Правый поворот, съезд к воротам Ла Шапель, Париж — Север, Восемнадцатый округ. Эмери нашел тихую улочку и припарковал машину неподалеку от окружного бульвара. Поставил ее на ручной тормоз, заблокировал руль, запер все дверцы и с полчаса шел оттуда пешком.

В 23.15 он вошел в подъезд высотного жилого дома и направился прямо к лифту. Обернув палец бумажным платком, чтобы не прикасаться к кнопке лифта, он нажал на десятый этаж. Там достал из кармана плоский ключ и открыл последнюю дверь направо по коридору. Закрыл ее спиной. Платок выбросил в мусорную корзину. Здесь он в нем не нуждался.

Квартира была маленькая, идеально прибранная, мебель в чехлах, чтобы не пылилась. Тут он мог ходить всюду, не рискуя наткнуться на зеркало, даже в ванной. Содержимое рюкзака он вывалил на диванчик. Интересовали его только последние пять тетрадей. Он проверил их хронологию, а затем поставил в ряд к остальным двадцати четырем.

Все, что он написал за двадцать четыре года, стояло тут, на книжной полке, у него перед глазами. Тетрадки — настоящие верные товарищи — различались по внешнему виду, форматом и цветом обложек, но явно было, что в последние годы Эмери старался подбирать их по цветовой гамме и по размеру. Корешки были разные: где сплошные, где на пружинках. Большинство подклеено скотчем, ведь их носили в рюкзаке. Рядом с тетрадками лежала единственная книга — совершенно растрепанный сборник писем Сенеки. Эта книга была читана сотни раз. Она принадлежала одному старичку — единственному человеку, который отнесся к Эмери с состраданием. Сам Оливье Эмери тоже попытался вникнуть в текст и нашел, что некоторые фразы передают его переживания. Когда-то Эмери в годы скитаний по дорогам пересекся с тем старичком на несколько недель. Теперь ему приятно было видеть эту книгу.

Всю ночь он шарил по тетрадкам почти наугад и немного сходил с ума от этого. Около шести утра заснул с намерением проснуться как можно позже.

Четверг, 21 августа 2003 года.

Старшина утренней смены в полицейской части Девятого округа заканчивал просмотр ночных рапортов. Обычно ему очень нравилось это занятие, ведь рапорты всегда можно взять на заметку. Из ряда вон выходящего ничего, но в некоторых — любопытные штучки, помогающие раскрывать карманные кражи в людных местах, мелкий сбыт наркотиков и тому подобное. Но сейчас, в конце августа, к ним не поступало ничего по-настоящему интересного: одни бесконечные дела о смертях, связанных с жарой. Он с нетерпением ожидал сентября, чтобы уехать в милые сердцу Пиренейские горы, посидеть в тишине после года парижского сумасшествия.

К открытой двери кабинета робко подошла молодая патрульная — стажер. Старшина взглядом пригласил ее войти.

— Старшина, я была на происшествии у одного человека по заявлению соседей по поводу шума в доме. Инцидент исчерпан, но меня кое-что смущает. Жаловались на нашего коллегу, сержанта полиции.

— Ну да, а в чем проблема?

— Мне кажется, он шизофреник. Если так, это же несовместимо с нашей профессией.

— Откуда у тебя такие сведения?

— На самом деле это скорее интуиция, а не конкретные факты. У него очень необычная квартира. Там ничего нет, будто он там на самом деле не живет, а на входной двери, мне показалось, висит большое зеркало, но оно совершенно закрыто газетой. Когда я остановила взгляд на этом, кажется, зеркале, сержант на меня так неприятно посмотрел — мне даже стало неловко. Это, конечно, все очень зыбко, но я все-таки решила сказать вам.

— И правильно решила. Мне тоже по вызовам случалось бывать в квартирах, где жили шизофреники, а занавешенное зеркало действительно один из симптомов этой болезни. И ты права — шиза с нашим делом не дружит. Как зовут коллегу?

— Оливье Эмери. Он живет на Будапештской улице в доме…

— Не надо подробностей, я все найду по базе в компьютере. Если найду что-то подтверждающее твою догадку, я тебе скажу.

