Вдова же Зацепилина считала своего сожителя писаным красавцем и не знала покоя ни днем, ни ночью. Наблюдая нечеловеческие усилия Карпеня приобрести львиную гриву, замыслила одну шутку со своим сожителем. Достала она где-то кедровых орехов, приготовила из скорлупы крепкий настой и подлила его в бутыль со свекольным квасом.
На ночь ничего не подозревавший Карпень намочил этим зельем волосы и повязался бабьей косынкой. Утром волосы остались на косынке, а на голове у него появились коричневые разводы.
Пострадавший вцепился в свою сожительницу — то ли догадывался о ее кознях, то ли на всякий случай. Вцепился и не выпускал до тех пор, пока та не поклялась, что волосы скоро отрастут и будут куда лучше.
Поколотив вдову, Карпень объявил, что поедет к родным, повезет им пенсию. Знал Карпень, чем отомстить вдове. Она таких отъездов боялась больше всего. По опыту знала: пропадет теперь ее возлюбленный на несколько недель. А ты сиди и гадай — вернется или нет…
Карпень получил пенсию, зашел в пивную, сел за столик, задумался. Задуматься было над чем. Недавно он потерял ежемесячный доход в пятьсот рублей. Да что там пятьсот рублей! Рад был, что ноги унес. Спасибо, смекалка выручила. А ведь чуть не влип. Надо быть осторожней…
Все это, конечно, так. Но все-таки жалко пятисот рублей! Чем заткнуть такую дыру?
Жадность пересилила, и Карпень решился…
Конечно, если бы в Углычевсксм горсобесе знали о подобном рассуждении и решении человека с коричневыми разводами на голове, они его и на пушечный выстрел не подпустили бы к себе. Но они ведь этого не знали! Зато он хорошо знал человеческую психологию и слабости людского характера.
Оказавшись в Углычеве, Карпень направился прямо в горсобес, выложил перед инспектором в ряд несколько бумажек со штампами и печатями. Потом тут же плюхнулся на пол. Он так усердно колотил пятками по пыльному полу, так закатывал глаза и хватал ртом воздух, что выколотил из углычевских добряков пятьсот рублей ежемесячной пенсии.
Получив деньги, Карпень направился в областной центр. Повез свою добычу в сберегательную кассу. Доходы свои он сберегал именно там.
5
Василя, Аринкиного брата, в сельском оркестре называли первой балалайкой. В руках у него балалайка пела, как орган. Говорили, что он один может сыграть за целый оркестр.
На районном смотре оркестр народных инструментов села Корневищи занял первое место и в августе поехал на областной смотр художественной самодеятельности.
Ехали в новеньком вагоне, в котором еще сильно пахло краской. В окна выдувало белые крахмальные занавески, они бились, точно хотели улететь.
Василь в свои двенадцать лет дальше райцентра Иванково никогда не бывал. Когда толпа выплеснула его на привокзальную площадь, он чуть не оглох от шума, звона и гудков. Впрочем, и вида не подал.
Все пошли на трамвайную остановку. Очень хотелось пить, и Василь дернул Петровича за рукав: где напиться? Петрович показал на голубой киоск, заторопил: «Смотри, не задерживайся».
У киоска, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояли люди. Когда подошла очередь, Василь протянул новенький, как солнце, пятак, и взамен получил стакан ледяной пузырящейся воды.
Вокруг зашумели: кто-то лез без очереди. И вдруг Василь услышал знакомый голос:
— Две порции мороженого…
Василь поднял глаза и обомлел. Возле стоял Карпухин. «Покойник» был в новой кепке, блестел золотым зубом, цедил из стакана малиновую жидкость.
Василь спрятался за чьи-то спины. Потом бросился за Карпухиным и влез следом в стоящий троллейбус. Троллейбус тронулся. Василь зайцем проехал две остановки и вышел на зеленой красивой улице.
Карпухин направился к серому дому с огромными сверкающими окнами и исчез в дверях. Василь побежал следом и остановился. Двери вертелись, как карусель, — непонятная вертушка. Люди влезали в нее и уже не возвращались, а вместо них дверь выпихивала других. Откуда они появлялись, было непонятно. Василь потоптался, рассматривая занятную дверь, и отступил. Стал за дерево, решил ждать, может, выплюнет вертушка Карпухина обратно.
