«Когда сойдет огонь лазури…» Когда сойдет огонь лазури На обнаженные сердца, В алмазном токе звездной бури, В одежде пламенной жреца Я встану над самим собою И опочивший мой двойник Эфирным саваном закрою, Чтоб не увидеть тленный лик. И долго в странствиях духовных За тонкою чертою дней Мне будет сниться брат мой кровный, Истаявший среди теней. «Я лежал на морском песке…» Я лежал на морском песке На берегу, неизвестном мне, Никого не помня и не видя, Обломок погибшего корабля. И только крик чайки В тот кораблекрушительный час Доносился до тонкой грани Потонувшей души моей. И этот крик чайки Над желтым неведомым взморьем Связал непричастную душу Со странным миром земным… [6] Париж, 1931 «Учись смирению у трав…» Учись смирению у трав И щедрости – у диких лилий, Чтобы, земному всё отдав, Без отречений, без усилий И празднословья перейти В эфирный пламень Параклета, Чтоб сердце вспыхнуло в груди, Где медленно змеилась Лета. 1933 «Благодарю, за всё благодарю…» Благодарю, за всё благодарю, За страшное вещей обычных знанье, За нищую парижскую зарю Над хаосом полусуществованья, За то, что вижу в древней наготе Вседневных призраков богоявленья И приближаюсь медленно к черте Конечного освобожденья. За то, что в смене отреченных дней Порой таким восторгом сердце дышит, Что видит только торжество огней, Свое страдание не слышит, Само собою пьяно, восстает До равнодушия лазури, Безумствует, пророчит и поет В алмазном токе звездной бури. «Я в плаще наступающих дней…» Я в плаще наступающих дней. Имя в тайне пребудет мое. Им пронизанное бытие Всё грозней, всё ясней. И когда опаленным крылом Я лазури прохладной коснусь, Эта боль, этот стыд, эта грусть Станут звездным огнем. 1933 «Столько раз в порыве страсти гневной…»
Столько раз в порыве страсти гневной Закрывал лицо И хотел швырнуть богам подземным Узкое кольцо. И тогда – средь огненных созвездий И гремящих сфер – В самой крайней мне являлся бездне Ясный Люцифер. Излучала гибельная сила Музыкальный свет, И в крылах надломленных сквозила Радуга планет. Ты рукою слабою хотела Защитить меня И сама в бореньях ослабела На рассвете дня. Сердце бьется медленно, устало. Эту скорбь надеждой не зови. Если бы ты душу потеряла Для моей любви! 1932 «Пройдут недели, месяцы и годы…» Пройдут недели, месяцы и годы, Как тень теней, Ты не забудешь огненной свободы Любви моей. Когда погаснет, заревом пылая, Вражда племен, Когда живым приснится призрак рая – Филадельфийский сон, Мы встретимся в последнем страшном круге; У роковой черты Протянешь мне тоскующие руки – Иная – ты. И я узнаю, болью озаренный, Тебя в себе, Твой прежний лик, любовью повторенный Наперекор судьбе. 1932 «Не счастья жду, но страшной полноты…» Не счастья жду, но страшной полноты Той радости, которой нет названья. Неясные твои сливаются черты В духовный облик нового страданья. Он расцветает мукою живой И с каждым днем, и с каждой песней Склоняется всё ниже надо мной, Всё вдохновенней и чудесней. 1933 «Мне прошлых лет – пылающих! – не жаль…» Мне прошлых лет – пылающих! – не жаль, Отчаянья, любви, самозабвенья. Над смертной мукой – звездное терпенье, Над водной бездной теплится печаль. Судьбе двурушной не покорен я И не противлюсь. Мудрости уроки Во мне, как сны, изменчиво глубоки. Я сплю и вижу тени бытия. Не проблеска, намека, – нет, Не символа всемирного виденья, Но полноту последнего прозренья, Когда в себе увижу свет. 1932 вернуться Это было видение того, что случилось почти тридцать лет спустя (в 1960 году) на Рижском взморье. (Прим. сост.). |
