Калека Я видел мальчика без ног. Над жизнью злее нет насмешки. Рукой, толкая колесо, Катился мальчик на тележке. Была весна, был яркий день. Казалось, каждый — смел и волен. Пестрела жизнь и гулкий звон Широко падал с колоколен. Казалось, счастье близко всем, И, как невидимая птица, Трепещет в ласковых лучах, И от того так светлы лица. Лишь на мгновенье кто-нибудь Склонялся в сдержанной тревоге, И мягко падали грачи На искалеченные ноги. Самодовольные лжецы, Что все алмазы и червонцы? Полузавядшему цветку, Цветку, погибшему для солнца. И даже лучший дар — любовь, Святое счастье человека, Не примирит его с судьбой. Он не у жизни — он калека. Часовщик Кто вечность разделил и выдумал часы, Кто силою минут связал безумье снов, Кто жизнь связал и бросил на весы, Того кляну проклятьем всех веков. Кто б ни был ты, коварный часовщик, Не мог ты запретить безвременных путей, Для верящих — любовь как бесконечный миг, И, как всегда, беспечен смех детей. Я пьян собой, я смею превозмочь Возвратный час рассудка моего, В добре и зле, ровняя день и ночь, Я здесь и там для всех и для всего. Хотя твой взор был дьявольски жесток И за предел предельного проник, Но в злобном торжестве всему, назначив срок, Ошибся ты, коварный часовщик. «Смехом каменным, мглою железной…» Смехом каменным, мглою железной, Замыкаются ужасы дня. Каждый миг я ступаю над бездной И она отвергает меня. Опьяняюсь бесстыдством хотений, Сею зло и, хуля имена, Клевещу на великие тени, Но во мне в глубине тишина. Чтоб иссыпаться чашею звездной, В жажде мрака рассудок кляня, Каждый миг я ступаю над бездной И она отвергает меня. В пещере В моей пещере два дракона: Один покой мой стережет, Другой незыблемое лоно Никем не зримых, темных вод. Когда, скрывая отдаленье, Немая ночь сгущает мглу, Они вытягивают звенья И выползают на скалу. И я, властитель их суровый, За ними тихо выхожу, И каждый раз с тоскою новой Считаю звезды, и слежу. Века сменяются, как миги, И, безнадежность затая, Вникая в смысл небесной книги, Судьбу судеб читаю я. Когда же солнце шлет на склоны Намеки ясности дневной, Спешу назад я, и драконы Вползают медленно за мной. Песня крови Ровно в полночь я пришел, Сел за гроб к ним, за их стол. Смерть, король — гнилой старик И веселый гробовщик. Песню, сложенную мной. Смерть сказала: Пей и пой! Ложе белое готовь, Жди, на ложе будет кровь! Жди, жених твой постучится, Ты светильник погаси, Тайну в тайне принеси! Тайна в тайне воплотится. «Ложе белое готовь, Жди, на ложе будет кровь!» Смерть косила пьяный взгляд И кивала песне в лад. Распахнул король порфиру, Он гнусил и, хмуря лоб, Бил тяжелым кубком в гроб. «Тайна в тайне воплотится». И веселый гробовщик Каркал, высунув язык. Барабанщик Век за веком — злой обманщик, Что мне вечность, — миг мне дан, И, веселый барабанщик, Бью я в гулкий барабан. Если горе в дверь заглянет, Вот вино, а вот стакан. Море выпью я, и грянет Полным смехом барабан. Пусть любовь сожжет измена, Свеет розовый туман, Сердце вырвалось из плена — Бей свободу, барабан! Смерть — безносая старуха, Час твой гадан был и ждан! Здравствуй, — медленно и глухо Встречу смерти, барабан. Ешь, несытая утроба! Что мне вечность, — миг мне дань. И в могиле в крышку гроба Буду бить, как в барабан. Песня пьяниц Хорошо в подвале нашем, Стол, скамьи, да бочек ряд; День и ночь поем и пляшем, И часы, как сны, летят. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Нет у нас пустых различий, Честь для каждого одна, И для всех один обычай: Если пьешь, то пей до дна. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Быстро молодость увянет, Будет горько и смешно, Что нам старость, лучше станет Постаревшее вино. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Не клянем мы жизнь напрасно, Рай дан пьяницам в удел, С Ноя все идет прекрасно — Ной был первый винодел. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Что бормочет о свободе Хитрый сплетник Сатана, Эта сказка в старом роде, Нет свободы без вина. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Летом снег, зимой цветочки, Нас ничто не удивит, Коль упал с любимой бочки, Значить, умерь, или спит. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. Хорошо в подвале нашем, Стол, скамьи, да бочек ряд; День и ночь поем и пляшем, И часы, как сны, летят. Смерть стучится костылем, А пока живется, пьем. |
