Она неожиданно задрожала, но ее взгляд оставался неподвижным, а глаза — пустыми, как лесные озера ночью. Он продолжал держать ее, ожидая от нее чего-то еще. «Продолжай говорить, — сказал он себе. — Так можно добраться до нее».

Вместо этого он начал петь, призывая магию песни желаний, почти не осознавая, что делает, напевая теперь слова, которые он только что высказал. Это был импульсивный поступок, инстинктивный ответ на его потребность связаться с ней. Он был так близко к этому, на грани прорыва. Бек чувствовал, как раковина, в которую была заключена его сестра, начала трескаться. Грайан была там, внутри, отчаянно нуждаясь в нем.

Поэтому он обратился к тому языку, который оба они понимали лучше всего, языку, свойственному только им. Музыка струилась из него, вдохновленная его магией, нежная, тихая и полная желания. Он отдал себя так, как того требовала музыка, погрузившись в ее ритм, в ее течение, в ее превосходство над всем, что было здесь и сейчас. Он ушел оттуда, где находился, и взял Грайан с собой, назад во времени, к той жизни, которую едва помнил, а она забыла; назад, в тот мир, который оба они утратили. Он пел о мире, который хотел бы видеть, говоря ей, что простил ее за то, что она покинула тот мир, за то, что оставила его, за то, что потеряла себя в лабиринте предательств и лжи, ненависти и преступлений, которым, казалось, не было искупления. Он пел об этом, и это был путь к исцелению. Грайан могла найти в словах и музыке тот бальзам, который помог бы ей принять всю суровость правды о ее жизни и понять, каким чудовищем она была и, тем не менее, что все было хорошо, ведь прощение дается каждому.

У него не было никакого представления о том, как долго он пел; Бек делал это, не думая о том, чего он пытается добиться. Он пел потому, что музыка давала ему избавление от его собственных запутанных, трудных для понимания чувств. И тем не менее воздействие было ощутимым. Бек сознавал, что легкий трепет Грайан переходит в дрожь, что голова меняет положение, а взгляд становится сосредоточенным, что в ее горле возникает звук, похожий на стон. Он ощущал, как стены, созданные ею, рушатся и ее мир изменяется.

Грайан сжала его в крепких объятиях, просто невероятных для столь хрупкой девушки. Она так сильно обхватила его, что он едва мог дышать, и тихо плакала в его плечо, приговаривая:

— Все в порядке, Бек, я здесь, для тебя, я здесь.

Тогда он перестал петь и тоже обнял ее. В воцарившейся тишине он закрыл глаза и вымолвил одно слово.

Останься.

Она пряталась в самом темном месте, которое смогла найти, но в окружавшей ее черноте жили существа, которые преследовали ее. Она не знала, что это было, но понимала, что не должна смотреть на них слишком пристально. Они были опасны, и если они поймают даже ее мимолетный взгляд, они набросятся на нее как волки. Поэтому она стояла совершенно спокойно и не глядела на них, надеясь, что они уйдут.

Но они отказывались уходить, и она обнаружила, что попала в ловушку, выбраться из которой невозможно. Ей было шесть лет, и эти существа в темноте были монстрами в черных плащах. Они долго преследовали ее, с такой настойчивостью, что она понимала: они никогда не остановятся. Она думала, что если ей удастся пробраться мимо них и найти дорогу домой, к своим родителям и брату, то снова окажется в безопасности. Но они не позволили ей уйти.

Она ясно вспомнила свой дом, его комнаты и залы. Он был не очень велик, но дарил ощущение тепла и безопасности. Родители любили ее и заботились о ней, а она присматривала за своим младшим братом. Но она подвела их всех. Она убежала от них, покинула свой дом, потому что за ней пришли черные существа, и она знала, что если останется, то умрет. Ее бегство было быстрым и бессмысленным, оно увело ее от всего, что ей было знакомо, сюда, в эту пустую черноту, где она не знала ничего.

