– Благодарю вас, – я вернула ему фляжку.
Он поморщился, заметив, насколько полегчал сосуд, но потом одним глотком допил остатки.
– Я люблю преследование, но к собственно убийству у меня душа не лежит, – признался он. – И, говоря по правде, к чему было убивать медведя? Мясо у него не очень-то вкусное.
– Не представляю, чтобы король вырядился в медвежью шкуру на каком-нибудь приеме, – заметила я, метнув иронический взгляд на короля в шляпе с плюмажем и перьями и обтягивающими атласными панталонами.
Мужчина рассмеялся.
– Может, он хочет застелить ею ложе, – предположил он.
– Думаю, что ни одна из его любовниц на это не согласится. Медвежья шкура жутко воняет.
Он приподнял бровь, показывая, что удивлен моей откровенностью. Я же покраснела и мысленно прокляла свой длинный язык.
– Благодарю за арманьяк, – сказала я и повернула коня.
К моему удивлению, молодой человек последовал за мной.
– Никогда не видел, чтобы женщина так лихо пила спиртное.
– Я из Гаскони. Это мы придумали арманьяк. Наверное, мы впитываем его с молоком матери.
Он склонил голову к плечу, с любопытством глядя на меня.
– Ага, понятно. Пожалуй, именно поэтому мы и не встретились раньше. Позвольте представиться – Людовик де Мэлли, маркиз де Несль.
– А я – Шарлотта-Роза де Комон де ля Форс, – гордо ответила я, подчеркнуто грассируя раскатистое «р». – Хотя в последние годы меня не было при дворе по причине того, что я служу у мадам де Гиз, которая славится необъяснимой любовью к жизни в провинции.
– А, да. Я знаком с мадам де Гиз.
– Она считает, будто двор – рассадник похоти и разврата, – с грустью сказала я.
– Еще бы, – заметил маркиз.
Я настолько опешила, что рассмеялась. Он улыбнулся в ответ, и я вдруг ощутила прилив воодушевления. Его лошадь шла совсем рядом с моей, настолько близко, что носком сапога он касался моего платья. Дружески болтая, мы ехали по лесу вслед за охотниками, которые везли на шесте тушу убитого медведя. А мы перебирали придворные сплетни, коснулись нескольких скандальных романов и даже обсудили новую моду на широкополые шляпы и прочие подобные аксессуары.
Возвращая взятого напрокат мерина в конюшню, я небрежно осведомилась у грума:
– Мужчина в зеленом камзоле, вон тот, на чудесной чалой кобыле… кто он таков?
– Маркиз де Несль? Он – кузен Великого Конде[148], – отозвался грум, правильно поняв мой вопрос – меня интересовало не имя, а родословная.
Я закусила губу. Великий Конде, Людовик де Бурбон, был одним из богатейших и влиятельных мужчин при дворе, являясь троюродным братом самого короля. Если бы через замужество я вошла в эту семью, мне более нечего было бы желать. К тому же маркиз де Несль показался мне очень привлекательным именно из-за своей беспечной порывистости. И он сумел рассмешить меня.
«Если я намерена влюбить в себя мужчину, то это вполне может быть тот, кто мне нравится», – подумала я.
Но сначала я должна была заполучить прядь его волос или обрезки ногтей.
Обратиться с подобной просьбой к кому-либо из слуг я не посмела, поскольку не могла допустить, чтобы меня хотя бы заподозрили в колдовстве. Ведьм сжигали на костре, и тогда меня не спасет даже мое благородное происхождение. Не прошло еще и двух лет с той поры, как пыткам подверглась маркиза де Бренвилье, которую затем обезглавили, тело сожгли на костре, а прах развеяли по ветру. Ее обвинили в том, что она отравила отца и двух братьев, дабы завладеть наследством, а также еще нескольких человек, которые имели несчастье встать у нее на пути.
Смерть маркизы вызвала нешуточное беспокойство при дворе. Ее друзей и знакомых подвергли унизительным допросам, а один из наиболее влиятельных королевских финансистов, советник по имени Пеннотье, даже предстал перед судом. Правда, в июле 1667 года его оправдали, но более никто не желал сидеть с ним за одним столом.
