Кровавое рондо Звезда мне рассекла сердце… М.А. Кузмин Поторопись, уверенный анатом. Забота ль нам, что скальпель слишком туп. — Не может сердце снова стать пернатым, Рассечено рассеченным гранатом Таких немыслимо-кровавых губ. Еще живет, и каждый жизнен атом. — Не надо этих любопытных луп, Что вену тонкую являют нам — канатом. Поторопись! — Нам суждено (сегодня, здесь женатым) Исторгнуть кровь: — на месте сладких круп Приятный дар неведомым пенатам. Вот — сердце. Кровь так жертвенно красна там. Сегодня бьется — завтра будет труп… Поторопись! Январь 1913 «Закат уснул в твоих ресницах…» Закат уснул в твоих ресницах, На плечи бросив конфетти, И шепчет мне, как в небылицах: Венков в любви не расплести. Да, я в плену венков бумажных, Колец истертого стекла, И в сети слов, как я, продажных, Меня покорность завлекла. И будет боль, и будут вздохи, Но я, притворщик, не умру: Ведь не впервые только крохи Достанутся мне на пиру. Друзьями я давно потерян, И мной потеряны друзья. На старый благовест вечерен Не поведет меня стезя. Венки любви одни не меркнут, Одно я знаю: не уйти Ни от тебя, кем я отвергнут, Ни от закатных конфетти. Декабрь 1911 Возвращение К тебе, первопрестольная, Я умирающий в пути, Прости измены вольные, Как и невольные прости! Другие дарят радостью, — Уготовавшую же крест, С молитвословной сладостью, Зову невестою невест. Как все благие воины, Дорогой в Иерусалим, И я не ем убоины, И хлеб мой не солим. Вручи ж ключи привратницы, И, позволяя изойти Свечой Страстною Пятницы, Первопрестольная — прости? Сентябрь 1912 Сердце-зеркало Моя принцесса, обещающе другому Вы улыбнулись, помню. Вспомните — вчера. Стихами я когда-то наполнял альбомы; Они забыты. Грусть вечерняя истомы Давно меня гнетет, так утренне-остра. Кто чародей, откуда пробирались гномы, Что вас похитили, — скажите мне. Пора, — Я увенчаю миртами любви фантомы, Моя принцесса. Без вас ненужно розовели вечера; Мы встретились, ушли, одной мечтой влекомы, И сердце пленное — зеркальней серебра. Отражены навеки в нем бровей изломы, Лукавый смех и в шляпке розовой соломы Моя принцесса. Декабрь 1911 «Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый…»
«Я — доверчивый, сладкий и вкрадчивый, Словно брат, словно друг. Ни казнить, Ни забыть, ни прогнать. — Укорачивай Нас связавшую, беглую нить»… Нет, не верь. Ведь фальшивой певучестью Порошу я подпольную страсть. Не знакомая с дольнею участью, Ты поможешь мне ласки украсть. Я глазами стеклянными, близкими Загляну за последний порог. Будут травы шуршать василисками, Увядать на распутье дорог. Ведь не все же заснежено вишеньем — Зацветает и горький миндаль. Ты не знаешь, как долго мы дышим им, Целуяся через вуаль. Апрель 1912 Кольца-звезды Воска ожившие слепки В белой пене рукавов; В кольцах-звездах, — нежны, цепки, В кольцах-звездах ждут волхвов. — Пусть прочтут в созвездье новом, В кольцах-звездах свой удел: Кто под бархатным альковом Будет гостем, будет смел. Кто, забыв о звездном небе, Твой избранник, звездный вор, Гордо бросит, зная жребий, Кольца-звезды на ковер. Март 1912 Ирис в тетради стихов Старые тетради снова перелистываю, Старые тетради снова мне близки. Бросил ирис аметистовые Лепестки. Разметал, лиловый, вслед нам, Увядая, лепестки. Заиграл тенями бледными У твоей руки, Над мечтами неизведанными Простирая лепестки. Злая грусть охватит снова, Хоть любовь мертва, Хоть и ирисы лиловые — Лишь слова. Я любовью сердце сковываю, А любовь — мертва. Октябрь 1911 Самозванец Рисуя клинопись былого На усыпальнице скорбей, Я жду конца во славу слова; Вот грудь раскрытая — разбей. Я шел блудницею, бесстыдно, Для новых слов межою строк, Но даже мне, слепому, видно, Я — не ниспосланный пророк. От слов моих на старой язве Не нарастет живая плоть, И прокаженный скажет: «Разве Зерно водою размолоть?» Я шел в Москву, как Самозванец. Прияла пепел мой Москва, И только тусклым взором пьяниц Гляделися мои слова. Апрель 1912 |
