Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками водой. Какой-то подсознательный мотив побуждал в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.

«Они боятся... — думал Рамена, глядя на их серьезные и озабоченные лица, — боятся погружения во тьму. Чувствуют, и им становится страшно».

Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города, в Школьном микрорайоне. Детский садик «Солнышко» — двухэтажное, покрытое тоскливой желтой краской здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом и чуть побольше — сзади.

Именно сюда ходил нынешний клиент Рамены. Видимо, из бедной семьи, раз обретается в таком заштатном садике. Все-таки Пономаренко задумался — ну чем, чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит? Но ведь черный дух сказал, что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он совершенно не пони...

— Рамена... — голос раздался из темного проема между двумя домами. — Рамена, ты что, сомневаешься?

Ворон был там. Сидел на капоте какой-то машины — такой черной, что ее полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали, фары, хром на радиаторной решетке.

— Я не сомневаюсь... — произнес Рамена-нулла.

— Ну, тогда не стой, иди, — произнес Ворон. Сейчас его темный силуэт обрел более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же.

— Воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка и завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.

— Никогда, — сказал брат Рамена, — я убью этого маленького паршивца здесь! Во тьме!

Казалось, Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не было. Тихо заработал двигатель, и автомобиль медленно выполз из проема.

Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился ко входу в садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль взвилась за ним столбом.

Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки, за ним — звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза у самого дома.

Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-таки один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве Пономаренко, была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак, и дети населяли их разнообразными чудовищами. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его детсаду обреталась именно в этих избушках. Диме Пономаренко эти избушки давали еще и чувство защищенности. Только укрывшись за толстыми стенами, он находил странный покой, и чувство полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была школа, взрослая жизнь. Большой мир, медленно отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил, что, в конце концов, остался один, это и стало началом его скатывания с нормальной жизненной колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь вот Ворон. Чувство защищенности — вот что все это давало.

Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима проходил в такие с гордо поднятой головой.

Рассеянный свет из крошечного окошка освещал грязные, размалеванные матерными надписями стены. В середине строения земля уходила вниз» образуя глубокую впадину, на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую нужную сейчас защиту.

Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строения, уже не мучился ни совестью, ни глупыми воспоминаниями. Жесткое, с резкими чертами лицо, спокойный взгляд.

Дверь детсада распахнулась, и поток галдящих детей вырвался наружу в восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети толпились у входа, смотрели на белесое небо, на странного человека, замершего возле одного из домиков. Еще раз хлопнула дверь, и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать детям. Видимо, воспитательница.

Жертву Рамена увидел сразу. Нет, это жертва сразу заметила его и уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый победнее прочих, с удивлением и какой-то обреченностью смотрел на Рамену, совершенно не обращая внимания на галдящих кругом детей. Узнал, что ли? Рамена быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца. Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.

Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей, да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него слегка осыпалась, особенно на морде, и жираф взирал на мир пустыми сероватыми глазницами.

Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются над чужой добычей, какой-нибудь полежавшей уже падалью.

Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Рамена молча следил, как маленькая фигурка приближается. Дешевые кроссовки ребенка оставляли в пыли детской площадки ясные и отчетливые следы.

Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.

— Вы — это он, да? — неожиданно спросила будущая жертва.

— Кто, малыш? — спросил Рамена почти ласково. Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю. Потом все-таки решился и сказал еле слышно:

— Вы тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они выглядят совсем по-другому. Но вы — это он? — здесь он поднял голову и снова посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться — в этом взгляде читалось тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла, был волком!

— Нет, я не тролль, — сказал Пономаренко, — я почти такой же человек, как и ты. Меня зовут Дмитрий. Пойдем со мной, нам надо поговорить.

Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил ее, как утопающий хватается за соломинку. Сказал:

— Вы мне снились...

— Да? — спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы детей.

— Да, и там вы были другим, — продолжила его жертва с какой-то недетской рассудительностью, — у вас были крылья. Черные, как... у вороны.

— У Ворона, — поправил Рамена. — Ворон с красными глазами.