– Да ведь она – испанка, – таким тоном, словно хотела сказать: «Да ведь она – дура. А с дурочки какой спрос?»
Летом 1676 года королева устраивала пышное празднество в Шато де Сен-Жермен-ан-Ле по случаю возвращения короля, который воевал с голландцами и отсутствовал целых пятнадцать месяцев. Будучи кузиной короля, герцогиня де Гиз первой получила приглашение, и я с радостью последовала за нею. За прошедший год это был мой первый визит в Сен-Жермен, главную резиденцию Его Величества.
Экипаж герцогини с грохотом вкатился под позолоченную арку ворот и, подпрыгивая на булыжниках мощеной аллеи, покатил к шато. Вытянув шею, я разглядывала в окно аккуратные зеленые лужайки, фигурно подстриженные кусты и деревья и сверкающую струю воды, которую извергала статуя смеющегося золотого бога. Вдали виднелись предместья Парижа. На глаза мои навернулись слезы, и я поспешно потянулась за носовым платком.
– Что за глупости, мадемуазель, – заявила герцогиня де Гиз. – Утрите слезы и ведите себя с достоинством, приличествующим тому, кто служит дочери Франции.
Я откинулась на спинку сиденья и промокнула глаза, чувствуя, как меня буквально распирает от радости. Целую неделю или даже две я смогу танцевать, слушать музыку, ходить в театр и разговаривать о чем-нибудь еще, кроме моего греховного и постыдного отказа предать веру своих родителей. Быть может, мне даже будет позволено сбросить опостылевшую униформу и надеть яркое весеннее платье, наподобие тех, что облегали фигуры дам, прогуливающихся по гравийным дорожкам. Их наряды были мягкими, прозрачными и романтичными, расшитыми цветами, с широкими рукавами, перехваченными на запястьях бархатными лентами. В ушах и завитых волосах у них сверкали драгоценные камни. Я опустила глаза на свое простое черное платье и горестно вздохнула.
– По крайней мере нам не придется терпеть присутствие этой женщины, – провозгласила герцогиня де Гиз, готовясь сойти из экипажа на землю, когда он остановился перед дворцом. – Она не посмеет вновь показаться при дворе.
Я же сочла это досадным недоразумением. Мне нравилась Атенаис, которую церковь вынудила покинуть двор после того, как она девять лет пробыла королевской maitresse en titre и родила ему пятерых внебрачных детей. Когда я впервые прибыла ко двору в возрасте шестнадцати лет, чтобы стать фрейлиной королевы, Атенаис была в самом расцвете славы. Я же была испугана, ошеломлена и тосковала по дому, остро сознавая, сколь старомодны мои наряды и манеры, и страдая от отсутствия друзей и союзников.
Атенаис научила меня играть, дала мне адрес своего портного и посвятила в некоторые тонкости придворного этикета. «Запомните: никогда не стучите в дверь, а лишь царапайте ее ногтем мизинца. Если вы видите, как слуги несут по коридору королевский обед, вы должны сделать реверанс до земли, как будто перед вами стоит сам король. И самое главное – не вздумайте садиться в присутствии короля и королевы или кого-либо из других представителей королевской фамилии. Если только вы не сидите за игральным столом, разумеется. Думаю, именно поэтому мы все очень любим играть. Это – единственный случай, когда нам дозволяется сидеть».
Атенаис так долго оставалась верховной владычицей – дамы подражали ее прическам и нарядам, а мужчины восхищались ее умом и выстраивались в очередь, добиваясь ее благосклонности, – что я с трудом представляла себе двор «короля-солнце» без нее.
– Не понимаю, почему этой особе позволено оставаться в такой близости от королевского двора, – продолжала герцогиня, расправляя свои юбки. – Ее следовало бы поместить в монастырь, как и ту шлюху с мертвенно-бледным лицом.
– Не представляю, чтобы Атенаис согласилась обрить себе голову и проводить целые дни на коленях, в молитве, подобно бедной Лавальер.
У меня до сих пор не укладывалось в голове, что первая maitresse en titre короля, прекрасная и утонченная Луиза де Лавальер, действительно пожелала стать сестрой Луизой де ля Мизерикорд в монастыре кармелиток, одном из самых суровых и строгих монашеских орденов. Хотя как-то Атенаис обмолвилась в моем присутствии, что Луиза долгие годы носила власяницу под платьем. Впрочем, незадолго до своего изгнания она и впрямь выглядела исхудавшей и осунувшейся, а ведь ей еще и приходилось ездить повсюду за королем в одном экипаже с королевой и Атенаис, которая давно уже заменила ее в постели Его Величества.
