, наоборот, отмечалось, что они усердно старались восстановить порядок, но им это не удалось из-за неумения обходиться с солдатами и заставлять себе повиноваться, а потому их приказано было перевести в армейские полки. Шварца предавали военному суду за несостоятельность держать полк в должном повиновении[89].
Для немедленного пополнения Семеновского полка назначалось по одному батальону любимых Аракчеевым гренадерских имени императора австрийского, короля прусского и наследного принца полков корпуса военных поселений.
Семеновская история заставила государя обратить серьезное внимание на положение солдат. В январе 1821 г. князь Волконский сообщил князю Васильчикову царское желание, чтобы генералы, начиная с него самого, никого не предупреждая, посещали казармы в различные часы дня и наблюдали, что делают солдаты, чем их кормят, нет ли у них в чем недостатка, и, часто разговаривая с ними вне службы, выслушивали бы их жалобы и старались исполнять их просьбы, дабы тем заслужить их привязанность и уважение.
Нижние чины Семеновского полка были распределены в 1, 2, 3, 4, 5, 13, 15 и 23-ю пехотные дивизии по 200 человек, а в 8-ю пехотную дивизию (в Лубны) — около 400 человек. Большинство офицеров попало во 2-ю армию.
Положение офицеров и нижних чинов Семеновского полка, переведенных в армию, было тяжелым. Офицерам запрещено было выходить в отставку, им не разрешались даже временные отпуска, их отстранили от командных должностей, и вообще на них смотрели как на штрафников. Рассылка офицеров и нижних чинов чуть не по всей армии, а в особенности излишняя суровость к ним повлекли за собой самые неблагоприятные последствия. По словам Вигеля, «рассеянные по армии недовольные офицеры встречали других недовольных и вместе с ними, распространяя мнения свои, приготовили другие восстания, которые через 5 лет унять было труднее».
