Это был Бузий.

Бузий шел по берегу и вел на буксире своего тощего ослика, впряженного в тачку, битком набитую всякой ветошью.

— Эй, вы!

— Кто меня позвал?

— Эй, торговец платьем!

— А, это вы, молодой человек?

— Да, остановитесь, я хочу кое-что купить.

— Ладно… ладно… не спешите.

Молодой юнга, нанятый сегодня на баржу «Жанна-Мари», позвал оттуда бывшего бродягу. Он спрыгнул на берег и подбежал к тачке.

— Вы, надеюсь, не слишком дорого берете?

Бузий расплылся в любезнейшей улыбке.

— Во всем Париже ни у кого дешевле не найдете. Что вам угодно, молодой человек? Богатый выбор фраков! Только что скупил весь гардероб служителя похоронного бюро! Нет, это вас не устраивает? Однако, стоит только с фрака отодрать бляху… словом, не хотите? Тогда бархатные брюки? Шикарные брюки, с подкладкой на заду! — Произнося эту речь, Бузий забрался на тачку и, стоя на коленях на куче тряпья, рылся в ней, вытаскивая то одно, то другое, показывал покупателю и тут же отбрасывал: — Это вам не подойдет, вот это все, нет? Трудно же на вас угодить! У меня пока что нет отдела платья на заказ…

Желая хорошенько разобраться в груде старого хлама, молодой человек сам стал рыться в ней.

— Мне что-нибудь поновее, — сказал он наконец…

— И подешевле, — добавил Бузий, — это дело известное, это все покупатели хотят… Все нынче с ума посходили, хотят самое лучшее и задаром!

— Нет, вовсе нет, я могу заплатить…

Бузий изрек:

— Плата плате рознь, молодой человек… — И будучи любителем пышных словесных оборотов и широких жестов, он произнес: — За хорошую вещь сколько ни заплати, все будет дешево! — Но тут же он прервал свою речь. — Что это с вами такое? — спросил он. — Вы на себя не похожи! Это же вовсе не для вас… вы же видите, что это женское платье…

Юнга, действительно, вытащил из тачки черное платьице и внимательно разглядывал его, поворачивая его туда и сюда. Он побледнел и казался очень взволнованным.

— Стало быть, для подружки что-то ищите? Так надо было сразу сказать, я бы тут же вам подыскал все, что нужно.

Но юнга прервал монолог бывшего бродяги. Он спросил изменившимся голосом, все еще рассматривая платье:

— Слушайте, откуда оно у вас? Где вы взяли это платье?

— Как это — где я взял это платье?

— Да, кто вам его продал?

— Но…

— Где вы его взяли, скажите, наконец.

Бузий любопытных недолюбливал. Его как будто вывели из себя эти расспросы, совершенно, впрочем, естественные, и он грубо вырвал платье из рук юнги.

— Во-первых, это не ваше дело! И во-вторых, я не люблю, когда ко мне пристают, и еще я вам одно словечко скажу — зовут меня Бузий, я торгую старым платьем, зарабатываю себе на жизнь честным трудом, и если вы хотите подвести меня под неприятности или просто вздумали поиздеваться, напрасно стараетесь! До свидания!

Бузий ловко спрыгнул на землю, схватил осла за поводок и собрался уже увести его прочь. Но молодой человек побежал за ним вслед.

— Что на вас нашло? Не уходите, вы же видите, что это платье мне нравится.

— Вы хотите его купить?

— Я же вам это и говорю.

Бузий был в нерешительности. Он колебался между жаждой наживы и другим не очень похвальным чувством. Все еще держа осла за поводок, он спросил:

— Тогда зачем же вы меня засыпали вопросами?

— Да просто из любопытства.

— Как бы не так!

— Мне просто интересно, где вы находите такую массу вещей… и к тому же платье мокрое…

— Мокрое? Мокрое? Да это вам приснилось!

И Бузий торопливо потащил осла вперед:

— Идем, Гарибальди… Идем же, бездельник!

Но молодой человек опять догнал его:

— Ну и ну, — сказал он, — странный же вы торговец. Значит, не хотите продать мне это платье?

Бузий поморщился. Было совершенно ясно, что он больше всего хочет уйти подальше, но в то же время отказаться от сделки у него не хватало духа.

— А сколько дадите?

— А сколько вы хотите?

— Три франка пятьдесят.

