На следующий день Остап Васильевич, как и обещал, появился на базе.

— Ну, Киреич, сперва познакомь меня со своим хозяйством, — добродушно улыбаясь, сказал он, хотя знал не хуже самого завбазой, где и что здесь лежит. Но завбазой охотно повел своего учителя и наставника по просторной, обнесенной дощатой оградой территории, отвоеванной на пыльной городской окраине. Над базой с криком летали стаи ворон, то опускаясь, то поднимаясь справа из-за какой-то постройки. Там же бегали и рычали тощие с поджатыми хвостами собаки.

— Косточки свежие? — мягко спросил Остап Васильевич, улавливая знакомый ему запах костей.

— Из мясокомбината три машины только притащили.

— Косточки — тоже ходовой товар. Но к ним мы как-нибудь доберемся попозднее.

Справа и слева в беспорядке лежали целые горы всевозможного металла: какие-то трубы, секции отопительной системы, старые тракторные гусеницы, металлические колеса, бракованные поковки, старые резцы, пилы, тиски. Несколько девушек в желтых от ржавчины халатах и в брезентовых рукавицах перебирали и сортировали лом. Тут же сверкали огни автогена. Это огнерезчики, низко надвинув на глаза синие защитные очки, разделывали на мелкие куски те же трубы, отопительные секции, куски рельсов, огромные с шипами тракторные колеса, готовили так называемый негабаритный лом на заводы для переплавки.

— Э, да у вас и габарит есть, — усмехнулся Крышкин, заметив в стороне несколько тонн мелкого стального литья.

— Попадается…

— Надо уметь и его правильно использовать, — наставительно произнес Остап Васильевич, проходя дальше. Впереди высились беспорядочные завалы черного прогнившего тряпья, бумажной макулатуры. И то и другое прессовалось в каких-то дырявых, обитых жестью ящиках. За дощатой перегородкой обнаружились изрядные запасы цветного лома. Крышкин стал расспрашивать Киреева, как у них обстоит дело с сорностью цветного лома, какими процентами она определяется. Получив ответ, он сразу же решал, что предстоит делать, какой держать курс.

Осмотр хозяйства базы был, наконец, завершен. Оба вернулись назад и вошли в тесную, примощенную около автомобильных весов конуру. Стены в ней были неоштукатурены, потолок просвечивался. В этой, с позволения сказать, конторе, едва нашли себе место два стула и давно просившийся на свалку кухонный стол с выдвижным ящиком посредине. Стол был залит чернилами, завален бумагами, на которых темнел слой пыли. Остап Васильевич, понятно, не поразился этой картиной, но его внимание привлекло большое квадратное зеркало, висевшее на стене над столом.

— А это что у вас такое, Киреич? — улыбнулся он, показывая рукой на зеркало.

Завбазой высморкался в грязный клетчатый платок и сказал:

— Называется санитарное оборудование.

Остап Васильевич сдвинул набок свою соломенную шляпу и приподнял брови.

— Не понимаю…

— Начальство приказало. Даже в письменной форме. Надо, чтобы люди нашей системы выходили на улицу после работы чистыми. А для этого должно быть зеркальце. Вот и купил…

Остап Васильевич залился дребезжащим смехом. «Ну, и шутники» — подумал он. Потом придвинул к столу стул, уселся поудобнее и стал копошиться в бумагах.

— Ты помнишь, Киреич, наш вчерашний разговор? — спросил он, не глядя на завбазой. — Я говорил вчера, что у каждого из наших товарищей для успеха дела должны быть материальные резервы. Ты же должен их иметь в особенности. Надо иметь на твоих складах излишки металла — черного и цветного, тряпья, макулатуры, костей. Одним словом — всего, чем так богата наша система, и чем больше, тем лучше.

— Для меня, Остап Васильевич, это невозможно, — стал возражать Киреев. — Заготовители и сборщики — другое дело. Им под силу всё то, о чем вы вчера говорили. А у меня — дело другое. Я только принимаю готовое. Как ни крутись, а дальше весов не уйдешь…

— Эх ты, а еще завбазой, кто только тебе доверил такой ответственный пост, — укоризненно проговорил Остап Васильевич и постучал пальцем по лбу заведующего базой. — Думать надо, дорогой товарищ, думать головой. Кто же тебе сказал, что ты должен ходить и собирать где-то по пустырям излишки и резервы? Так, брат, далеко не уйдешь. Резервы надо создавать не заготовкой, а вот этими бумагами, что лежат на столе? Понимаешь?

