Поль Дальмат и Жерар Гальтье не спеша пили портвейн. Они с интересом слушали, как Жак Тевено излагал научные сведения об истинных и зеркальных близнецах. Мистраль взглядом предоставил слово Дальмату:

— Ну и что рассказала Одиль Бриаль?

— Тихо плакала, — отозвался Дальмат, — а Ингрид ее утешала. Я рассказал про ДНК, про мобильный телефон. Она делала вид, будто ей все равно, но все поняла. А когда вы нас вызвали, я как раз рассказывал ей про апостола Фому.

— Апостола? При чем тут апостол? — удивился Мистраль.

— Вы имели, конечно, в виду — про Дидима.

Психиатр и Дальмат понимающе переглянулись.

— Ну да, Дидима! Конечно, именно так.

— Вы не могли бы нам что-нибудь объяснить, чтобы мы не торчали в офсайде? — Кальдрон обращался одновременно и к Тевено, и к Дальмату.

Дальмат все тем же монотонным голосом, к которому все уже начали привыкать, продолжил:

— Думаю, что разгадал эту историю, опираясь на цитаты из Экклезиаста. Когда убийца пишет: «И возненавидел я жизнь, потому что противны мне стали дела, которые делаются под солнцем, ибо все — суета и ловля ветра!», еще: «Время искать и время терять; время сберегать и время бросать», — я снова вспомнил о потерянном поколении, теме романа Хемингуэя «И восходит солнце». Разлученные при рождении близнецы ищут друг друга, потому что каждый знает, что у него есть брат. Но потом они будут вновь разлучены и осуждены на жизнь в аду разлуки — из-за своих убийств. Вот как я рассуждал.

В кабинете наступила тишина, Мистраль нарушил ее первым:

— И при чем тут Фома? И кто такой Дидим?

Дальмат улыбнулся одними губами.

— Одиль Бриаль все время называла меня кюре, я и решил прочитать ей проповедь. Фома в Евангелии назван Близнецом, по-гречески «близнец» будет Дидим. Не мог же я ее разочаровать, хотя позже она меня и окрестила сатаной.

Всем присутствующим — и полицейским, и психиатру — очень понравился тон рассказа Дальмата: очень спокойный, но не лишенный юмора.

— Жерар, что Вивиана Бриаль?

— После моего рассказа с «картинками» она разрыдалась. Потом высморкалась, выпила воды и принялась меня ругать. Я думал, она уже расколется — не тут-то было! Но если дойдет до близнецов, тяжело ей будет держаться.

Лицо Мистраля в сгущающейся темноте выглядело заостренным еще больше. Он уже и не помнил, сколько с утра заглотил чашек кофе и таблеток аскорбиновой кислоты. Побаливал желудок, и Мистраль понимал: ему не устоять против изнеможения, которое постепенно овладевало им. Ныли также спина и плечи, а колющая боль в голове мешала нормально разговаривать. Только заряды адреналина еще поддерживали в нем хотя бы минутные всплески энергии.

Гипотеза о зеркальных близнецах и перспективы, которые она давала для расследования, словно впрыснули в него хорошую дозу, но теперь он чувствовал, что ее действие заканчивается.

Мистраль торопливо листал блокнот.

— У нас есть хорошая мысль о том, кто совершал убийства, но почему убиты именно эти женщины, мы все еще не знаем. Есть идеи?

Вопрос Мистраля поубавил оптимизма у присутствующих. Никто не мог пока на него ответить.

Полночь. Все, кто собрался в кабинете Мистраля и теперь молча размышлял о причинах убийств, вздрогнули от телефонного звонка. Поговорив несколько секунд, Мистраль нажал кнопку спикерфона, чтобы разговор слышали все. На проводе был старший группы, занимающейся поисками Эмери в Восемнадцатом округе.

— Я говорил, что благодаря фотороботу мы напали на след этого типа. Во-первых, его узнали во всех барах, откуда он звонил на ФИП. А теперь я стою перед большой башней, которую видно с Окружного бульвара, у ворот Ла Шапель. Там подростки его официально опознали, видели его два вечера подряд — вчера и сегодня. Видели, как он выходил из башни, но как возвращался — не заметили.

— Оставайтесь там. Сейчас я буду! — Организм Мистраля получил новую мощную дозу адреналина. — Там их на месте человек десять. Я поеду с Венсаном — этого довольно. Остальные продолжат допрос. Но на случай надобности будьте на связи.

— Я тоже хотел бы поехать. — Дальмат произнес это твердо и громче обычного, что всех удивило.

Мистраль строго посмотрел на него.

— Этим делом занимался мой отряд, — решительно произнес Дальмат. — Если мы арестуем этого человека, я бы хотел быть на месте и составить протокол.

Мистраль кивнул.

Кальдрон выехал со двора на набережной Орфевр медленно, без мигалки, без сирены, не зажигая фонарика «Полиция». Спокойно. Так едут домой после долгого рабочего дня. Он пропустил несколько машин, а через сто метров остановился на красный свет.

— А почему мы едем так медленно?

— Поль, если бы мы вылетели, как из пушки, нам на хвост упали бы журналисты на мотоциклетах, которые крутятся возле дома № 36, и торчали бы у нас над душой во время операции. Вот выедем на Севастопольский — там врублю скорость.

Выехав на бульвар Ла Шапель, Кальдрон опять выключил мигалку с сиреной, которые задействовал у Шатле. Машина ехала быстро, но не обращая на себя внимания.

Мистраль обернулся к Дальмату:

— Поль, в полиции все просто. Берем убийц, отдаем под суд, а сами никого не судим. Вы понимаете, о чем я?

— Совсем не понимаю.

В центральном участке Девятого округа трое молодых полицейских с тоской ожидали, когда им закончат мылить шею. Их бригадный командир разбушевался. Он только что узнал, что Оливье Эмери, проходивший по делу о шуме в квартире и выдающий себя за полицейского, несколькими днями раньше был задержан этим патрулем за то, что мочился на улице. Он позвонил в свой штаб, а тот передал информацию в штаб криминальной полиции.

01.15. Оливье Эмери вышел из метро и направился к своей башне. Помня, что с ним сегодня было, он шел осторожно, присматривался к редким прохожим на улице. Несколько раз убедился, что бритва хорошо держится на шнурке и готова к бою.

Среда, 27 августа 2003 года.

01.15. Сторожа в башне нет. Фамилии Эмери на почтовых ящиках нет. Посовещавшись с Мистралем и Кальдроном, полицейские сели в лифт, доехали до последнего, двадцать девятого этажа и пошли пешком вниз, проверяя таблички на дверях там, где они имелись.

Мистраль, Кальдрон и Дальмат отошли от подъезда в сторонку поговорить с двумя девушками, которые вечером видели, как человек, совпадающий по описанию с Эмери, выходил из башни. Девушки все время хихикали от смущения и вертели в руках мобильники. Как возвращался тип с изуродованным лицом, они не видели. Два вечера подряд он проходил мимо их компании, и парни говорили, что мужик больно наглый: смотрит, не отводя глаз.

Девушки ушли. Кальдрон стал следить по рации за медленным продвижением группы по этажам. Квартиры без табличек они помечали, чтобы установить их владельцев, когда спустятся.

Подъехала машина. Из нее вышли трое парней лет двадцати и громко попрощались с оставшимися. У подъезда их встретили трое полицейских. У одного из парней лицо было обмотано бинтами.

Кальдрон показал ребятам удостоверение, хотя и знал, что смысла в этом нет: те и так понимали, что он из полиции. Ребятам дали фоторобот.

Они переглянулись.

— Этот? Видали, ага.

— Здесь?

— Ага, тут, в башне. Живет он тут дня три. Два раза видали.

— На каком этаже живет?

— А не знаю. Жуткий мужик, непростой! Вон, сегодня кореша моего порезал. Идем себе, да? Радио слушаем. Навстречу нам этот ублюдок. Взял и толкнул моего кореша, да? Мы ему говорим: «Извинись, да? Так не делают». А он сразу раз — бритвой! Мы даже не видели, как он ее достал, да? И прямо ему по лицу. Пятнадцать швов на лице ни за что, да? Как раз из больницы приехали. Ну и все.

— Надо в полицию заявить. Если все так и было, если можете подтвердить, — посоветовал Кальдрон.

Парни немного замялись и не решались смотреть друг на друга.