На западном краю планеты, благодаря ее вращению, появилось громадное красноватое пятно. Облачные полосы огибали его и оно, как огромный кровавый шар, смотрело в пространство через толщу свободной от облаков атмосферы.

— Это знаменитое красное пятно, появившееся около 1870 года и теперь постепенно исчезающее. Относительно его, по моему мнению, возможно только одно объяснение; все остальные толкования не выдерживают критики. Это огненное море расплавленной лавы в 40000 килом. длиной. Земной шар мог бы свободно плавать в нем. Нечто подобное есть в миниатюре и на Земле, на Гавайских островах. Кратер вулкана Килауеа представляет постоянное озеро расплавленной лавы. Но как ничтожна эта диковинка земной природы сравнительно с необъятным пылающим океаном на Юпитере!

Путешественники с увлечением слушали рассказы астронома об огромной планете и ее бурной жизни, но вместе с тем не забывали настоящей цели своего полета, Ганимед; ему также посвящалось много часов наблюдений.

Ганимед третий из больших спутников Юпитера; он отстоит на миллион с лишком килом. от центральной планеты. Однако, чтобы не упасть на нее, подчиняясь могучему притяжению, он должен двигаться очень быстро, обегая свою орбиту в 7 дней 3 часа 42 мин. Этот спутник является целым самостоятельным миром, имеющим более 5000 клм. в диаметре (Марс 6700 клм.; Меркурий 4750 клм.).

Земные астрономы очень мало знают о его физических условиях и путешественники должны были пополнить этот пробел. Их наблюдения вполне подтвердили давно высказанное предположение, что Ганимед всегда обращен к Юпитеру одной и той же стороной, как Луна к Земле. Далее они зарисовали на нем пятна неправильной формы, вероятно соответствующие морям. Около северного полюса находилось очень яркое и отчетливое пятно, напоминающее таковые же на Марсе. Это пятно также давно было замечено земными астрономами. Ганимед окружала довольно высокая и ясная атмосфера; однако она была не вполне свободна от облаков.

— Наши наблюдения, — сказал по этому поводу Добровольский, — подтверждают мои лучшие надежды и расчеты. На Ганимеде мы найдем условия очень подходящие, чтобы прожить там недолгое время, необходимое для основательной починки аппарата. Я надеюсь также, что нам удастся найти там недостающие запасы. Ясная атмосфера позволить нам без затруднений подняться с планеты и вместе с тем даст возможность изучить Юпитер, который представляет великолепную картину с поверхности Ганимеда.

Научные занятия и наблюдения сокращали время; без них путешественники очень скучали бы в последние дни долгого пути.

26-го октября утром аппарат находился на расстоянии 70 милл. килом. от Юпитера. Огромное светило заливало своими лучами верхнюю комнату вагона. Хотя диск был еще значительно меньше полной Луны, но зато он сиял гораздо ярче нее и сила освещения не уступала самой светлой зимней ночи, когда лучи земного спутника, отражаясь в миллионах снежных кристаллов, позволяют свободно читать без лампы.

С самого утра этого дня путешественниками овладела какая-то тревога. Они не могли уяснить себе, в чем дело, но каждый чувствовал себя ненормально возбужденным. Это настроение вовсе не являлось результатом нетерпеливого ожидания того момента, когда экспедиция спустится на Ганимед; до этого оставалось еще более трех дней. Нет, причина общей тревоги была в ином. Но в чем же? Этого не знали сами путешественники.

В окружающем пространстве ничто не переменилось. По-прежнему ярко сияло горячее Солнце, а с другой стороны лились волны света от Юпитера. На нем не замечалось никаких особых перемен.

Звезды между этими двумя светилами померкли и побледнели, но не погасли совсем. Астероидов нигде не было видно. Венера, Земля и Марс давно потонули в лучах Солнца и разыскать их было очень трудно. Небо не давало никакого объяснения странного настроения пассажиров аппарата. Нервный и беспокойный Флигенфенгер особенно сильно чувствовал общее возбуждение. Он ни минуты не мог посидеть на месте и все время бегал взад и вперед, вверх и вниз по вагону.

— Что с нами случилось, господа? — спрашивал он в недоумении. — Кажется, вокруг все тихо и мирно, а между тем я чувствую себя ниже всякой критики.

