– Разносчица чумы!

– Дьяволица!

Я обняла старуху за талию, поддерживая ее и, следуя повелительному жесту доктора, потащила ее в сторону доков. Когда мы, пошатываясь, проходили мимо, он отпрянул и перекрестился. Ноги отказывались держать Сибиллу, и лишь моя рука не давала ей упасть. В толпе раздался гневный ропот.

Нас посадили в маленькую лодку, привязанную длинным тросом к еще одной, чуть побольше, в которой ожидал мужчина в накидке с капюшоном. Чумной доктор наклонился и что-то прошептал ему на ухо, и тот повернул в нашу сторону жуткую маску с белым клювом, на которой слепо блеснули стекла для глаз. Я заметила, как рука его крепче стиснула длинное весло. Его ногти были черными, грязными и потрескавшимися. Он быстро перекрестился и плюнул на нас.

Басси и остальные трупы с тележки свалили на баржу. Я с содроганием смотрела, как санитары забрасывают на груду тел последних несчастных. Вскоре тело Басси было полностью погребено под ними. В нашу лодку сели еще несколько человек – заплаканная женщина с хнычущим ребенком, изможденный молодой человек и старик в ночном халате и с босыми ногами. Они явно видели, как Сибилла прокляла молодого вельможу, потому что испуганно сгрудились на другом конце лодки, избегая даже смотреть на нас.

А потом гребец в накидке с капюшоном налег на весла и повез нас через лагуну, таща на буксире еще одну, совсем маленькую лодочку, вслед за нашей. Сибилла хрипло закашлялась. Я накинула шаль ей на плечи и пожалела о том, что не захватила чего-нибудь попить. От висящего в воздухе дыма щипало глаза. Вода не сверкала и не искрилась, как обычно, а тяжело вздымалась вверх и вниз, тусклая и безжизненная, как чешуя снулой рыбы, и лишь изредка в ней вспыхивали зловещие багровые отблески. Я стала смотреть вперед.

Мы прошли мимо низкого острова с болотистыми берегами. У причала стояли на мертвом якоре старинные черные галеоны, и их мачты жалобно поскрипывали на приливной волне. На палубах толпились люди, с мольбой протягивая к нам руки и взывая надтреснутыми голосами. На сухих пятачках посреди болот громоздились штабеля трупов; одни были обнаженными, другие – завернутыми в лохмотья. Неподалеку мужчины рыли могилы.

Наша лодка протащилась мимо, направляясь к еще одному болотистому острову, Isola del Lazzaretto Nuovo. Расположенный в самом устье лагуны, он был местом, где причаливали корабли и выгружали специи и шелка, чтобы их обработали курящимися травами перед тем, как открыть им доступ в Венецию. Я уже слышала о нем раньше. Очевидно, ныне его превратили в карантин для тех, у кого подозревали чуму.

Нас высадили на берегу. Сибилла тяжело опиралась на мою руку. Навстречу нам вышел мужчина в кожаном халате и кожаных же штанах, с платком, который закрывал нижнюю часть его лица. Мы стали пробираться между открытых могил, в которых сотнями лежали трупы. Я увидела, как в глазнице одного из них копошатся личинки, а другой сидел прямо, раскинув в стороны окоченевшие руки, и со злобной ухмылкой смотрел на меня. От жуткой вони меня едва не стошнило. Я вздохнула с облегчением, когда мы наконец подошли к длинному зданию в центре острова. Изящные арочные проемы, протянувшиеся вдоль одной стороны, вели в обширное и прохладное пространство внутри.

Впрочем, там оказалось хуже, чем снаружи. На полу валялись соломенные тюфяки, на которых располагались иногда по четыре человека кряду. Другие лежали прямо на голом каменном полу или сидели, привалившись к стене и уронив голову на грудь. В воздухе висели звуки рвоты, кашля и стонов. Запах же оказался невыносимым.

Мужчины в масках чумных докторов расхаживали между рядами с кадилами в руках, курившимися лечебными травами. Они редко прикасались к больным, предпочитая тыкать и переворачивать их своими длинными палками. Один из врачей неподалеку от меня проткнул острием несколько волдырей, которые усеивали тело молодой женщины. Оттуда потекла вонючая черная жидкость.

– Ей самое место на Старом Лазаретто, – сказал он, обращаясь к коллеге. – Те, кто попадает сюда без чумы, скоро заразятся ею здесь.

