Барельеф Я видел барельеф, и до сих пор Мне сердце жжет о нем воспоминанье… Вот в небо крик, вот каменный укор! Под барельефом не было названья: Труп женщины, на нем мужчины труп, Их Змей сдавил и замер в созерцаньи… Взгляд у обоих холоден и туп, Но столько страсти в жадном поцелуе От смертной боли искривленных губ. Проклятый Змей, чью силу роковую Не одолеть, чьих чар не избежать, Коварный Змей, обвивший ось земную! Земля, земля — моя святая мать, Везде прополз он — враг твой ненасытный, На всем его зловещая печать. Неуязвимый, злобно-любопытный, Следивший жизнь несчетные года, Он исказил твой облик первобытный. Чуть не до неба встали города, Где ровный свет, гудки автомобилей… И где простор потерян навсегда… Напрасны взрывы яростных усилий, И крик «свобода» смелых бунтарей, Нам не вернуться к легендарной были, Когда под солнцем, звери меж зверей, Бродили радостно Адам и Ева, Прекрасны, мудры в наготе своей. Что ж, сеятель губительного сева! Ты победил: земля в сетях твоих. Но чем еще насытишь алчность зева, Дух познаванья, — темный бог слепых? Солнце Жизнь — вечный пир, внимайте солнцу, люди, Оно поет, у вас в крови поет, О творческом, о неизбывном чуде. Прекрасна дева в час, когда придет Ее жених и с них спадут одежды, Прекрасней мать, питающая плод. Расти, дитя, вновь будут властны вежды, Пронижет мысль все звезды и века, И сердце примет новые надежды. О счастье жить! В луче моя рука! Какая радость чувствовать в ней силу, И хрупкий стебель нежного цветка. Во всем подобься гордому светилу И улыбнись, когда тебе с тоской Укажет кто на раннюю могилу. Нет прошлого, нет жизни прожитой. Не убывает ни одно мгновенье, Но каждое вновь связано с тобой. Проклятье утверждающим сомненье, Клевещущим на солнечный простор! Вот истина великого значенья, Вот эпитафия: «Склони твой взор, Пусть каждый знак, который здесь начертан, Блеснет, как луч рассветный из-за гор, Живи! Я жил, я мыслил — я бессмертен. Смерть Смерть — старая насильница — пьяна. На улицах не счесть телег с гробами, На кладбище могильщики без сна… Смерть всюду, каждый миг в трактире, в храме… Кто зачумлен, тому спасенья нет, Хоть на других глядит ее глазами. Все: юноша, старик в избытке лет, Дитя — цветок и женщина, как сказка, Замкнулись все и жгут вечерний свет. Но страх не заглушит ни хмель, ни ласка; Он у дверей, в каждый, молча, ждет: Вдруг боли, корчи и лицо, как маска. Смерть — старая насильница найдет, Руками цепкими вопьется жадно, И мертвым ртом к живому рту прильнет. Дышать и знать, что дышишь, так отрадно. Я, солнце, твой и мысль моя, как ты, Возвышенна, красива и громадна. Зачем же смерть и ранние кресты? А в эти дни их выросло так много. Вот, может, шел к возлюбленной, мечты… И трупом лег у милого порога. Кто ж кормчий наш? До дна раскройся твердь, И обнажи нам дьявола иль Бога, Чтоб знали мы, что вечно: жизнь иль смерть. Любовь Любите так чисто и свято, как звери, Любовь — это солнце в полдневной красе, Любовь — это в вечность раскрытые двери. Любите, как звери, любите и все Коснетесь безумств переполненной чаши, Иль сердце омоете в красной росе. Что может быть ярче, что может быть краше, Звериного счастья двух юных сердец. Берите его, каждый миг оно — ваше…. Кто зверя связал, тот насильник и лжец, Тот жизни солгал, изнасиловав тело, Пусть женщина — «самка», мужчина — «самец»… И это прекрасно, коль сильно и смело; Любить и дарить человека земле, Чтоб солнце в крови его вновь пламенело. Всевластна любовь и в добре и во зле. Любите ж, поймите весь ужас потери: Прожить, не любя, до морщин на челе. Любите, так чисто и свято, как звери. Слава О слава, слава, скользкая тропа! Сегодня ты увенчан и прославлен И рукоплещет шумная толпа, А завтра после пыток обезглавлен, И палачом твой бледный, страшный лик Толпе, тебе рукоплескавшей, явлен. Безумьем ты, иль разумом велик. Не пей из чаши работворной власти, Отравлен тот, кто к ней хоть раз приник. И на пути к твоей заветной страсти Не доверяйся кораблю толпы, На кораблях толпы гнилые снасти. Как много их разметано в щепы! Я б властвовала» но предпочел иное: Направил в горы твердые стопы, Достиг вершин и вот теперь вас двое. А жизнь, как сон, которого уж нет, Нас двое: я и солнце золотое. Отсель глашу мой радостный завет: — «Кинь города — смятенных душ плененье, Цари один, неси на горы свет И презирай людское поклоненье». |