Наши «непреклонцы» (историки Ульянов, Родин…) выносят вердикт: «Так, по докладу Бутурлина — Переяславская Рада у нас когда была, в 1654-м? Значит в уже 1655-м украинец должен быть — то же, что москвич, ярославец, нижегородец!» Можно приказать, можно отправить его мановением «державной руки» куда угодно. Очень это схоже с линией царей Александра, Николая: упоение могуществом, которое как раз в это время и тает.

(«Головокружение от успехов» — добавил бы кое-кто из середины XX века).

Но, характерно, что тогдашнее, XVII века, московское правительство, с еще живым «инстинктом 1612 года», с хорошей памятью о недавнем крахе (и некоторых его причинах!) — оно не позволяло себе опьяняться могуществом. Обходилось с первыми гетманами предельно ласково, терпеливо.

Ведь российская армия тогда была в сравнении с XVIII веком — просто никакая! Эти стрельцы (что ни отправка из Москвы — то бунт). Эта поместная конница, уступавшая при столкновениях 1 в 1 крымско-тарской и польской. Известный разгром казаками-крымцами — 40-тысячной русской армии у Конотопа. (А послепетровские армии уже спокойно громили 8–10-кратно превосходящих татар, поляков, турок).

Но государственная дипломатическая, геополитическая мудрость, народное одобрение и участие, («инстинкт 1612 года») — оказались в 1654 году важнее прямой военной силы! И результативнее.

Или вон Павел — захотел и стал гроссмейстером Мальтийских рыцарей! Всерьез считалось при этом (о, идиотизм!) — что тем самым как бы и остров Мальта уже присоединен!

Недаром Салтыков-Щедрин называет аллегорическую столицу николаевской России — «Непреклонск»! Формула-то правильная была разработана при Николае: «Самодержавие, православие, народность». А безумный поход в Венгрию 1848 года? Спасение русской, народной кровью — Габсбургов, злейших подавителей Православия! (Думаю, 1848 год и сербы оценят так же, как венгры!) Это и получалось, как раз: Самодержавие — против Православия и Народности!

Спусковым крючком Крымской войны, как известно был конфликт Николая I с Наполеоном III, пришедшим к власти во Франции после переворота 2 декабря 1851. Николай I согласовал с королем Пруссии и австрийским императором такую форму «бойкота»: не обращаться к французу по монаршему протоколу «Monsieur mon frère» («Государь, брат мой») и в телеграмме обратился к Наполеону «Monsieur mon ami» («дорогой друг»). А обещавшие свою солидарность пруссак и австриец обманули, (помните, как Коровьев обманул Ивана Бездомного на Патриарших прудах: «Давайте вместе кричать «Караул!!»»), и прислали телеграммы с: «Государь, брат мой». Так что «хриплый крик» Николая раздался столь же одиноко, был расценен как публичное оскорбление французского императора. И, главное — всем французам явлен был аргумент, напоминание: кто свергал Наполеона, кто притащил в 1814 году в Париж на своей шее, самой мощной тогда — остальных «коалиционеров»? Реванш. Прекрасная идея сплотившая нацию со свежевоцаренным Луи-Наполеоном, которому еще вчера припоминали сутенерское и тюремное прошлое. Спасибо, Николай!

Именно Франция и заставила турок забрать ключи от Вифлеемской церкви у православных, на что Николай «двинул войска и т. д».. И доля войск, вклад французов под Севастополем — был примерно равен вкладу русских в кампаниях 1813–1814 гг.

А истоки конфликта с английским Пальмерстоном застал еще Пушкин, запись в его «Дневнике», 2 июня 1834 г.: «Государь не хотел принять Каннинга… (в качестве посла Британии. — И.Ш.) потому, что, будучи великим князем, имел с ним какую-то неприятность». Пальмерстон не пожелал никого другого назначить послом в Петербург… в ответ Николай отозвал из Лондона русского посла князя Ливена, назначил тоже поверенного в делах, причем выбрал совсем уж ничтожную по значению чиновничью фигуру, некоего Медема…

Но, вообще говоря, царская ответственность — вещь не очень диспутабельная. Царь ответственен перед Богом, и тут будет верен даже и такой корявый, экспромтный афоризм: «Если ты веруешь в Бога, значит, увидишь, как Александр с братьями Николаем да Константином, отчитывается перед Ним. А если НЕ веруешь… то тогда о чем вообще можно с тобой говорить?!»