Вдобавок всего несколько месяцев назад была арестована известная парижская предсказательница, которую обвинили в колдовстве и убийствах. Отлично понимая, что ей грозят пытки и казнь, она попыталась отсрочить собственный приговор тем, что заявила, будто сам король подвергается опасности, и что против него составился заговор с целью отравления. Его Величество спешно назначил специального слугу, который отныне пробовал его еду и питье, на что уходило столько времени, что суп ему подавали уже остывшим. Зато холодный суп моментально стал последним писком моды.
При дворе только и говорили, что о ядах, измене, ворожеях и сатанинских обрядах. Ходили слухи о том, что прямо на улицах Парижа пропадают дети, с кровью которых принимают ванну некоторые знатные дамы. Королевская полиция арестовала преступную группу в составе нескольких алхимиков, колдуний, предсказательниц и предполагаемых отравительниц, которые, как говорили, организовали весьма прибыльный бизнес по продаже «порошков для наследников», с помощью которых все желающие могли вступить в права наследования намного раньше положенного срока. Пребывая в постоянном страхе за свою жизнь, королевский дегустатор нанял для этой цели собственного слугу, а тот – своего, поэтому отныне каждое блюдо перед тем, как попасть на стол к королю, проходило через целую цепочку дегустаторов, так что Его величеству доставались лишь жалкие крохи. Придворные наперебой обзаводились маленькими собачками, чтобы кормить их из собственных тарелок и, таким образом, убедиться, что еда не отравлена.
Учитывая то, что двор превратился в кипящий котел подозрений, было бы крайне неразумно привлекать к себе внимание просьбой принести прядь волос, обрезки ногтей или пузырек с кровью. Действовать следовало исподволь и намного аккуратнее.
К следующей встрече с маркизом я готовилась с особым тщанием. Я надела свое самое любимое платье с лифом, искусно подбитым ватой, который создавал, по крайней мере, иллюзию большого бюста. Я выбрала туфельки на низком каблуке, чтобы не возвышаться над ним (следует признать, он оказался довольно-таки низкорослым), и приказала Нанетте завить мне волосы горячими щипцами, пока они не превратились в копну мелких кудряшек, танцующих и подпрыгивающих при каждом шаге. Макияж я наносила весьма тщательно, выбрав мушку в форме скачущей галопом лошади в качестве тонкого намека на нашу предыдущую встречу. И только после этого я отправилась в игральные залы, чувствуя, как от возбуждения в животе у меня порхают бабочки.
Комнаты были переполнены. Мужчины, все как один, были в тяжелых завитых париках и длинных парчовых камзолах, а женщины уложили волосы каскадом длинных ниспадающих локонов а-ля Атенаис. В зале было душно, в воздухе повис дым от свечей, и слуги разносили подносы с серебряными кубками с шампанским.
Маркиз де Несль сидел за столом для игры в бассет[149]. Шейный платок его смялся, а парик сбился на сторону. Когда я подошла ближе, он сорвал его с головы и швырнул на пол с криком:
– Mille diables![150] Сегодня вечером фортуна отвернулась от меня.
– Быть может, новый игрок принесет вам удачу, – сказала я, садясь напротив него.
Лицо маркиза просветлело – он узнал меня, – но я проигнорировала его и сладко улыбнулась герцогу Орлеанскому, который развалился боком в своем кресле, так что полы его серебристо-розового камзола едва не касались пола. Он вопросительно приподнял бровь и небрежно произнес:
– А, маленькая мадемуазель из Гаскони… Та самая, которая любит совать нос в темные углы.
– Мы собрались здесь поболтать или будем играть? – пожелала узнать я.
– Хорошо сказано, – вскричал маркиз де Несль, водружая парик обратно на голову. – Сдавайте, монсеньор.
Я сосредоточилась на игре. Поначалу я играла очень осторожно, присматриваясь к другим игрокам и запоминая сброшенные карты. Долгие и унылые карточные вечера, проведенные в обществе королевы и ее фрейлин, научили меня запоминать объявленные карты, так что я могла вычислить, какие карты еще оставались в колоде, чтобы правильно сделать ставки. Кроме того, оказалось, что маркиз совершенно не умеет владеть собой, поскольку по лицу можно было прочесть любую мысль, пришедшую ему в голову. Герцог Орлеанский был далеко не так прост, но и у него я подметила кое-какие жесты и гримасы, по которым можно было догадаться о том, какие карты у него на руках.
