— Знаешь инжектор? — сурово спросил Заслонов у старого машиниста.

Доронин удивленно посмотрел на него.

— Знаю, Константин Сергеевич.

— Не делай того, что знаешь! — сказал Заслонов и ушел.

Фашист-конвоир вопросительно смотрел то на Доронина, то на Пашковича.

— Начальник — у-у! — показал Пашкович глазами на уходившего в депо Заслонова.

— O, ja, ja! — поддакнул «филька».

В поездке как будто бы всё шло нормально: машинист и кочегар делали, что полагается; уголь и вода были, но состав дотянулся только до станции Гусино, а не до Смоленска. Паровоз вдруг отказался работать.

«Филька» удивленно воззрился на обоих и всё допытывался:

— Warum?

— Машинка капут! — отвечал Пашкович.

— Warum? — не отставал фашист.

— Мороз, мороз!

— O, ja, ja! — согласился наконец конвоир.

Состав был на несколько часов задержан, а паровоз отправили на буксире назад, в Оршу.

Чтобы это не было единичным случаем, Заслонов: дал приказ паровозникам при всяком удобном случае замораживать инжекторы и водяные насосы.

Существовавшая у оккупантов обезличка паровозов позволяла заслоновцам делать это: паровозная бригада не прикреплялась к определенной машине.

С линии один за другим стали возвращаться в депо поврежденные «52».

Когда цифра поврежденных паровозов сильно возросла, Контенбрук вызвал к себе начальника русских паровозных бригад.

— Скажите, герр Сацлоноф, почему происходит такое безобразие? — в гневе спросил шеф.

— О каком безобразии идет речь? — спокойно возразил Заслонов.

— Как вы не знаете?..

Контенбрук вскочил со стула и забегал по кабинету. Он высыпал на Заслонова целую лавину негодующих слов. Их принимал помрачневший, озабоченный Манш.

Шеф перечислял все злоключения последних дней.

— Каждый день с пути возвращаются в депо паровозы. Неисправность, поломки, — почему это?

— Во-первых, я не начальник по ремонту паровозов. За качество ремонта я не отвечаю. А во-вторых, надо принять во внимание мороз. Такие морозы бывают у нас не каждый год.

— Раньше на ваших паровозах случались эти аварии?

«Манш знает: даже в студеную зиму 1939 года не бывало, — значит, говорить, что случались, — нельзя».

— Нет, — невозмутимо ответил Заслонов.

— А почему теперь происходят каждый день?

— Немецкие паровозы не приспособлены к здешнему суровому климату.

Контенбрук неласково смотрел на Заслонова. Начальник русских паровозных бригад был по-всегдашнему спокоен.

«Может, он прав?» — подумал Контенбрук и отпустил Заслонова.

Разговор с шефом еще не был выражением недоверия Заслонову, но тень такого недоверия уже сквозила, — Константин Сергеевич почувствовал. Иначе, много суше стал держать себя с Заслоновым и Манш.

«Надо спутать им карты», — подумал Заслонов и в тот же вечер заглянул к Петру Шурмину; настало время вывести из строя водоснабжение узла.

Вода была нужна не только для питания паровозов и промывочного ремонта, но и для проходящих воинских эшелонов и пожарных целей.

При каждой встрече с Шурминым Константин Сергеевич напоминал ему об этом:

— Как бы вывести из строя водоснабжение, а?

— Выведем. Пусть только усилятся морозы. В два счета выведем! — уверял Шурмин.

Он рассказал Заслонову, что́ собирался сделать. Достаточно было перекрыть три-четыре колодца — и мороз доделает остальное: вода в трубах замерзнет и трубы лопнут.

— Думаю, что уже пора перекрыть! — сказал Константин Сергеевич Шурмину, придя к нему после разговора с Контенбруком. — Морозец знатный!

— Хорошо, завтра прикроем их лавочку! — согласился Шурмин. — Вот-то забегают фрицы!

И на следующий день оршанский железнодорожный узел вдруг оказался без воды.

Катастрофа разразилась с утра.

Утром словно высохли все краны. Паровозы ездили от одной колонки к другой, — нигде не было воды. Помощники машинистов во все стороны крутили винт — не помогало: кран хрипел, как удавленник, а потом и совсем затих.