Время от времени она слышала, как брат зовет ее издалека. Она слышала голос Бека, хотя это был голос взрослого, а она знала, что брату лишь два года и он умеет говорить всего несколько слов. Иногда он пел ей песни о детстве и доме. Она хотела позвать его, сказать ему, где находится, но боялась. Если бы она произнесла хоть слово, издала бы один-единственный звук, существа в темноте узнали бы, где она, и пришли бы за ней.

У нее не было ни чувства времени, ни ощущения пространства. Она забыла, что за пределами места, где она пряталась, существует мир. Исчезло все действительное, и оставались только ее воспоминания. Она льнула к ним, как к золотым нитям, испускающим яркое, сильное сияние в темноте.

Однажды Беку удалось найти ее, прорвавшись сквозь мрак со слезами, которые смыли тех, кто охотился за ней. Ей открылся путь, сотворенный его нуждою, столь сильной нуждою, что даже черные существа не смогли противостоять ей. Она отправилась по этому пути и вновь нашла его, сердце его разрывалось от горя, когда он смотрел на своего раненого маленького песика, лежащего рядом. Она сказала ему, что вернулась, что больше не покинет его, и применила свою магию, чтобы исцелить его щенка. Но черные существа все еще поджидали ее, и когда она почувствовала, что его нужда в ней стала ослабевать и дорога, которую он открыл, стала закрываться, она была вынуждена бежать назад в свое убежище.

Итак, она спряталась снова. Дорога, по которой она добралась до него, закрылась и исчезла, и она не знала, как открыть ее вновь. Она полагала, что ее должен открыть Бек. Он сделал это однажды, должен сделать это опять. Но Бек был всего лишь ребенком и не понимал, что с ней случилось. Он не осознавал, почему она прячется и насколько опасны черные существа. Он не знал, что она в ловушке и что он — единственный, кто может освободить ее.

— Но когда ты сказал, что прощаешь меня за то, что я оставила тебя, я почувствовала, что все начало меняться, — сказала она ему. — Когда ты сказал, как я нужна тебе, что, не возвращаясь, я вновь покидаю тебя, я почувствовала, что мрак стал отступать, а черные существа — истины, которых я не могла вынести, — исчезать. Я слышала твое пение и ощущала, как ко мне пробивается магия и окутывает, будто мягкое покрывало. Я думала, что если ты сможешь простить меня за то, что я оставила тебя, тогда я вынесу все, что сотворила помимо этого.

Они сидели в темноте, там, где все это началось, спрятавшись в углу капитанской каюты Редден Альт Мера, разговаривая шепотом, чтобы не разбудить спящего Квентина Ли. На их лица падали тени, скрывая их глаза, но Бек знал, о чем думает его сестра. Она думала, что он знал способ добраться до нее с помощью магии песни желаний. Однако он сделал это, главным образом, благодаря удаче. Или, может быть, благодаря настойчивости. Он думал, для того, чтобы пробудить ее, понадобится прощение. Он был не прав. Ей необходимо было почувствовать глубину его потребности в ней.

— Я просто хотел дать тебе возможность вновь стать собой, — сказал он. — Я не хотел, чтобы ты оставалась погруженной в себя, каковы бы ни были последствия.

— Они не будут хорошими, Бек, — сказала она, коснувшись его щеки вытянутой рукой. — Они могут быть очень плохими. — Грайан помолчала, глядя на него. — Не могу поверить, что вновь нашла тебя.

— Я тоже не могу этому поверить. Но столько всего произошло — я вообще мало во что могу поверить. Я не так уж отличаюсь от тебя. Все, что я знал о себе самом, оказалось ложью.

Она улыбнулась, но в этой улыбке ощущались легкая горечь и упрек:

— Не говори так. Никогда не говори так. Ты совсем не такой, как я. Ты не совершал того, что сотворила я. Ты не прожил моей жизни. Будь благодарен за это. Ты можешь оглянуться на свою жизнь и не испытывать сожаления. Я никогда не смогу сделать этого. Я буду сожалеть о своей жизни пока дышу. Все, что сотворила ведьма Ильзе, останется со мной навсегда. — Она посмотрела на него долгим, суровым взглядом. — Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. Это дает мне надежду, Бек. Это дает силу, которая нужна мне, чтобы попытаться сделать что-нибудь хорошее.