– Сколько он стоит, сэр? – спросил Питер Пенни, когда стало ясно, что открывать рот больше никто не собирается.

– Вам обойдутся по пять сотен штука.

– Нам? – переспросил Питер Пенни.

Инспектор Лэнсер осторожно ткнул Дуэйна ногой, чтобы убедиться, что тот жив.

– Да, – сказал он. – Мистер Грайс великодушно согласился взять с вас по четыре необременительных платежа в сто двадцать пять фунтов в рассрочку на ближайшие месяцы.

Через пятнадцать минут Дуэйн пришел в себя настолько, что смог сесть и взять из рук Питера Пенни стакан воды. Когда Лэнсер подошел к нему принять заказ на тазер, Дуэйн сказал:

– Пожалуй, я оставлю его кому‑нибудь другому, сэр.

– Подумай хорошенько, малый. С сегодняшнего дня тазер является необходимым снаряжением, и без него ты не можешь служить в полиции Артура Грайса.

– И что, их не выдают бесплатно? – усомнился Дуэйн.

– Нет, – ответил Лэнсер, – мистер Грайс деньги не рисует.

Избирательный округ Великий Взбрык, что в Норфолке, Сынок представлял уже шестой год. Он получил место в парламенте большинством в пять тысяч голосов с лишним, когда прежний депутат попался на воровстве из фонда детского хосписа. В Великом Взбрыке Сынок почти не бывал. Машиной добраться туда было непросто, поезда ходили редко и вечно битком, а местный аэропорт закрывался в пять вечера.

Отсутствие депутата в округе мало кто замечал. Пожилым активисткам для счастья хватало того, что Сынок посещал рождественскую ярмарку, конкурс пасхальных шляпок, летний фестиваль и ежегодный костер, устраиваемый на пятое ноября на территории соседнего Сэндрингем – хауса. Со скучной рутиной вполне справлялся представитель Сынка в округе Дерек Праудфут, бывший мясник и кавалер ордена Британской империи. В основном ему приходилось иметь дело с жалобами на сырость в домах, требованиями сделать пешеходный переход и непрекращающейся капелью претензий к «Вулкану», государственному компьютеру, который, если не отвешивал по ошибке пенсионерам по миллиону фунтов в неделю, то предлагал одиноким родителям тот же срок жить на один фунт и десять пенсов. Сынка же мутило от бескрайней плоскости горизонта вокруг Великого Взбрыка. Он не мог понять местный говор, а жена его жаловалась, что в деревенской лавке нельзя купить фокаччу.

Было солнечно, когда кортеж полноприводных джипов промчался по главной улице к «Приюту Фоссдайк», в котором местная городская сумасшедшая, миссис Фоссдайк, давала крышу и кров бродячим собакам со всего Большого Норфолка. На переделанной карете «скорой помощи» миссис Фоссдайк постоянно колесила по проселкам, высматривая неприкаянных псов. Когда пресс – секретарь Сынка позвонил и спросил, не против ли миссис Фоссдайк, чтобы они сняли, как она помогает Сынку выбрать питомца, миссис Фоссдайк замялась. Пришлось упомянуть «компенсацию за неудобства» в размере трехсот пятидесяти фунтов.

На съемке творился сплошной кошмар. Сынку пришлось, сконструировав заинтересованную физиономию, топтаться в резиновых сапогах туда – сюда по засыпанной шлаком тропке вдоль клеток со спасенными собаками. Толку не было. Казалось, собаки моментально проникались неприязнью к Сынку.

– А нет ли у вас маленького милого щеночка… знаете, с большими глазами? – спросил у миссис Фоссдайк режиссер.

– Есть Томми, – проскрипела миссис Фоссдайк, – у него с щитовидкой неладно.

Режиссер уже решил, что миссис Фоссдайк он вырежет – слишком чеканутая. А Сынок подумал: не удивлюсь, если выяснится, что миссис Фоссдайк вскормили волки.

В перерыве, который пришлось сделать из‑за цепи низко пролетавших сверхзвуковых самолетов, в переулке у самого проезда к собачьим вольерам затормозила машина. Хлопнула дверца. Машина рванула прочь, по– киношному визгнув шинами. Миссис Фоссдайк пришлось отвлечься; со словами «Еще один бедняга» она заковыляла в сторону дороги.

Вернулась она с картофельным мешком, перевязанным у горла бечевкой. Мешок шевелился, внутри кто‑то поскуливал.