За отсутствием воды остановилась работа в цехе промывочного ремонта паровозов.

По станции забегали кухонные солдаты и повара из немецкого госпиталя, расположенного в здании вокзала: нигде не оказалось воды, срывался утренний кофе.

К ним присоединились солдаты проходивших через Оршу немецких эшелонов. Бренча пустыми флягами и манерками, бегали немцы по вокзалу, путям и пристанционному поселку в поисках воды. У всех на языке было одно слово: «Вассер!».

Контенбрук метался, как угорелый, но сделать ничего не мог. Он вызвал к себе Шурмина.

Шурмин пожимал плечами и говорил, глядя прямо в белесые, злые глаза шефа:

— А я тут при чем? Сами видите, какой мороз! Господин Манш знает, что и до войны не все колодцы были в исправности!

Найти из трехсот колодцев поврежденные было немыслимо: все триста лежали под снегом; оставалось ждать тепла весны.

Орша, регулярно отправлявшая поезда, теперь застопорила движение. На всех путях столпились составы. Для того, чтобы паровоз мог отправиться из Орши с составом, приходилось сначала ему самому ехать куда-то за водой. Вода очутилась за «тридевять земель»: в сторону Смоленска — не ближе станции Красное, до которой пятьдесят километров, а по направлению к Минску и того более — шестьдесят девять километров, на станции Славное.

Это отнимало много времени и путало весь график движения поездов.

А найти виновных не удалось. Виновным опять оказался дед-мороз, тот дед-мороз, которого всегда так любили изображать немцы: с пушистой длинной бородой и ворохом разных рождественских подарков.

Оккупанты не знали, что Константин Заслонов приберег для них еще один, самый дорогой новогодний подарочек.

Заслонов решил применить против фашистов угольную мину. Приготовить ее было легко и просто, а установить, кто и где ее подбросил на тендер, совершенно невозможно.

Испробовать на деле первую угольную мину Константин Сергеевич дал расторопному Алексееву.

По внешнему виду мина ничем не отличалась от обыкновенного антрацита. Глядя на этот, казалось бы, безобидный кусок каменного угля, трудно было поверить, что в нем заключена такая разрушительная сила.

— Когда подбросишь мину на какой-либо тендер, обязательно запиши номер паровоза.

— Хорошо, Константин Сергеевич, — чуть улыбнулся Алексеев, пряча мину за пазуху.

Он вел товарный состав до Борисова. В Борисове, отцепившись от поезда, Алексеев поехал в депо для поворота паровоза и его экипировки[5].

Немец-провожатый, по обыкновению, не захотел оставаться на паровозе и мерзнуть, пока будут набирать уголь, воду и прочее, а ушел в диспетчерскую. Алексеев остался с Сергеем Пашковичем.

Экипировавшись, они стали рядом с паровозом Минского резерва «52-1073», тоже готовым к отправке.

— Товарищ Алексеев, смотри, на паровозе никого. Это немецкая бригада, — зашептал Сергей, указывая на соседа.

Немецкая паровозная бригада, прибыв в оборотное депо, тоже никогда не сидела на паровозе, а шла в диспетчерскую и там ждала маршрута.

Сосед оказался очень подходящий.

Пока Пашкович караулил, Алексеев сошел со своего паровоза и быстро поднялся на «52-1073». Он раскопал в угле ямку, положил туда угольную мину, засыпал ее углем и так же быстро слез. Дело было сделано.

Через минут десять к паровозу подошла бригада — пожилой рыжеусый «лекфюрер» — машинист и его молодой помощник. «52-1073» ушел на Минск. А немного спустя явился с маршрутом и их немец-провожатый, и они отправились в обратный путь.

Вернувшись в Оршу, Алексеев передал обо всем Заслонову.

Стали ждать результатов.

На следующий день Чебриков, ездивший в Борисов, привез оттуда приятную новость: все паровозники оживленно говорили о том, что вчера, не доезжая до Колодищ, подорвался паровоз. Мина вырвала всю колосниковую решетку. Паровоз вышел из строя, а пока его на буксире тащили в Колодищи, загородил нечетный путь.