— Слышите, даже поклон передают, играют, как кошка с мышью… — сказал полковник и вдруг осекся.

Клокотов, конечно, хорошо понимал, что каждый упущенный день — это тысячи рублей похищенных преступниками государственных средств. Понимал и то, какая ответственность за эти хищения лежала на органах милиции, на нем самом. Слова полковника о кошке и мышке, как лезвием прошлись по его профессиональному самолюбию. Густые темные брови капитана настороженно сошлись на переносице, руки тяжело оперлись о стол.

— Э, батенька мой, да я ведь по-дружески, — увидя потемневшее лицо Клокотова, сказал совсем мягко полковник. Вышел из-за стола, усадил капитана на диван и опустился рядом. Он был недоволен собой. Сам свыше двадцати лет был следователем. Знал, что у следователя, как у влюбленного юноши, бывают и минуты радости и отчаяния. А Клокотов, по-видимому, переживал последнее. За этот месяц с небольшим он похудел, осунулся, под глазами появились черные разводы. Ему нужна была поддержка, а не упрек. И полковник стал вспоминать различные случаи из своей практики, говорил о том, что ложные пути в работе следователя иногда неизбежны, но что они в конечном счете приводят к истине.

— Не сегодня, так завтра появятся новые обстоятельства, и вы убедитесь, Илья Васильевич, в том, что проделанная уже вами работа принесет свои результаты, — сказал он на прощанье.

Так оно и оказалось в действительности.

Шикарная Клавдя была теперь довольна Семеном. Она не упрекала его больше за деньги. Лучшие куски, захваченные ею из буфета, попадали уже на тарелку не Фимке Жадану, а Семену. И за пивом теперь чаще бегала сама Клавдя, а иногда, насупив свои рыжие брови, уходил Жадан. Семен же, удобно устроившись на диване, лениво потягивался за хрустящим огурчиком или подходил к новенькому телевизору «Рекорд» и по-хозяйски настраивал его.

Так было и в последний вечер. Фимка ушел с коричневым бидоном за пивом, а Семен, облокотившись на валик дивана, наслаждался какой-то снедью и поглядывал на экран телевизора. Видимо, чувствовал он себя, как кот в масленицу. Всё здесь было в его власти, всё подвластно ему. Клавдя в новенькой прозрачной, как стекло, блузке из нейлона положила ему голову на колени и, не сводя глаз, смотрела в лицо.

— Скучно, Семушка, может, в Крым мотнемся… Тебе надо отдохнуть…

Семен сперва нахмурился. В последние дни Клавдя стала что-то слишком приторной. Надо бы бросить всё, вернуться домой, — стал подумывать. Да как бросить, когда она всего обвила…

Вдруг разговор о Крыме вызвал новую мысль. «Надо бы сделать перерыв, на время скрыться, а то слишком зачастил», — подумал он. Эта мысль пришлась по душе.

— В Крым, так в Крым, только надо бы на дорогу что-то добыть.

Белая пухлая рука Клавди гладит Семена по щеке.

— Ладно, Клавдя, дай бумагу, — говорит он и пересаживается за стол.

— Умничка, — мурлычет она.

— Два дня мне для подготовки, а тебе для сборов. Хватит?

В коридоре слышится шум веселых голосов. В комнату вваливается рыжий Жадан, а с ним еще целая компания подвыпивших парней.

— Принимай, хозяйка, гостей. Друзья мои, приятели, — и ставит бидон с пивом на белую скатерть.

А Клавдя уже извивается вокруг пришедших, рассаживает, наливает стаканчики с золочеными ободочками. Летят одна за другой опустевшие бутылки из-под водки, лица у всех пухнут, багровеют. Вместе со всеми пьет и Семен. Он тоже пьян, но меньше. Его налитые кровью глаза упорно смотрят вправо, где на углу стола сидит здоровенный лохматый парень… Вот-вот, и Семен, кажется, махнет бутылкой в эту голову. Но он сдерживается.

— Хватит! Баста! Пора! — кричит он и поднимается из-за стола.

— Рабочий день завтра, ребятки, пора на отдых, — нехотя поддерживает Семена и Клавдя.