Недавно прошел дождь, и на улицах в лужах лежало небо, а сами лужи были похожи на бездонные синие колодцы. Возле большой лужи сидел молодой воробей, косил глазом в синюю глубь, щурился, словно у него кружилась голова. С ветки спорхнул старый забияка с выдранным хвостом, расправил крылья, стал купаться. Тогда молодой осмелел, подскочил, плюхнулся рядом со стариком. Скоро в луже плескалась и галдела уже целая стая.
Василь улыбнулся: оказывается, городские воробьи ведут себя так же, как и деревенские.
Он отвернулся и снова посмотрел на вертящуюся дверь, заметив над ней золотые выпуклые буквы: «Центральная сберегательная касса».
Что такое сберегательная касса, Василь, понятно, знал и снова двинулся к входу. За таинственной вертушкой ничего не было видно, стекла блестели, как зеркало, казалось, были непроницаемы. Тогда Василь решился. Шагнул вперед и побежал. Дверь втолкнула его в большой светлый зал, дав напоследок хороший пинок.
Он пригладил волосы и осмотрелся. Вдоль зала тянулся барьер, у стеклянных окошечек стояли люди. Карпухина среди них не было. Вдруг Василь увидел его: он сидел за круглым столом, возле которого стояло какое-то чудное дерево, укутанное войлоком, и что-то писал. Потом он стоял у окошечка, а Василь следил за ним из-за войлочного ствола.
Через вертушку Василь проскочил за Карпухиным почти следом. Не оборачиваясь, тот пошел по обочине тротуара, немного постоял, потом поднял руку. Остановилась серая машина с шахматным пояском. Карпухин сел, и машина ушла.
Василь этого не ожидал. Он бросился было вслед, но машина тут же свернула, и, добежав до угла, Василь увидел тихий пустой переулок.
Только теперь он вспомнил о ребятах, которые, наверное, всё еще ждут его на трамвайной остановке. Когда он, расспрашивая прохожих, добрался, наконец, до вокзала, площадь была пуста. Василь испугался: а как же выступление? Что подумают Петрович, ребята?
Долго бродил он по городу, выспрашивая встречных, где проходит фестиваль. Наконец, какая-то девчонка с красным бантом на конце толстой косы повела его в клуб связи. Она тоже была участницей смотра. Но оказалось, что там выступали только танцевальные коллективы.
Василя направили в оперный театр. В театре, потолкавшись с час в каменных коридорах, он узнал, что оркестр села Корневищи уже выступал, получил «отлично», но что у них несчастье, где-то на вокзале потеряли первую балалайку и что прямо со сцены оркестр в полном составе отправился на поиски ее.
«Первая балалайка» вылезла из театра, присела на скамейку у клумбы. Хотелось реветь и хотелось пить. Реветь Василь раздумал, не стал, а пошарил в карманах, нашел среди хлебных крошек гривенник, выпил два стакана воды и пошел домой в село Корневищи пешком. Денег на билет не было.
Ночевал Василь в сене под звездами. Видел во сне Карпухина, театр, Петровича и Аринку. Карпухин убегал от него и бросался под поезд, Петрович драл его за ухо, а Аринка плакала.
Василь вернулся домой на следующий день к вечеру. Аринка, действительно, плакала и собиралась с Петровичем в город искать Василя.
Василь выждал, пока Аринка успокоится, а потом потянул ее в сельсовет к Ивану Ивановичу. Предсельсовета же, выслушав Василя, потянул их обоих в Иванково, к следователю Илье Фомичу.
Целый час Василь рассказывал Илье Фомичу о поездке в областной центр, на смотр художественной самодеятельности. Но о самом смотре он молчал, рассказывать ему было нечего. Говорил Василь о голубом киоске с ледяной пузырящейся водой, о покойнике, пившем малиновый сок, и его сверкающем золотом зубе, о странных дверях, в которых крутится карусель, о дереве, завернутом в войлок, о машине с шахматным пояском…
Потом Василь, услышав гомон дерущихся за окном воробьев, неожиданно добавил:
