Факты архивной дискриминации, о которой вы говорите — действительно безобразие. И признаю я это — отнюдь не для проформы, подобные штучки даже более омерзительны для нас самих, поскольку мы-то знаем первооснову, архетип всей этой коллизии. Если дело обстояло как вы, госпожа Ирене, говорите, типа: «Немцам документы выдавать, а латышам — нет. Американцев пущать, а прибалтов — не пущать!», то это совсем другая наша старая болезнь. Это ведь реплика, это «работа» еще того булгаковского швейцара «…прохрипевшего: у нас только на валюту!». Дифференцированный подход, валютные «Березки», распределители, боны, чеки («с полосой» и «безполосые» — в особом ходу были у фарцовщиков). Нам самим унизительно, что у нас тот швейцар вполне мог стать и министром чего-либо, и также аккуратно проводить ту же тонкую политику… Но все же, это трудности, мягко скажем… технические и к Вашему, госпожа Ирене, очень эмоциональному пассажу: «После такого не очень оптимистического вступления встает вопрос: был ли смысл ехать, тратить время, деньги, нервы? Ответ — трижды да!», — от себя могу только добавить, и, просуммировав, сказать: «Четырежды за!»…

В общем, так ли уж ужасна судьба одной прибалтийской республики, бескровно лишившейся суверенитета и вновь обретшей его без единого выстрела, под пение красивых народных песен всенационального миллионного хора?

Есть же свой неповторимый рисунок, красота в такой судьбе. И если какой-нибудь латвиец вдруг и дочитает книгу до этого места (несмотря на вещи в двух страницах тому назад, могущие показаться обидными), то, возможно, скажет: вот она, пропаганда «тупой русской покорности судьбе».

Но ведь именно аристократ духа, Фридрих Ницше, так сформулировал главный вывод (лозунг) своей философии применительно к человеку/обществу: «Амор фати (любовь к судьбе)!». И дал пояснение (оказавшееся, кроме прочего, еще и точнейшим прогнозом на весь наш XX век): «Нет ничего более ужасного, чем класс рабов-варваров, научившихся относиться к своему существованию, как к несправедливости и теперь готовящихся отомстить не только за себя, но и за все поколения».

Носить в себе такую болезнь и преодолеть ее — разве это не высокая судьба?

Было бы однако крайним великодержавным высокомерием: объявить эту «Прибалтийскую остановку», и ограничиться, как примером — одной Латвией. Дескать о прибалтах с их «поющими революциями» — достаточно. А все их национальные различия — различимы, лишь на их… микроуровне. Потому заранее объясняюсь: если и выявятся в этой главе какие-то нелицеприятные подобности эстонского политического бытия — зато не будет этого перешагивания «гуливерского». В действительности историки если и выделяют какую-либо из числа «прибалтийских республик», следующим шагом, соответственно — объединяя их в некую Латвию-Эстонию — то по признаку большей их включенности в гитлеровскую Европу, поставки рекрутов в ваффен-СС, большем усердии в «окончательном решении». В отношении к России латышей и эстонцев объединяет то, что они, бывшие сотни лет домашней прислугой и сельхозрабочими в остзейских провинциях, сформировались как политические нации — только в лоне Российской империи. Само обретение ими государственности в 1918-м, по Гитлеру — это на 100 % заслуга немецкого генерала фон дер Гольца, прогнавшего «красных», но мы-то должны признать: их готовность к государственной фазе жизни, их первые, достаточно уверенные шаги на этом поприще — показатель именно их сформированности, как политических наций.

Единственное, объединяющее их, Латвию с Эстонией уточнение не самое приятное — но оно же и объективное, столь же объективное, как вращение планет, наклон земной оси и т. д. И состоит оно в том, что эта готовность к государственности, «политическая сформированность» — показатели не абсолютные. Нет «готовности вообще», есть — готовность к определенным условиям. И объективно говоря, к полноценной государственности в условиях Европы 1930-х годов, уважаемые Прибалтийские республики были не готовы. Сам политический климат того периода увязывал эту готовность не только с формированием партий-парламентов, с сочинением своего национального гимна и разработкой герба и флага, но и с формированием примерно… по 100–120 дивизий на республику.

Это ведь какой-то оптическо-психологический обман, фокус, состоящий в перенесении нынешних условий в 1930-е годы. Две-три дюжины демократических страсбургских ПАСЕшных резолюций, купание в их текстах, и действительно покажется, что все допущения — реальны. Что прекрасно все бы ужились, и все лимитрофы бы уцелели, если бы у Гитлера исполнителем был бы не Гимлер — а, допустим, Гавел… Вацлав. Итак далее… и тогда новый Вагнер напишет, подобно «Нюрнбергским мейстерзингерам» своих — «Страсбургских филистеров»…

В общем и другая нация, запомнившаяся стадионной «поющей революцией» — была выпущена на волю, подобно птичке, в подходящий погодный период, и ей, как и в предыдущей главе — Латвии, можно пожелать счастливого полета, и тоже по возможности — без других птичьих проявлений… ну вы помните — о вытираемых пальто и шляпах.

Итак же, как в прошлой главе напомнить, что — да, согласно тогдашним всем намозолившим глаза красным плакатам — в Эстонии строился социализм-коммунизм, но построены-то в итоге были: Новоталлинский порт (кормящий сегодня молодую республику), сланцедобывающие предприятия и гигантские электростанции близ Нарвы, позволяющие не только смотреть телевизоры с новыми демократическими телепрограммами, шоу и викторинами по всей Эстонии, но и продавать электроэнергию даже и в Финляндию.

Чуть позже будет, уважаемый читатель, и рассказ о сегодняшней эпопее с переносом «Бронзового солдата», там представится случай рассказать и о совершенно фатасмагорических вещах. Об уровне абсурда, до которого дошла та «война эпохи бронзы», настолько высокого, что когда я публиковал серию очерков о тех событиях, мне пришлось приносить в подтверждение — пачки эстонских газет, которыми меня снабжает мой давний друг, ныне житель Эстонии Игорь Воронов. А обычным московским редакторам, как-то и не верилось, что некоторые эстонские парни грозились сжечь всю Эстонию (и успешно приступили к этому) — если тот памятник не будет…

Но по всем драматургическим законам — трагикомедии предшествует трагедия настоящая. Далее я процитирую работу кандидата исторических наук Андрея Петренко:

В дни битвы под Москвой, 18 декабря 1941 года, было принято постановление Государственного комитета обороны (ГКО) СССР о формировании 7-й Эстонской стрелковой дивизии РККА. Ее личный состав намечалось укомплектовать эстонцами, людьми других национальностей — уроженцами и жителями Эстонии — призывниками, военнообязанными запаса, военнослужащими действующей армии и тыловых частей, а также возвращающимися в строй из госпиталей. Командирами в соединении назначались преимущественно эстонцы. Это же касалось и политработников (среди них, кстати, был и Герой Советского Союза Арнольд Мери, удостоенный этого звания еще в августе 1941 года).

Дивизия формировалась в Уральском военном округе, в Свердловской области. Причем результаты набора превзошли все ожидания и предположения (всего в эстонские части до осени 1942 года прибыло 26 445 человек). Уже 10 февраля 1942 года последовало распоряжение Наркомата обороны СССР о создании второй эстонской дивизии — 249-й стрелковой. А 25 сентября 1942 года директива Верховного главнокомандования ознаменовала рождение 8-го Эстонского стрелкового корпуса, командиром которого был назначен генерал-майор (впоследствии генерал-лейтенант) Лембит Пэрн.

В бой национальные воинские соединения Красной армии вводились только по специальному разрешению Верховного главнокомандования. Этому предшествовали контакты с руководителями соответствующей компартии. Даже в момент тяжелейшего положения осенью 1942-го под Сталинградом, когда туда шли все резервы, Сталин после разговора с секретарем ЦК КП(б) Эстонии подтвердил: корпус будет направлен на Калининский фронт, поближе к эстонской территории.