— Причина нашего возбуждения, — ответил Имеретинский, — вероятно, в каких-нибудь неизвестных процессах, протекающих в пространстве. Ни глаз, ни другие органы чувств не открывают нам их сущности, но нервная система, этот нежный и тонкий аппарат, тем не менее реагирует на происходящее.

— Вы, я думаю, правы, — согласился астроном.

— Интересно бы знать, что это еще за невиданные процессы? — не унимался зоолог, — на Земле я никогда не испытывал таких странных ощущений.

— А я испытывала, — возразила Наташа.

— Вы? Когда? — удивились остальные.

— Когда я еще училась в пятом классе гимназии, меня лечили электричеством; и вот в начале каждого сеанса, пока ток был еще слаб, я переживала такие ощущения, как сегодня.

— Это очень любопытно! Отсюда можно предположить, что в окружающем пространстве проходят слабые электрические токи. Жаль, что у нас нет соответствующих приборов для наблюдения, — заметил Имеретинский.

К полудню путешественники почувствовали себя спокойнее; вероятно, электрическая волна, если такова действительно была причина непонятных явлений, прошла мимо. Однако в четыре часа явление повторилось вновь с еще большей силой. Но теперь возбуждение путешественников сменилось странной апатией и утомлением. Организм как будто устал от борьбы с неизвестными внешними влияниями. Часы медленно проходили; пассажиры "Победителя" скучали, но не имели ни энергии, ни желания приняться за какое-либо дело. Между тем, если бы они подошли к телескопу и взглянули на Юпитер, то увидели бы, что его атмосфера сильно волнуется, а красное пятно, с утра совершившее полный оборот и опять вернувшееся на видимое полушарие, стало ярче и даже несколько больше.

Уже в десятом часу вечера, задолго до обычного времени путешественники начали зевать и втайне подумывать о постелях.

— Который теперь час, — промолвил Добровольский, — вынимая свой карманный хронометр. Восемь? Странно! Валентин Александрович, у вас который?

— Тоже восемь; но я помню, что давно уже смотрел и было без четверти восемь.

— Да не стоят ли ваши часы? — спросила Наташа.

— Оказалось, что действительно все без исключения хронометры и часы остановились на восьми часах вечера. Пришлось высчитывать время по пройденному расстоянию, что было не особенно удобно. Попробовали вновь завести часы; это не помогло: стрелки оставались неподвижными.

— Это что еще за чудеса? — удивился Флигенфенгер. Ведь толчков вроде нашего падения на Землю не было.

Изобретатель и астроном ничего не ответили, сами недоумевая.

Вскоре Наташа, больше других сохранившая бодрость и энергию, заметила еще одно необычайное явление: все металлические предметы оказались слегка намагниченными. Она обратила на это общее внимание.

— В таком случае, — сказал Имеретинский, — все ясно!

— Что ясно? Почему?

— Несомненно, в пространстве, и через сам аппарат проходит слабый электрический ток, при том, вероятно, большого напряжения. Он и намагнитил все металлическое; он же вызвал у нас сначала возбуждение, а затем упадок энергии.

— Но откуда же взялся этот ток?

— Где его возбудитель?

— Почему мы его раньше не замечали? — посыпались на изобретателя вопросы.

— Этого, господа, я не знаю. Может быть на Солнце или на Юпитере происходят какие-нибудь большие электро-магнитные пертурбации, вызвавшие ток между ними.

Однако, как раз в эту минуту на Юпитере все было спокойно; казалось, поднявшееся там волнение совсем улеглось.

— Как бы там ни было, — заявил зоолог, — электрический ли это ток или что другое, но он меня совершенно усыпляет и я иду спать. Сейчас ведь ваше дежурство, Валентин Александрович?

— Да, до двух часов. Ложитесь и спите спокойно. Ваша очередь последняя.

Путешественники как-то медленно и нерешительно разошлись. Наташа спустилась вниз и долго возилась, приготовляя себе постель. Но лишь только она легла, как моментально заснула. Тоже самое произошло с Флигенфенгером и Добровольским. Сон так быстро овладел ими, как будто они приняли снотворное лекарство. В вагоне все затихло; только слышалось ровное дыхание спящих.