– На Старом Лазаретто не осталось свободных мест. Люди не успевают умирать, как им на смену прибывают новые больные, – отозвался тот. – Такими темпами скоро вымрет не меньше половины Венеции.

Я вспомнила душную и грязную комнатку, в которой умерла моя мать, и то, как я потребовала воду для мытья, и как давила тараканов и клопов обратной стороной половой щетки. А здесь не было ни горячей воды, ни половой щетки. Тогда я поклялась, что больше никогда не буду так жить, но Лазаретто оказался намного хуже.

– Это же сущий ад, – прошептала я.

– Это не ад, – сухо поправил меня доктор, – а чистилище.

– Неужели здесь нет свободной кровати, чтобы я могла уложить ее? И лекарств, и еды? – Умоляющим жестом я протянула к нему руки.

– У вас есть деньги?

– Немного.

– Найдите еврея. Он продаст вам тюфяк и что-нибудь поесть.

И я стала высматривать ярко-желтый шарф, который полагалось носить всем евреям, после чего заплатила возмутительную сумму за вонючий, кишащий клопами тюфяк и чашку жидкого супа.

Сибилла промучилась всю ночь. Она кашляла так, что я боялась, что она выкашляет все внутренности. Когда небо начало светлеть, изо рта у нее хлынула черная кровь. Я заметалась, ища помощи. Но всем вокруг было так же плохо. В конце концов мне удалось разыскать деревянную хижину, из импровизированной трубы которой валил дым. Перед хижиной стоял какой-то мужчина, опираясь на лопату. Стоило ему заметить, что я бегу к нему, как он поднес ладонь к лицу, закрывая нос и рот.

– Помогите мне, пожалуйста… Она умирает.

– А ведь я тебя знаю. Ты – ведьма. Грязные ведьмы и вонючие евреи, это вы навлекли на нас гнев Господень.

Он перекрестился, и я заметила, что ногти и у него гнилые и черные. Мужчина вошел в хижину и захлопнул дверь перед самым моим носом.

Я вернулась обратно к Сибилле и села рядом, положив ее голову себе на колени, гладя ее по седой голове, пока она не перестала хрипеть и кашлять. Вскоре пришли санитары, выкрикивая сквозь свои маски в форме клюва:

– Corpi morti! Corpi morti!

Одним из них оказался и человек, который плюнул мне под ноги. Я узнала его по почерневшим ногтям. Он со своим напарником взяли Сибиллу за руки и за ноги и забросили на тележку. А потом мужчина достал из тележки половинку кирпича, раздвинул Сибилле челюсти и с силой сунул его ей в рот. Я громко запротестовала.

– Она – ведьма, – сказал он. – Она прогрызет путь наверх из-под савана, если мы не заклиним ей челюсти.

– Она умерла, – всхлипнула я.

– Пожиратели саванов питаются плотью мертвых, а потом поднимаются из-под земли, чтобы заразить всех нас. Если мы не зажмем ей челюсти сейчас, нам придется выкапывать ее позже и сжигать сердце и печень. А у нас и так хватает здесь работы с рытьем могил, чтобы еще возиться с их раскапыванием потом.

Его напарник так близко наклонился ко мне, что гнилостный запах у него изо рта заставил меня отпрянуть.

– Даже отсюда слышно, как пожиратели саванов прогрызают себе путь наверх. Сначала они выбираются из-под савана, потом отгрызают себе пальцы, а дальше принимаются за тела других умерших. Слышишь, как они урчат и чавкают прямо у нас под ногами?

– В конце концов они выберутся наружу, а потом начнут искать живую плоть, – добавил мужчина с черными ногтями.

Его напарник склонился еще ниже и погладил меня по талии.

– Не волнуйся, bella. Если тебе страшно, можешь привалиться мне под бочок. Со мной ты будешь в безопасности.

– Не прикасайся ко мне, – я оттолкнула его.

Он захохотал, и они вдвоем потащили тележку прочь, к пакгаузу, то и дело останавливаясь, чтобы подобрать других мертвецов, а я стояла и смотрела им вслед, сжав кулаки. Мне хотелось выть и кричать от ярости. Будь у меня в руке меч, я бы непременно зарубила обоих, испытав неземное удовольствие при виде их алой крови. И только тогда я поняла, что полюбила Сибиллу. Она и впрямь стала для меня второй матерью.