– Что ж, по крайней мере, королеве более нет надобности сносить ее присутствие при дворе. Королю следует зачать новых наследников, а не усыновлять своих бастардов.
Герцогиня де Гиз знаком повелела мне следовать за собою, после чего вошла в облицованный мрамором вестибюль. Я поспешила следом, вновь наслаждаясь роскошью королевского двора. Даже воздух здесь пах изысканнее, чем где-либо в ином месте, напоенный тонким ароматом цветков апельсинового дерева, любимыми духами короля.
Я стояла вместе с несколькими фрейлинами поодаль, когда внимание мое привлек отдаленный негромкий ропот. Мы дружно вытянули шеи, пытаясь разглядеть, что там происходит. Шум стал громче, и король, нахмурившись, поднял голову. Он не любил неожиданную суматоху и волнение.
В комнату впорхнула Атенаис, и сотни золотистых кудряшек затанцевали вокруг ее лица. Кожа ее отливала белизной мрамора, губы были алыми, как коралл, а в правом уголке губ красовалась черная мушка в форме сердца, a la coquette. Она подплыла к королю и присела в низком реверансе, позволяя ему – и всем нам – полюбоваться глубокой ложбинкой меж великолепных грудей.
Король встал и поспешил навстречу, протягивая к ней руки и называя ее по имени. Мы же застыли, как громом пораженные. Король не вставал ни перед кем. Король никого не обнимал. Королеве и герцогиням пришлось немедленно подняться на ноги, скрипя зубами от ярости. Атенаис же улыбалась, глядя, как король завладел ее обеими руками.
– Благодарю вас за ваши письма, сударыня, – сказал король. – Своим светом они скрасили немало скучных дней.
– Я очень рада, – ответила Атенаис. – Вы же знаете, что я думаю о вас каждую минуту.
Я не смогла сдержать улыбку. Ее смелость заслуживала восхищения. Атенаис, должно быть, прошла все круги ада после столь долгого отлучения от двора, и теперь играла ва-банк. Я тайком огляделась по сторонам. Королева застыла на месте, словно каменное изваяние, судорожно комкая в руках проймы своего уродливого испанского платья. Герцогиня де Гиз выглядела так, словно только что хлебнула уксуса. Лицо Франсуазы, гувернантки королевских бастардов, обрело нездоровый багровый оттенок. Смазливые молодые девицы выглядели разочарованными и огорченными; на лицах мужчин, в зависимости от натуры, отражалась задумчивость или злорадство. Зрелище по всем статьям превосходило самый скандальный спектакль.
Герцогиня де Гиз шагнула вперед.
– Какая приятная неожиданность, мадам. – Голос ее сочился сарказмом. – Должно быть, после столь долгого пути вы испытываете жажду. Позвольте предложить вам шампанского.
Она жестом поманила лакея. Атенаис метнула лукавый взгляд на короля, прежде чем позволила герцогине увести себя.
Франсуаза поспешила привлечь его внимание.
– Сир, я бы хотела обсудить с вами воспитание герцога дю Мена. Как вы полагаете, не пора ли ему начать изучать латынь?
Король любезно ответил ей что-то, не сводя глаз с удаляющейся Атенаис. Я же с любопытством разглядывала Франсуазу. От других фрейлин я слыхала, что она питает тайные надежды самой согреть постель короля. Вне всякого сомнения, он уже вознаградил ее – якобы за лояльность по отношению к его незаконнорожденным детям – достаточной суммой, раз она смогла купить себе очаровательный маленький замок в Ментеноне. Это означало, что она перестала быть мадам Скаррон и теперь именуется мадам де Ментенон, что было большим шагом для женщины, рожденной в тюрьме.
Святошам – именно так их прозвали при дворе – удавалось весь вечер не подпускать короля к Атенаис. Франсуаза постаралась оказаться с нею в одном экипаже на обратном пути в Версаль, высадив Атенаис в ее поместье Кланьи. Однако на следующее утро за завтраком король заметил, обращаясь к придворным (которые стояли вдоль стен огромной столовой, глядя, как он сидит за столом в гордом одиночестве):
