Все. Из этого отрывка даже не следует, что Мерецков и Павлов ездили к границе.
3. Из Одессы Мерецков улетел с докладом в Москву, затем — в Западный особый военный округ, что располагался в Белоруссии. У Суворова-Резуна порядок другой: Одесса — Белоруссия — Москва.
Может, тут просто ошибка? Видимо, Суворов-Резун не туда посмотрел. Упоминая М.В. Захарова, с которым он повидался в Одессе, Мерецков пишет, что тот был его сослуживцем по Белорусскому военному округу. Видно, Суворов-Резун даже не может внимательно читать чужие книги, потому что так увлечен своей…
Врет Суворов-Резун и дальше:
«Попутно он сообщает, что командующего Северо-Западным фронтом он в штабе не застал, тот проводит много времени на границе. Командующего Северным фронтом генерал-лейтенанта М. М. Попова тоже нет в штабе — он на границе».
Тут и разбирать не стоит: плод воображения. В воспоминаниях Мерецкова ничего не сказано и о том, что руководители «фронта» уехали на границу. Вероятно, наш художник слова это сочинил, исходя из фразы: «Заместитель командующего округом генерал-майор Е. П. Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе».
Раз заместитель — значит, командующего нет на месте. Нет командующего — где же он? Ясно, на границе. Так и запишем: «Командующий на границе». Командующий фронтом. Занимается рекогносцировкой. Раньше, до середины июня 1941 года, эта задача командующему в голову прийти не могла.
К слову, в воспоминаниях Мерецкова есть описание результатов его инспекционной поездки:
«Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе наркому обороны. С. К. Тимошенко при мне позвонил И. В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление.
М. П. Кирпонос, относясь к делу очень серьезно, отдал распоряжение о занятии полевых позиций в пограничных укрепрайонах Киевского особого военного округа и начал подтягивать войска второго эшелона. В Москву поступило сообщение об этом. Передвижение соединений из второго эшелона было разрешено, но по указанию Генштаба войскам КОВО пришлось оставить предполье и отойти назад. До рассмотрения сходной инициативы Одесского военного округа дело не дошло. В результате на практике войска этого округа были в канун войны, можно считать, в боевой готовности, чего нельзя сказать о войсках Киевского особого военного округа, а также о Западном округе» (там же. С. 205–206).
Итак, войска КОВО (Киевского особого военного округа) отводятся назад. Цитируя К. А. Мерецкова, Суворов-Резун об этом не пишет.
А что же он пишет?
«Тут надо заметить, что генерал Мерецков проводит рекогносцировку вместе с генералом Захаровым, тем самым Захаровым, который сообщает, что проведение группами германских генералов и офицеров рекогносцировочных работ создало в апреле 1941 года «новую ситуацию». А не задумывались ли вы, товарищи маршалы и генералы, над тем, что германские рекогносцировки, начатые в апреле 1941 года, были просто ответом на массированные советские рекогносцировки, проводимые еще с июля 1940 года?»
Вот так! Поездка Мерецкова к границе переносится Суворовым — Резуном с мая — июня 1941 года на 1940 год, после чего он делает гневное обличение: гитлеровские генералы были вынуждены заняться рекогносцировкой в 1941-м в ответ на наши рекогносцировки в 1940-м.
«Командиры советских дивизий и корпусов, расположенных в глубине советской территории, тоже посещали границу, и весьма интенсивно. Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский (в то время он был генерал-майором и командовал механизированным корпусом, но не у самых границ) вспоминает, что часто навещал И. И. Федюнинского, корпус которого был прямо на границе».
Хорошая цитата.
Убеждает…
Единственная проблема: Маршал Советского Союза про «часто навещал» не вспоминает.
К. К. Рокоссовский:
«В мае 194Ггода командующий Киевским военным округом М. П. Кирпонос провел полевую поездку фронтового масштаба. В ней принимал участие и наш мехкорпус, взаимодействуя с 5-й общевойсковой армией на направлении Ровно, Луцк, Ковель. Много ожидал от этого учения. Надежды не оправдались. Разбор, произведенный командующим округом, был весьма бледным, трудно было определить, что, собственно, от нас требовалось… Еще во время окружной полевой поездки я беседовал с некоторыми товарищами из высшего командного состава. Это были генералы И. И. Федюнинский, СМ. Кондрусев, Ф. В. Камков (командиры стрелкового, механизированного и кавалерийского корпусов). У них, как и у меня, сложилось мнение, что мы находимся накануне войны с гитлеровской Германией. Однажды заночевал в Ковеле у товарища Федюнинского. Он оказался гостеприимным хозяином. Разговор все о том же: много беспечности. Договорились о взаимодействии наших соединений, еще раз прикинули, что предпринять, дабы не быть захваченными врасплох, когда придется идти в бой» (Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 8–9).
Всё.
Больше о Федюнинском в книге нет ничего. Где тут «часто навещал И. И. Федюнинского»? К слову, и Федюнинский пишет об одной встрече — 20 июня.
Далее Суворов-Резун рассказывает о «предупреждениях» Черчилля:
«Коммунистическая пропаганда сделала очень много для того, чтобы укрепить миф о «предупреждениях» Черчилля. С этой целью Хрущев цитировал послание Черчилля Сталину от 18 апреля 1941 года. Выдающийся советский военный историк (и тончайший фальсификатор) В. А. Анфилов цитирует это послание Черчилля во всех своих книгах. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков это послание приводит полностью. Генерал армии С.П. Иванов делает то же самое. Официальная «история Великой Отечественной войны» настойчиво вбивает нам мысль о предупреждениях Черчилля и полностью цитирует его послание от 18 апреля. А кроме этого послание Черчилля мы найдем в десятках и сотнях советских книг и статей.
Вот сообщение Черчилля:
«Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы, после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех бронетанковых дивизий из пяти находившихся в Румынии. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко оценит значение этих фактов».
В таком виде послание Черчилля публикуют все советские историки, настаивая и уверяя, что это и есть «предупреждение». Лично я никакого предупреждения не вижу».
Далее Суворов-Резун громоздит свои домыслы, но мы их пропустим, чтобы сразу сообщить то, чего он не знает: в апреле 1941 года У. Черчилль передал И. В. Сталину дату нападения Гитлера на СССР, хоть и ошибочную — 30 июня. Эта дата стала известна из беседы А. Гитлера с регентом Югославии принцем Павлом. Что касается предупреждения от 18 апреля, то тут, видимо, Суворов-Резун путает с другим посланием. Первое предупреждение Черчилля было отправлено 3 апреля, но посол Англии в СССР Криппс по его получении рассудил, что оно слишком кратко, и передал свое собственное, весьма пространное сообщение. Черчилль, однако, настаивал на том, чтобы его послание было доведено до адресата. «Послание Черчилля было передано Крип-псом только 19 апреля. 22-го оно было вручено Сталину» (Волков Ф. Д. За кулисами Второй мировой войны. С. 113).
Не знает, видимо, Суворов-Резун и того, отчего у Черчилля вдруг возникла идея послать это сообщение. Когда немцы начали перебрасывать танковые дивизии в район Кракова, Черчилль вдруг понял все. Позднее он вспоминал, что «эти события осветили восточную сцену как молния. Неожиданное перемещение к Кракову гигантского числа вооруженных сил, необходимых на Балканах, могло означать только лишь намерение вторгнуться в Россию в мае».
Но британский подданный Суворов-Резун по какой-то причине не хочет сходить в английскую библиотеку, где наверняка есть работы У. Черчилля, — и потому прибегает к домыслу:
