Отставшая звезда Звезда меня вела и, верно, к Вифлеему, Теперь она за мной — отстала на пути. Вперед упала тень моя, ложася немо, И тень моя растет, и мне по ней идти. Там позади луга раскинулись далече, Еще не знающие грохота колес; И только к роднику ведет тропа овечья, Не волчья! — я напрасно круглый камень нес. Не обождать звезды. Печальная, простая Над пройденным моим лишь теплится звезда. И снова страх, и снова, мнится, волчья стая, И поднят камень мой на мирные стада. Музе Неприглядна и боса, Этот раз приходишь в рубище — У души, как прежде, любящей, Взять больные голоса. И устать — давно пора, И в дороге — искололося. И не знаешь, хватит голоса — До утра. Чтобы ты могла уйти, Твои ноги в росах вымою. Уноси мое таимое, Размечи его в пути! ЗИМОЮ ЗОРИ (Пг., 1915) Когда один с самим собою Я проклинаю каждый день, — Теперь проходит предо мною Твоя развенчанная тень… С благоволеньем? Иль с укором? Иль ненавидя, мстя, скорбя? Иль хочешь быть мне приговором? — Не знаю… А. Блок I. «Я именем твоим позорю…» Я именем твоим позорю, Быть может, не стихи одни, Но все мои зимою зори, Но все мои зимою дни. Я прежде плакал, что ни разу Не приходила ты — родной, Но ты мне в кровь влилась заразой, И стала властвовать над мной. Во мне чужое сердце стало И вздрагивать, и замирать. И именем твоим пристало Мне новую открыть тетрадь. Не сетую, что ты — чужая: Моя душа теперь глуха. — Я только губы погружаю В твои холодные меха. II. «Будут цветы, что лампады…» Будут цветы, что лампады, Теплиться в горнице твоей От самого листопада До белых ночей. В светлые глядеться очи Недолго мне, вечерний друг: Настанут белые ночи — Уедешь на юг. III. «И если б жизнь моя рвалась…»
И если б жизнь моя рвалась, И зарево темнело зори, — То светлых и пытливых глаз Ты не смежила б на дозоре. Когда я приготовлю яд, Захочешь опрокинуть чаши. — Но ядовитые поят Источники две жизни наши. Так тяжела любовь твоя — Заголосишь от ней, возропщешь. — Не как былинку ты меня, Но как любимый жемчуг топчешь. IV. «Но вечера — те не забыты…» Но вечера — те не забыты, Забыты лишь названья дней; И этот лунный серп отбитый — Он тоже кажется бледней. Он все чахоточней и тоньше — Таким его мы видим днем. Его ли раньше я покончу, Иль буду вспоминать о нем? Он самый страшный мой свидетель, Он никому не рассказал, Как много я намылил петель И только к утру развязал. V. «На холодные пальцы дышишь…» На холодные пальцы дышишь, Отворачиваясь от меня, Будто ты в камине не слышишь Потрескивающего огня. Не по тебе под кровом общим, И ты не берешь его тепла. Мы любовь и уголья топчем Выпавшие, и любовь — зола. И еще вечер нами прожит; Гаснет огонь, поленья горбя… И этот огонь не залижет Ласково моих ран от тебя! VI. «Ты голубям не дала клева…» Ты голубям не дала клева, Мне не протягивала рук И светлого жалела слова, Вечерний и жестокий друг. А я не клял, не ненавидел — Ведь знал, что надо мной гроза, И только в темной ночи видел Закрытые твои глаза, Твои огромные ресницы… И я их не могу забыть, Как не сумел тебе присниться, А ты — мне верить и любить. VII. «О, разве я раньше заметил…» О, разве я раньше заметил Это гладкое кольцо твое И что твой взгляд совсем не светел, Отвращая свое острие. Но потом кольцо проступило И так больно мне губы ожгло. Я думал — ты мне изменила, Когда в окне разбили стекло. Я начал сам запирать ставни И спускать сторожевых собак, А было, — что ты любви давней Золотой на пальце носишь знак. Никто никаким наговором Не затуманит твоих светлых глаз — Меня ты не сделала вором, В зимних зорях мне не отдалась. |
