А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело Кобольда. Среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом — капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг смрад.
— Вот что у тебя самое дорогое, — мрачно сказал Стрый, — вот что у тебя было за душой, Кобольд. Горстка таблеток — единственно, что ты любил. Шакал! — внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и остался дотлевать на бетоне.
— Вот так бывает... — сказал Владислав. — Аж сердце захолонуло, как их увидел. Всегда мертвяков да духов боялся.
— Успокойся, Владик, — произнес Дивер, — это, наверное, капкан был. Тот, про который Никита рассказывал.
Ножи тоже были настоящими — каждое мертвое чучело имело при себе лезвие, покрытое рунами.
— Могли убить? — спросил Дивер у замершего в дверях Никиты.
Трифонов медленно кивнул:
— Дальше будет страшнее.
— А нам не привыкать, — бодро сказал Дивер. Шок его уже оставил. — Дальше идем.
— А этот где? — спросил Владислав. — Сектант?
— Рамена? — Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда. — Его, как видишь, нет.
— Ну, ты жив, Стрый, ты с нами. А он...
Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой. Победа подняла его настроение — Севрюк так и рвался в бой.
— Все равно мы никогда не узнаем, — мрачно сказал Евгений Малахов и зашагал к Диверу.
Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы.
— Столько загадок... — прошептал Влад и пошел к дверям.
— Они были здесь, — четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, — ты почувствовал?
— Да, Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.
Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья.
Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания линолеум на полу, лампы в жестяных абажурах через каждые пять метров, стальные двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности, — стены плакали прозрачной холодной влагой, и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.
Быстро миновали катакомбы — пустые, темные, множащие звуки шагов негромким эхом.
Ход в пещеры был неприметен и выглядел как еще одна дверь. Не будь с ними Никиты, они, без сомнения, прошли бы мимо этой неприметной, покрытой лишаем ржавчины створки. Но Трифонов уверенно сказал:
— Здесь...
Севрюк подергал ручку — заперта. С отвращением вытер руку от налепившейся пушистой, как кроличья шерсть, плесени. Спросил:
— Дальше что?
Стрый вынул ключи Босха, увесистую связку, и, выбрав наиболее массивный, покрытый ржавчиной, вставил в замочную скважину. Провернул, глухо щелкнуло — и дверь слегка отошла от косяка. Посыпалась пыль.
— Запасливый был Босх, пусть ему вертел кой-куда воткнут там, где он сейчас оказался, — произнес Степан.
— Все для людей делал, — сказал с усмешкой Стрый, толкнул дверь, и она растворилась в узкую штольню с выложенными известняком стенами. Потолок был низок.
Через штольни шли долго — узкие однообразные коридоры, столь похожие друг на друга, что даже Степан, признанный знаток этих мест, зачастую путался и уступал место проводника Никите, который шел уверенно, руководствуясь непонятным своим чутьем. Они не попали ни в тупики, ни в природные ловушки-давилки, появляющиеся, когда потолок штольни уже достаточно обветшал и при малейшем шуме и шорохе был готов обвалиться на голову. В штольнях было тихо и прохладно, и только в глубине породы нет-нет да и скрипело что-то — сдвигались пласты земли. А однажды на полу нашли пустую ржавую банку — шахтерский прообраз керосинок, древний, как Нижний город.
И с каждым новым шагом в глубь земную становилось теплее.
— Ты знаешь, — сказал Владислав Диверу, — эта история с похищенным теплом... Получается, как в сказке про проглоченное солнце.
Дивер усмехнулся, спросил:
— Думаешь, тепло еще будет?
— Будет жарко... если доберемся.
— Тише... — прошептал Никита, — там впереди кто-то...
Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно заглушали все остальные.
Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток — четыре хода, которые под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда разрабатывали эти штольни.
На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.
Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.
Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя ствол:
— Ты что? Это те волки... вон как скалятся, видно — одичали совсем.
Звери сверлили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще один — полупрозрачный, источающий бледно-голубой свет. Тоже оскалил клыки, глядя Мартикову прямо в глаза. Мол — мы больше не вместе, но не подходи, а то не ровен час — вернусь.
— Все равно здесь нельзя стрелять, — сказал Степан Приходских, — крепь дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь — на голову рухнет.
— Ножики те зря не взяли, — произнес Дивер.
— Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, — заметил Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные, откормленные.
Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем тоннеле, Никита Трифонов уверенно вышел на перекресток, как обычно, не сомневаясь — выбрал центральную штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельс.
— Здесь они! — сказал вдруг Хоноров.
— Кто?
— Они залезли сюда уже давно. Долго скитались, хотели есть, но выхода так и не нашли. Их же никто не вел.
— Да кто? — спросил Степан.
— Те двое детей, из-за которых закрыли штольни.
Остальные вспомнили старую историю, случившуюся пару десятков лет назад. Тогда в пещерах пропали двое детей. Власти повели себя разумно и велели просто завалить все выходы из пещер на поверхность.
— Они здесь... — сказал Евлампий и был прав.
За следующим поворотом обнаружились два скелета. Кости побелели от старости, а одежда истлела в прах.
Уже много лет эти безмолвные стражи охраняли входы в пещеры. Дети были на верном пути и уже почти смогла выйти из пещер. Благоволи им судьба — они бы смогли пройти лабиринты штолен и выйти на территорию завода, тогда еще работающего и не помышляющего о крахе. Но судьба не благоволила — сила оставила ребятишек как раз на этой границе между пещерами природными и пещерами рукотворными — вечное предупреждение отважившимся зайти сюда сталкерам. Подле одного из скелетов блеклой горсткой угадывались остатки цветов.
— Традиция... — пояснил Степан, — эта как веха, что ли...
И группа оставила скелеты позади. Стены разошлись в стороны, потолок поднялся, пещеры были высоки и обширны.
Никита Трифонов, неслышно шедший впереди, споткнулся на ровном месте и упал бы, если бы Севрюк не подхватил его за шиворот. Лицо ребенка было искажено, глаза закрыты. Душой он был не здесь.
— Они чуют... — мертвенным голосом произнес Трифонов, губы едва шевелились, как у опытного чревовещателя. — Почуяли нас... скоро будут здесь.
— Да кто, Никита? — крикнул Влад. — Чумные, псы, тролли?
— Все... и не только.
Дивер кинул быстрый взгляд на группу. Никита болтался в руке бывшего солдата, как неудачно сделанная кукла-марионетка.
— Нет! — крикнул Влад. — Не успеем!
— Не успеем, говоришь?! — заорал Севрюк, отбрасывая всякую маскировку. — А ну, ПОШЛИ-И!!!
— Куда, псих?! — крикнул Мартиков, но их вояка уже бежал вперед, волоча за собой Трифонова. — Мальца-то куда потащил?!
Влад уже бежал следом за впавшим в неистовство от крушения собственных планов Дивером. Да, это был человек идеи, который, поставив цель, идет до последнего. И странно, на Владислава Сергеева, тихого книжника, тоже стало находить какое-то безумное воодушевление, когда наплевать на все — даже на собственную смерть. Да что там, в такие минуты кажешься себе бессмертным. Дивер заражал своим настроением, и вот уже Влад бежит следом за ним, чтобы успеть, добежать и перехватить взрывчатку, пока те, подземные, не успели дотянуть свои изуродованные лапы. И на бегу Сергеев завопил, сдергивая с плеча оружие.
