К СОБЫТИЯМ В ГАЛЛИИ С латинского Всегда склоняется сенат Перед увенчанным капралом. И твой, Гораций, меценат Был полицейским генералом. Всегда склоняется поэт Пред пользы ищущей цензурой. Он дорожит своею шкурой Градоправитель им воспет. Уста молчанием сковать Не лучше ль, чем, двоясь, лукавить, И проституткам подпевать, И кесарей солдатских славить. 1966 «Я не стремился мир мой оправдать…» Я не стремился мир мой оправдать И приникал к истокам Иппокрены. Я позабыл убогих судеб плены, Но в недостойном не хотел дерзать. Чтоб будущее втайне развязать, Я проходил сквозь мысленные стены, И вот познал веков грядущих смены, Лишь не постиг простую благодать. Бесчисленные вижу я пути. Иль снова я восстану во плоти, Чтоб жечь сердца нежданным вдохновеньем? Когда же минут мириады лет И снисхожденье станет восхожденьем – Свет одолев, увижу тихий свет. ПАМЯТИ МАЧАДО Ты скажешь – Мачадо нет. Смахни слезу с ресниц: Испании жив поэт. В блеске ночных зарниц, В сияньи летних гор, В плеске вечных вод. Он дышит, и жив его взор В звучаньи его стихов. 1969 ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Тютчев 1. Элегия Заговори со мною – Хоть на пали, Хоть на урду! Давно с тобой, мой друг, мы исчерпали Обид бурду. Пусть будет мой язык понятен – Плечо к плечу, И чтобы не было бы белых пятен На карте чувств. К чему сравненье: Спутник прилуненный В холодной вышине, Я весь с тобой, тобою озаренный Весной в весне. 1966, апрель 2. «Цветок бессмертья принесла ты…» Цветок бессмертья принесла ты, И эта келья ожила, Как будто нежный гость крылатый Коснулся моего чела. Как будто прошлое открылось, Смесив земные времена, И ты во мне пресуществилась, От долгого очнувшись сна. 3. Газель
Горит в чертогах пламенных пророка звезда Зухрэ. К одной тебе стремлюсь по воле рока, моя Зухрэ. Вот минул день, и вечер охлаждает пески пустынь. Ты в водах отражаешься потока, звезда Зухрэ. Я жду тебя – твой свет во мне сияет – у тихих вод, Что пред тобой сокровище пророка, моя Зухрэ! ДОПОЛНЕНИЕ ЭПИГРАМММЫ (1929-1969) ПАРИЖСКИЕ (1929-1932) ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ Лоту подобный, воздел Мережковский иссохшие руки, В «Числах» провидя скандал, на Монпарнасе – содом. Гиппиус, рыжий парик разметав по плечам многолетним, Рядом грядет и глядит, щурясь, на бездны в лорнет. С лампой зеленой в руках, опершись на румяных эфебов, Мир Адамович клянет, Новый предчувствуя Град. А повернувшийся вспять к проклятым кафе Монпарнасским, В столб обращен соляной оцупеневший Оцуп. НА АЛДАНОВА Mon verre est petit… Недолго пил я из чужих стаканов: Трудом упорным приобрел я свой. Стакан мол мал, но я зовусь Алданов, и «на Пассях» я – Лев Толстой. НА ИЕРОМОНАХА ШАХОВСКОГО Ни революция, ни плаха, Ни трус, ни глад, ни судный день, Ни важный сан иеромонаха Ни князя Шаликова тень Не удержали Шаховского От сочинения стихов, – Так схима не спасет Скобцову От поэтических грехов. В подряснике или в хитоне Войдут, ликуя, в Новый Град. Прости им, отче Аполлоне, Зане не знают, что творят. НА ПЕРЕВОДЧИКА ТХОРЖЕВСКОГО Ограбив Фица караван, Одним разбойничьим наскоком Он Запад придушил Востоком И Фауста просидел диван. НА БРАКОСОЧЕТАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ ТАУБЕР Не в галилейской – в галльской Канне Ваш совершился тайный брак, Как в самом выспреннем романе – Вдали от сплетен, слухов, врак. А старый друг от чувств избытка Вам пожелает лишь одно – Чтоб воду брачного напитка Вы претворили бы в вино. |