— А ты куда, Семушка? — видя, как натягивает на плечи пиджак Семен, спрашивает Клавдя.

— Пойду провожу немного гостей, сейчас вернусь…

На улице только стемнело, но здесь, на далекой городской окраине, где всё тонуло в садах, казалось уже давно наступила ночь. Редкие электрические огни слабо освещали прятавшиеся за оградами одноэтажные дома. Кругом было тихо и пустынно.

Четверка собутыльников сперва шла вместе, потом разбрелась. Семен пошел вместе с лохматым верзилой по темному переулку. На углу он как бы случайно отстал на шаг, потом вдруг приблизился и ударил по темневшей голове бутылкой. Стекло звякнуло и разлетелось. Парень зашатался, а Семен забежал спереди, снова чем-то тяжелым ударил его в грудь. Но лохматый устоял и неожиданно ответил кулаком. Попал прямо в лицо. Семен свалился, и через час обоих окровавленных милиционеры доставили в восемнадцатое отделение милиции.

— Товарищ подполковник, задержали двоих пьяных, подрались, — доложил начальнику отделения дежурный сержант.

— Нет, письмецо это, Илья Васильевич, было не подброшено, а прислано почтой из нашего же города, только штамп стоял не нашего, а двадцать третьего почтового отделения, — говорил подполковник Буренков капитану Клокотову, приехавшему за час до этого выяснить, когда и как поступило в отделение уже известное письмо.

— Судя по всему, прохвосты опытные, бывалые, — продолжал Буренков. Слушая подполковника, Клокотов от нечего делать просматривал оставленные на столе документы задержанных. Развернув маленькую желтенькую книжицу — заводской пропуск на имя слесаря Семена Петровича Грабакова, он вдруг весь подался вперед.

— Постой, постой, Петр Александрович, — проговорил он и стал снова всматриваться в пропуск. На пропуске был фотоснимок молодого человека с насмешливым, вызывающим взглядом. Но Клокотов больше смотрел на подпись, чем на фотокарточку. Потом стал листать другие документы. Увидел заявление на имя начальника цеха, написанное Грабаковым, о предоставлении ему отпуска.

— Так это же он! — громко произнес капитан и как-то облегченно провел рукой по волосам.

— Кто — он? — удивленно спросил подполковник.

— Он. Почерк! Один и тот же, Петр Александрович, на сигаретной коробке, в письме к тебе, на пропуске и вот в этом заявлении.

Клокотов встал и взволнованно заходил по комнате.

— Ты убежден, Илья Васильевич?

— Убежден! Тысячу раз убежден. Вот эту растянутую букву «а», эту размашистость я теперь, кажется, узнаю среди миллионов других. — И он стал показывать то на растопыренную букву «а» в подписи на пропуске, на такие же буквы в заявлении.

— И что же решаешь?

— Сейчас позволю Галине Владимировне Славиной. Пусть всю ночь работает, а к утру даст заключение, — и взялся за трубку.

Славина подтвердила мнение Клокотова, и к девяти утра капитан снова был в отделении милиции с точным заключением эксперта из Института судебной экспертизы. Дальнейший план у него уже полностью созрел. Конечно, преступник будет отрицать свою виновность в кражах из магазинов. Будет говорить, что совпадение почерков — это еще не доказательство, и он не может отвечать за то, что пишет одинаково с каким-то неизвестным преступником, Кроме всего, надо было узнать хоть какие-либо данные об этом Грабакове: кто он и что, как живет, как работает. Наконец, Клокотов допускал, что в магазинах орудовали двое. Надо было в этом удостовериться. В противном случае Грабаков может взять всю вину на себя одного. И капитан второй раз уже в этой истории пошел на риск.

— Я прошу, Петр Александрович, через час-полтора обоих задержанных освободить.

Подполковник удивленно посмотрел на Клокотова.

— Да, освободить и вернуть им все их документы. Пожурить их немного, пригрозить штрафом, но выпустить.

— Начинаю понимать…

— Раз он собрался в отпуск, значит обязательно полезет в магазин…

— Логично.