– Подождите! – закричал оператор, когда миссис Фоссдайк начала распутывать узлы.

Режиссер скомандовал:

– Сынок, давайте в кадр. Миссис Фоссдайк, отвалите, пусть Сынок открывает.

– Я не успел сделать прививку от столбняка. Пусть она развяжет, – отказался Сынок.

Миссис Фоссдайк принялась за дело узловатыми пальцами, и вот уже черный щенок заморгал на солнечный свет. Раздалось общее «Ах!». Сынок протянул руку, и собачонка лизнула ему пальцы. Толпа зрителей снова сказала: «Ах!»

Сынок вынул собачку из мешка, заботливо взял на руки и сказал в камеру не вполне притворно дрогнувшим голосом:

– Я нашел себе собаку.

– Стоп! – завопил режиссер.

– Эй, гример, наш маленький друг из мешка слишком гладкий на вид для щенка, которого только что вышвырнули. Состарьте его чуток, а? Добавьте каплю усталости и надрыва.

Сынка моментально затопила любовь к этой маленькой безымянной собачке. Он присутствовал при родах старшей дочери, Доры, но, когда акушерка подала ему новорожденную, он порадовался лишь тому, что его жена Корделия прекратила наконец вопить, и с облегчением сунул ребенка обратно акушерке. Но теперь он вцепился в собачку и не намеревался отдавать ее ни гримеру, ни кому‑то еще.

Чтобы сделать привал на долгом обратном пути в Лондон, Сынок со свитой завернули к Стивену Фраю. Они знали, что Фрай дома, в старинном особняке, сложенном из известнякового кирпича, – ведь он под домашним арестом. Коронный суд в Норидже признал актера виновным в «преднамеренном недопустимом осмеянии власти».

Прежде Сынок встречался с Фраем лишь раз, на открытии новой свинобойни в Уоттоне. До самого недавнего времени Фрай был национальным сокровищем и самым знаменитым Сынковым избирателем. Суд над актером в обществе истолковали как поворотный момент: после этого многие комедианты покинули страну и обосновались, по какой‑то необъяснимой причине, в Бельгии.

Пока деревенскими проулками петляли к дому Фрая, Сынок держал щенка на коленях и беседовал с ним, лепеча всякую слащавую чушь. Советники тем временем обсуждали, как назвать собачонку.

– Имя должно быть политически осмысленным, – сказал один.

– Оно должно восприниматься широкими слоями населения, – сказал другой.

– На хер, – сказал Сынок, – его зовут Билли.

Фрай вышел к ним в компании медлительного бурого пса с грустными глазами и длинными вислыми ушами.

– Это Чосер, – сказал Фрай. – Он не кусач, хотя весьма злоязычен.

Чосер взглянул на Билли, которого Сынок не спускал с рук, и спросил:

– Сколько тебе?

– Три месяца, – тявкнул Билли.

– Три месяца! – подивился Чосер. – А я очень старый пес. Это твой первый хозяин?

– Нет, – ответил Билли, – первому не нравилось, что я писаю ему в ботинки. Он сунул меня в темный мешок и выбросил возле дороги.

Чосер присмотрелся к Сынку, который болтал и смеялся на крыльце со Стивеном.

– Один совет, юноша, – проворчал старый пес. – Что бы ты там ни думал, держи свои мысли при себе. Хозяевам нравится, чтобы у нас был характер, но не собственное мнение. Фрай – хороший хозяин, худого не скажу, только вот слишком уж охоч открывать душу Рассказывает такие вещи, которые, если без обиняков, и знать‑то не следует. Он не такой самоуверенный, как выглядит со стороны. Благослови его Бог.

Сынок спросил Фрая, каково ему живется под арестом.

– О, я чудесно провожу время, – сказал Фрай. – Читаю, пинаю балду Я ежедневно падаю на колени, дабы вознести хвалу Джеку Баркеру Он устроил мне славные, пусть и принудительные каникулы.

– А работой какой‑нибудь занимаетесь? – спросил Сынок.

– Ну, бывает, накорябаю несколько слов, когда прихоть найдет, – врастяжку ответил Фрай.

Сынок решил, что Фрай пишет новую книгу.

– Интересно, – сказал он. – Смогу ли я рассчитывать на вашу поддержку, Стивен?

– И мне интересно, – с загадочным видом ответил Фрай. – Расскажите, я вас прошу, в чем отличие вашего курса от курса ваших противников?