Но Киреев не понимал, а только собирал складки на своем и без того морщинистом узком лбу.

В этот момент в ворота базы с грохотом вкатилась и стала на весы четырехтонка. Кузов ее был доверху завален латунной стружкой, старыми аккумуляторными пластинками, какими-то бронзовыми кожухами, медными и латунными отливками.

— Принимай, хозяин, добро, — крикнул горластый шофер.

Киреев вышел, залез в машину, долго копался в цветном ломе.

— Годится? — насмешливо прокричал шофер.

Но завбазой ничего не ответил. Взвесив привезенное, он отправил машину на разгрузку, а сам принялся оформлять приемную квитанцию. Вскоре желтый продолговатый листок был заполнен и подписан.

— Ну-ка, ну-ка, покажи, Киреич, как ты с этим делом справляешься, — проговорил Остап Васильевич, беря в руки листок. Едва взглянув на него, улыбнулся, потом серьезно, официальным тоном спросил: — Скажите, товарищ Киреев, чем вы руководствовались, поставив в квитанции четыре процента сорности в принятом ломе?

Киреев недоумевающе посмотрел на великого комбинатора и нерешительно сказал:

— На глаз, Остап Васильевич. Лаборатории на базе нет. А глаз опытный. Сразу вижу, сколько масла осталось на металле, сколько других посторонних примесей.

— А знаете вы, что глаз может ошибиться? — не успокаивался Крышкин.

— На процент в ту или иную сторону, самое большое…

— А почему бы ему не ошибиться на десять-двенадцать процентов и только в одну сторону?

Завбазой начинал уже о чем-то догадываться, но мысль еще блуждала в тумане. А Остап Васильевич продолжал всё в том же официальном тоне, словно делал служебный выговор своему подчиненному:

— Вы, товарищ Киреев, приняли сейчас четыре тонны цветного лома. Правильно? Так, вот, если вы запишете, сорность не четыре процента, а пятнадцать, — это составит уже шестьсот килограммов. Имея в виду, что к вам сегодня подойдет с таким же металлом еще три четырехтонки, вы сможете иметь на сорности две тысячи четыреста килограммов. В переводе на деньги по государственным расценкам это составит, примерно, около четырех тысяч рублей. Правильно, товарищ Киреев?

— А как же в документах?

— Вопрос совершенно правильный. Скажите, зачем вы указываете вот в этой квитанции, — и Остап Васильевич снова взял в руки желтый листок, — процент сорности? Какая в этом необходимость? Запишите только полный вес. И всё. Другое дело, когда после сортировки и обработки будете отправлять лом на завод для переплавки. Вот тогда в приемо-сдаточном акте надо, и обязательно надо, указать процент сорности — пятнадцать — там всё равно никто не станет проверять эту цифру, а всё привезенное сразу повалят в печь, в огонь. Так ведь, скажи?

— Точно, так, Остап Васильевич.

— Теперь вам, наконец, понятно, как надо создавать резервы? — самодовольно улыбаясь, спросил Крышкин. Так обычно спрашивает добрый учитель своего недогадливого ученика.

Лицо завбазой совсем было просветлело, но вдруг на его рябые щеки снова легла тень какого-то сомнения.

— Что еще? — и Крышкин недовольно посмотрел на завбазой.

— А куда я эти самые резервы сдавать буду?

— Ах, вот еще в чем сомнение. Ну и простак, ну и простак же ты, Киреич. Скажи мне на милость, киоскеры у тебя есть? Пешие и конные сборщики есть? Есть. Они должны выполнять и перевыполнять производственный план? Должны! Так вот ты и продашь им этот самый цветной лом. Он останется лежать у тебя на складе, а ты выдашь ребятам приемные квитанции, они же принесут тебе деньги. Кроме того, ребята получат еще премию и прогрессивку за перевыполнение плана. Понимаешь? Потом, есть в нашей доброй системе так называемые бестоварные документы для оплаты транспорта за перевозку утиля. Ты выпишешь три-четыре таких документа за доставку тоге же лома, который уже лежит у тебя на складе, и снова получишь деньги. Наконец, последняя операция — сдаешь лом на завод. Завод оплачивает системе его стоимость, а ты снова в выгоде — получаешь прогрессивку за перевыполнение плана и попадаешь на красную доску Почета.