Так задуматься… — очень увлекающиеся люди были цари династии Романовых. Чуть ли не важнейшая сквозная черта. Алексей Михайлович присоединил пол-Украины (осьмушку нынешней Республики Украина), а уж почувствовал себя правителем всех южных православных народов. Готовился! Именно в этом видят причину Раскола. Объяснили ему, что все его без пяти минут подданные украинцы, валахи, молдаване, болгары… крестятся троеперстно и служат по книгам таким-то. И надо России срочно под будущих подданных подреформироваться — Никон скажет как. Потому-то и говорят, что в церковно-обрядовом смысле — это Украина присоединила к себе Россию…

Александр Первый с Константином увлеклись поляками, Петр — Голландией и северо-немецкими княжествами. Павел — вот уж, поистине, «свеча на ветру», самый, наверное, увлеченный — даже и не перечислишь, чем именно. Его Мальта и поход на Индию — только штрихи.

А Николай Первый увлекся «евромонархической солидарностью», да еще в транскрипции… преступного негодяя Нессельроде.

Собственно — Россией был увлечен, пожалуй, только Александр Третий…

Только не сочтите этот перечень за какой-то антимонархический цитатник, где почти ко всем царям наготове претензии. Все эти монархи любили Россию как самое себя, более того, они в определенном смысле и в определенное время и были самой Россией — тут все тома панегирической литературы по-своему правы. И их «разбрасывания» — это и есть «разбрасывания» самой страны, часть энергии, ту, что, слава Богу — не отнять, направляющей все же на внутренний рост, а другую часть, не связанную инстинктом роста и самосохранения, направлявшей… сложно и перечислить, куда только не направлявшей! Разве что… Антарктиду вот открыли, как раз, кстати, в Александрову эпоху и открыли… и забыли. А ведь это была бы более достойная и плодотворная точка приложения сил. Уж гораздо более благодарная, чем их «Священный союз», Польша и Балканы… Это было бы и хорошим неожиданным таким географически-климатическим дополнением к самой популярной, (во всяком случае, самой — растиражированной) мысли Константина Леонтьева: «Россию нужно подморозить».

Ну а если без геополитических обид и досад, то можно просуммировать: благоприятны, успешны были царствования и периоды, когда Россией правили инстинкты: самосохранения и роста… Конечно и в эти «инстинктивные годы» правили, как и положено: правители, правительства, но правили при этом — следуя диктату инстинкта.

Политической линии, спасшей и поднявшей страну с самого дна я предложил наименование —

И 1812 год, и 1941–1944 годы — примеры действия этого объединяющего страну инстинкта.

Второму, инстинкту роста — трудно подобрать определенное имя, но можно предложить образ: ребенок спит 23 часа в сутки и растет, растет. Большая часть сил идет на рост. И представьте тут умников-педагогов с их инициативами: «А давайте-ка не дадим ему спать. Поведем его на какие-нибудь полезные лекции, занятия».

Ведь вроде же и видят они — объективную, зримую на всех картах уникальность случая России, но и от своих… люксембургских шаблонов и мерок отказаться — не могут.

А «силы, идущие на рост» — не абстракция. Например: потраченных на поход в 1848 году в Венгрию (фактически, поход — по спасению Меттерниха, вдуматься даже жутко) «человеко-дней» и денег — хватило бы дотянуть железную дорогу не только до Царского Села и Москвы, но и до Черного моря. После этого — Крымскую войну уже проиграть было бы просто невозможно.

Вопрос. А когда была построена первая железная дорога в Крыму? И кем?