— Нет, просто три франка.

— Тогда три десять… Мне спички надо купить, а мелочи нет.

Но молодому человеку было не до шуток. Он вытащил из кармана мелкие серебряные монетки:

— Вот вам три франка, давайте платье!

Несколько мгновений спустя после ухода Бузия молодой человек вернулся на баржу. Он спустился в глубокий трюм и там аккуратно разложил купленное платье.

— Боже мой… Боже мой… — шептал новый юнга папаши Дени. — Что все это значит, и как это случилось? Но ведь я не ошибаюсь! Нет, не ошибаюсь — это мое платье! То самое платье, которое я носила в «Пари-Галери», когда работала там продавщицей! Это платье было на мне в тот вечер, когда меня унес Фонарь, платье, которое Пантера украла у меня, а я, убегая, не подумала забрать с собой. Да, это то самое платье! Но как же оно теперь оказалось в тачке торговца старым хламом, и к тому же влажное, мокрое, будто побывало в воде? Ах, если бы я не боялась, я бы уж хорошенько расспросила этого типа!

И молодой юнга, который, оказывается, был ни кем иным, как Раймондой, продавщицей из «Пари-Галери», похищенной Фонарем и Глазком, убежавшей от них с помощью Пантеры и теперь носившей мужскую одежду, чтобы оставаться неузнанной, — молодой юнга долго оставался задумчивым и озабоченным.

— Да будь я проклята, — выругалась наконец молодая девушка, — надо мне разобраться во всех этих делах, надо понять, кто расставил западню, в которую в попалась, надо отомстить — и я отомщу!

— Эй, юнга!

— Да, хозяин?

— Ты ничего не слышал?

— Ничего, хозяин.

— И ничего не видел?

— Я спал, хозяин.

— А, черт побери! Все-таки это невероятно.

Была полночь. Луна, наполовину скрытая облаками, едва отбрасывала слабый свет, и на палубе «Жанны-Мари» было темным-темно.

Однако папаша Дени не жалел усилий, чтобы разглядеть что-то на поверхности реки, неподалеку от баржи. Он высунулся из своей каютки, где спал вместе с матушкой Дени, и позвал юнгу, пристроившегося в трюме на матрасе.

— Что до меня, — говорил папаша Дени, — то я видел, ясно видел… вот ведь беда, что никак не узнать, что это такое… на этот раз я отлично видел… я как раз у окошка стоял, набивая последнюю трубку перед сном…

— И что же вы видели, хозяин? — взволнованно спросил юнга.

— Э, те самые пятна, черт побери! Знаменитые пятна! Наконец уж и я начинаю их бояться, прямо как матушка Дени! Вон, вон! Смотри!

Папаша Дени резким взмахом руки указал на середину Сены. Там, действительно, светилось какое-то пятно, как будто сияние плыло по воде вверх по течению.

И папаша Дени повторял:

— Что же это может быть? Привидение? Чья-то грешная душа? Все это к беде! А на тебя что нашло? Куда ты? Ах ты, черт…

Молодой юнга внезапно выскочил, полуодетый, оттолкнул папашу Дени и прыгнул в воду. Папаша Дени, перепуганный, звал его:

— Да вернись же ты, черт! Что еще за фокусы? Эй! Малыш! Вернись! Вернись!

Но добрый старик мог кричать до хрипоты. Маленький юнга оказался превосходным пловцом и двигался вперед так умело, что заслужил бы похвалы любого учителя плавания. Вскоре он подплыл к светящемуся пятну и уже думал, что сейчас разглядит его. Увы! Как только он достиг пятна, сияние погасло, как будто его потушили.

— Вернись… вернись… кричал папаша Дени, пугаясь все больше, так как отважного юнгу почти нельзя было разглядеть. — Да вернись же! Если это привидение, не надо его сердить!

Юнга вернулся на баржу. Поднявшись на борт, он спокойно сказал:

— Я, должно быть, спугнул его, ничего не увидел, оно исчезло как раз, когда я подплыл.

Но папаша Дени ничего не ответил. Теперь, когда молодой человек, целый и невредимый, был опять на борту «Жанны-Мари», старого речника внезапно охватил страх.

— В общем-то, — сказал он, — ты увидел, что ничего не увидел! Этого все-таки быть не может, расскажи-ка все начистоту.

Но молодой юнга пожимал плечами, явно стесняясь.