Джил спустилась по лестнице, пересекла вестибюль. В студии 1-В горел свет. «Ну же, не трусь. Постучи. Помнишь, как в рекламе: „Это всего лишь обед“. Ну а у тебя — всего лишь кофе».
Да что с ней такое? Сердце так и колотится…
Джил стукнула в дверь и замерла в ожидании (теперь-то уж деваться некуда). Никакого ответа. Постояла еще немного. Повернулась было, чтоб уйти, снова постучала, настойчивей. Слишком настойчиво. Дверь сама собой распахнулась, и взору Джил явилась голая женская спина. Расставив ноги, женщина сидела на постаменте для натурщиц, по бедрам пробегала целлюлитная рябь каждый раз, как художник с силой входил в нее.
Джил ахнула. Мэттью поднял голову, натурщица глянула через плечо.
Нежданное вторжение никого не смутило. Мэттью даже дернулся еще пару раз, глядя прямо на Джил. Словно так разогнался, что с ходу не мог остановиться.
— Простите! — Джил поспешно закрыла, чуть ли не захлопнула дверь.
Прекрасно. Определенно не голубой. Джил зажала рот рукой, пытаясь заглушить истерический хохот, и бросилась вон из здания. Пролетев с полквартала, она дала волю смеху — стояла и ржала как ненормальная, как те психи, которых встречаешь на улицах. Да уж, исполнение желания, ничего не скажешь!
Джил постаралась взять себя в руки. Что на нее нашло? Ведет себя как Мара. И чего веселиться? Радости ей эта сцена не принесла, да и забавного мало. Какая странная реакция, особенно для нее. Она вообще редко смеется.
Джил перевела дух и направилась в конец квартала, к «Салли». Вытащила из карманов перчатки, надела. Перед мысленным взором вспыхнула только что виденная картинка — поток длинных черных волос, профиль женщины, голый торс мужчины и невозмутимый взгляд над белым женским плечом. Джил уже почти дошла до кафе, когда в голову пришла интересная мысль: а любопытный получился бы портрет.
— Так что… м-м-м… Пожалуй, завтра я могу прийти. В смысле — если вам надо.
Гейл прижимала телефон к уху, с трудом подавляя желание еще раз глянуть на определившийся номер. Ведь это ее нянька Эллен звонит? И заявляет, что может вернуться к работе… пораньше?
Эллен приходила к Гейл по утрам три раза в неделю. Во всяком случае, так было до тех пор, пока три недели назад Эллен не угораздило уронить на ногу степлер и сломать большой палец. Только Эллен может умудриться сломать палец степлером. Хотя нет, Клаудия, пожалуй, тоже смогла бы, но только Эллен способна под этим предлогом отлынивать от работы так долго. «Полтора месяца как минимум. Уж доктор знает, что говорит».
Гейл с ребятишками ходила ее проведать, гипс у няньки был до самого колена. Гейл в жизни бы не поверила, если бы не увидела собственными глазами. Просто анекдот. Если бы Гейл нужен был отгул на какое-то время, она бы сама сочинила нечто в таком же духе, и непременно с этой дикой подробностью — со степлером. Для большего правдоподобия. Такого ведь нарочно не придумаешь.
— Завтра? — переспросила Гейл.
— Ага. Доктор говорит, подживает хорошо, больше не нужно с утра до ночи койку давить. Так что, наверно, можно на денек выйти, и если оно сойдет ничего, тогда, к примеру сказать, раз в неделю или типа того.
— Когда ты сможешь прийти?
Ошалеть! Нежданно-негаданно свободное время. Чем заняться? Столько дел накопилось, в сотню мест съездить надо… Нет. Постойте. Все не то и не так. Свободное время — это премия. Подарок. Как можно тратить его на всякие нужно и должно? Завтра она займется чем-нибудь очень приятным. Для нее приятным…
Желание! Так это оно? То, что она загадала в Клубе?
Вообще-то у нее на уме было кое-что посущественней, чем один день. Но этот день легко может перерасти в нечто большее, к примеру сказать, если оно сойдет ничего. Тайком, саму себя ругая, Гейл недавно начала подумывать о том, чтобы вернуться на работу. Сочинить еще один звонкий рекламный куплет. Не беда, если желание не добыло ей столько свободного времени, сколько хотелось. Пусть один день — но ее. И она проведет его в кафе, с книжкой. Или с газетой. Может, из спортивного интереса полистает объявления о приеме на работу.
В студию постучали.
— Открыто! — крикнула Джил.
— Привет.
— Глядите-ка, Мэттью через два «т». — Джил не хотела изменять своей фирменной невозмутимости, но не удержалась от улыбки.