Девушка вышла. Старшина нашел ее наблюдение вполне здравым и решил обязательно проверить досье.

Машина «скорой помощи» выехала из больницы Сальпетриер. В ней лежал Себастьен Морен. Он был страшно рад вернуться домой, тем более что мать приехала из родного дома в Аннеси помогать сыну, пока он не может передвигаться. Через час Морен уже лежал в своей квартире. В инвалидной коляске он мог даже ездить по ней, хоть и нелегко было управляться с обеими ногами в гипсе и рукой на перевязи.

Одного из коллег Морен уже попросил проверить, работает ли Интернет. Из своей комнаты он был связан с друзьями и со всем миром, так что чувства одиночества не возникало.

В двенадцатом часу дня Мистраль и Дальмат вошли в вестибюль Дома радио. Там их встретила директор ФИП. Мистраль уже велел Кальдрону потихоньку наблюдать, как будет вести себя Дальмат.

Прежде чем назначить это свидание, Мистраль накануне дома весь вечер, к вящему недовольству Клары, провел за изучением вновь поступившего дела. Он слушал множество записей звонков на радиостанцию — ведь, если верить Элизабет Марешаль, вызывал пожарных, убил Димитрову и преследовал персонал коммутатора ФИП один и тот же человек. Это ему не дало ничего нового.

В блокноте Мистраль записал: «Все ниточки обрываются. „Икс“ ни разу не звонил с одного и того же автомата ни на улице, ни в баре. Большая часть телефонов находится на Правом берегу — вот и все. Пожарным он тоже звонил не из этих кабин. „Икс“ крайне умен, осторожен и умеет обходить ловушки. Он знает, как мы действуем. Абсолютно одержимый субъект. Я согласен с анализом его психологии, который сделала Элизабет. Непонятен его последний звонок: за что он хотел поблагодарить дикторшу ФИП?»

Директор радиостанции была встревожена: теперь расследование перешло к криминальной полиции, одно название которой наводило на мысли о страшных преступлениях. Не очень ей нравилось и то, что полицейский, представившийся начальником службы, выглядел изможденным, а на плечах его товарища словно лежала вся мировая скорбь. Все это не казалось залогом успеха. Мистраль посмотрел, в каких условиях делаются записи, и послушал несколько выступлений дикторши у микрофона.

— Вы знаете, это далеко не первый случай, когда кто-то из слушателей звонит по телефону и хочет говорить с дикторшей. Чаще всего, пожалуй, даже всегда — это мужчины, привлеченные женским голосом, звук которого кажется им таинственным. Имена дикторов в эфире никогда не звучат, и анонимность делает голос еще загадочнее. Разумеется, мы пресекаем все попытки общения.

— А более предприимчивых поклонников не бывало? Никто, например, не пытался сюда прийти? — спросил Поль Дальмат.

— Насколько я знаю, нет. Но на этот раз меня тревожит, почему расследованием занялась криминальная полиция.

— Паниковать не стоит, хотя возможно, что по делу об убийстве мы разыскиваем как раз того человека, который донимает персонал вашей станции. Наш эксперт утверждает, что там звучал тот же голос. Но торопиться с выводами не надо, мы еще ни в чем не уверены, в том числе и в этом. Если желаете, чтобы вашим дикторшам дали охрану, можно рассмотреть такую возможность.

Мистраль как мог пытался успокоить директрису.

— Я бы хотел вернуться к последней записи, — продолжал он, — той, где этот человек просит телефонистку поблагодарить дикторшу. За что? Есть у вас соображения?

— Между собой мы об этом думали, но все, что передавалось утром, было совершенно невинно. Говорили о жаре, о пробках, о заказе билетов на представления. У меня есть копия, к вашим услугам.

— Он звонил сразу после одного из таких сообщений?

— Нет, не сразу. Звонок был прямо после программы новостей, а ее читает единственный на станции мужской голос.

— А что было в этих новостях? Что-нибудь очень важное, совершенно особенное?

— Насколько я знаю, нет, но если этого человека ищут за убийство трех женщин — тогда да, они могли его заинтересовать. Сейчас мы их послушаем, если желаете.