Он улыбнулся в ответ. Ох! Прямой удар в солнечное сплетение.
Мэттью стоял, засунув руки в карманы джинсов, и просто улыбался, этакий скромник. По всей видимости, решил улыбкой выразить все то, что словами было бы высказать трудно. Со своими мальчишескими ухватками он выглядел еще моложе. Но симпатично. Очень.
— Дня два тебя не слыхал. — Мэттью поскреб эспаньолку. — Не влез ли кто, думаю. Решил глянуть, что да как.
Джил не появлялась в студии со среды, избегала его. Гнала от себя стоявшую перед глазами картинку: Мэттью в действии.
— А это я тут вожусь. Пытаюсь расшевелить творческие силы.
Он понимающе кивнул — дескать, знакомо — и огляделся.
— Ух ты, вот эта мне нравится. Свеженькая?
— Ага. — Джил ненавидела эту картину, цвета негодные. Как раз решила, что на выставке такой мазне не место.
Мэттью глазел по сторонам, оценивал. На шее у него болталось ожерелье из ракушек. «Совсем юнец зеленый, — подумала Джил. — Наверняка имя Дэвида Кэссиди — пустой звук для него».
Оглянувшись, Мэттью одарил ее проникновенной улыбкой. Все ясно: он прибегает к этой улыбке, когда не хватает слов. Хорош, и прекрасно это знает. Впрочем, что тут плохого?
— Ну ладно. Я просто хотел убедиться, что тут все путем. — Он опять улыбнулся.
Какая-то двусмысленность? Он на что-то намекает? Мол, без обид, никто ни на кого зла не держит? Нет, вряд ли. Парень-то дерганый, словно сам с собой борется.
— Все путем, — холодно подтвердила Джил и вдруг решила проявить несвойственное ей милосердие. — Я как раз собиралась прерваться. Хочешь, пойдем выпьем кофейку или еще что?
Он поймал взгляд Джил и ухмыльнулся на ее «еще что», похоже, готов был отпустить какую-то сальность, да раздумал:
— Лады. Можем заскочить в мою кафешку.
— В твою кафешку?
— Ага. «У Салли», под эстакадой. Про это местечко мало кто знает, вывески под путями почти не видно.
— Идет.
«У Салли» подавали только завтраки и обеды и в два пополудни уже закрывались. Ремонта кафешка не видела с 70-х, и интерьер был выдержан преимущественно в коричневых, золотых и оранжевых тонах. Никакого баловства типа латте, только добрый старый кофе «Superior», поджаренный и расфасованный неподалеку, на Элстон-авеню. Когда ветер задувал с той стороны, весь район пропитывался запахом жареных кофейных зерен.
Мэттью открыл дверь и пропустил Джил вперед. Это вышло естественно, без нарочитости, словно вежливость для него в порядке вещей. И за оба кофе он заплатил сам. Джил пришлось по душе, как он настоял на своем, как отмахнулся от ее возражений и вытащил деньги — хотя приглашение ведь исходило от нее.
— Ну, рассказывай. Почему именно портреты? — спросила Джил, когда они устроились за столиком.
— Портреты позволяют мне залезать в людские головы, — ответил Мэттью, блуждая взглядом по залу, словно выискивал будущую натуру — те самые головы, в которые можно залезть. — Когда что-то рисуешь, начинаешь это «что-то» понимать. Тебе должно быть знакомо. — Теперь он смотрел в глаза Джил. — Капитально врубаешься. И с людьми то же самое. Даже еще больше. Серия портретов одного человека и — БАЦ! — ты у него в башке. — Он хлопнул ладонью по столу, Джил подскочила и чуть не расплескала кофе, а Мэттью, ничего не заметив, продолжал: — Всю жизнь люди ходят-бродят вокруг тебя, а к себе не впускают. Закрыты наглухо, заперты, отгорожены. Ненавижу! Нет, вы мне дайте внутрь забраться, хорошенько все рассмотреть. Вот что я люблю! — Он снова обвел взглядом кафе и повернул голову к Джил: — Напишу чей-нибудь портрет — и будто в мозгах погостил… Знаю человека как облупленного, лучше, чем ему самому хотелось бы. Вот это я обожаю. Это моя жизнь. А портреты — что ж, они не всегда то, на что рассчитывают мои клиенты, уж это как пить дать. Вот почему портреты. — Мэттью ослепил ее улыбкой. — Обычно бывает клево. — Он помолчал. — А иногда… — Пожал плечами, улыбка стала нехорошей. — Иногда — нет.
