– Да он же наполовину парализован, – запротестовала Анна-Мария-Луиза. – И слабоумен вдобавок.

– А герцог Савойский – слишком молод, – продолжала королева Анна.

– Он на семнадцать лет моложе меня. И до сих пор позволяет своей матери править вместо него.

Возникла неловкая пауза. Король выпятил подбородок, а на лице королевы-матери отразилось замешательство. Она столько лет оставалась регентшей Франции, что до сих пор не могла отказаться от этой роли. Осушив кубок вина, королева-мать, подкрепившись, возобновила нападение.

– А что ты скажешь об императоре Фердинанде? Выходить за него ты тоже не пожелала.

– Он на двадцать лет старше меня.

– Полагаю, ты сочла это достаточной причиной, чтобы отказать и моему брату, – заявила королева.

– Он же кардинал!

– Фи! Ну и что с того? Его так и не посвятили в духовный сан, ведь он был инфантом Испании. Здесь можно было что-нибудь придумать. – И королева с неудовольствием встряхнула салфетку.

Анна-Мария-Луиза закусила губу, по-прежнему не поднимая взгляда от тарелки.

– Они готовы были жениться на мне только ради денег. А я… я хочу, чтобы кто-нибудь полюбил меня ради меня самой. – Голос у нее дрогнул.

– Ты рассуждаешь, как молочница, – голосом, в котором звучало нескрываемое презрение, заявил король. – Ты – внучка короля Франции. И твой брак – вопрос политический. Это должен быть союз, который принесет нашему трону богатство и влияние.

– Значит, меня можно продать, как корову, тому, кто больше заплатит? – отозвалась Анна-Мария-Луиза, судорожно сжав руки.

– Если я так велю, – был ответ. – Иной пользы от тебя быть не может.

И вновь за столом воцарилось долгое напряженное молчание. Анна-Мария-Луиза едва сдерживала слезы.

– Но ведь Франция наверняка располагает достаточными властью и влиянием? – сказала мать и улыбнулась королю. – Вся Европа только и говорит, что о роскошном дворе «короля-солнце».

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Но такая роскошь стоит денег. И добыть их можно только на брачном рынке.

– Но если Ее Высочество не хочет выходить замуж, – продолжала мать с явным сочувствием в голосе, – то в этом нет насущной необходимости?

– Это – не вопрос выбора. Это – вопрос долга и приличия, – ответил король.

– Кроме того, женщине нужен мужчина, чтобы повелевать ею и защищать ее, – добавила королева Анна. – Мой супруг король скончался почти двадцать лет тому, и я не знаю, что бы делала без помощи и совета моего дорогого Жюля, – и она ласково улыбнулась кардиналу Мазарини, который, откинувшись на спинку стула, хмурил брови, не сводя глаз с лица моей матери.

– Но при этом вы многие годы были регентшей короля, – заметила maman. – Вы сами вырастили двух сыновей, как я воспитываю своих дочерей после смерти моего дорогого супруга.

– В самом деле, – согласилась королева Анна. – Это правда.

Кардинал Мазарини нахмурился, и королева поспешила добавить:

– Хотя у меня был самый лучший советчик и наставник.

Maman горячо продолжала:

– Хотя я очень скучаю о своем муже, я по праву владею титулом и поместьями, и моей обязанностью всегда было управлять ими ко всеобщему процветанию. К тому же у моего супруга хватало собственных забот. Замок Шато де Казенев принадлежит мне, а после меня он перейдет к моей дочери.

Анна-Мария-Луиза смотрела на нее блестящими от любопытства глазами.

– Выходит, мадам, вы полагаете возможным для женщины иметь свой собственный уголок мира и быть его хозяйкой?

– Разумеется, – ответила мать. – Женщины были святыми, воительницами и матерями. Они более чем способны сами позаботиться о себе. – И обе обменялись теплыми понимающими улыбками.

– А известно ли вам, что женщины несовершенны и зачаты в пороке, что они – искажение мужского начала? – с язвительным презрением осведомился кардинал Мазарини. – Святой Клемент говорил правду, когда сказал, что каждая женщина должна чувствовать себя раздавленной стыдом оттого, что она – женщина.

Женщины за столом, как по команде, уткнулись в свои тарелки. Герцог Орлеанский подмигнул своему конфиденту. Я же страшно разозлилась. Почему молчит maman? Почему не скажет ему, как неоднократно говорила нам: «Для чего Господь дал нам разум, если не хотел, чтобы мы воспользовались им?» Я с сомнением посмотрела на нее. Она сидела, выпрямив спину, лицо ее раскраснелось, а между бровей пролегла глубокая складка. Она явно рассердилась, но хранила молчание.

– Нынче вечером я вижу только одну из ваших дочерей, – вдруг заметил король. – А где же та, которая скакала так, словно за нею гнался сам дьявол?

– Не уверена, что понимаю, кого имеет в виду Ваше Величество, – прохладно отозвалась мать.

– Вы говорите о том маленьком создании, которое мы видели сегодня? – спросила Анна-Мария-Луиза. – Это, наверное, какая-нибудь крестьянская девчонка?

– Маленькая девочка с большой собакой. – Король неотрывно смотрел на мать поверх края кубка.

– У нас здесь много маленьких девочек и еще больше охотничьих собак, Ваше Величество, – сухо прозвучал голос матери.

– Высокий серо-голубой пес в черную крапинку, с высоким благородным носом, – не унимался король. – Эта собака принадлежит вашей дочери, не так ли?

– Если вас интересуют собаки, Ваше Величество, вы можете завтра осмотреть наши псарни. – Мать подала знак Монтгомери, и тот распорядился унести пустые тарелки и подать на оловянных тарелках яблочный пирог с хрустящей корочкой, взбитыми сливками и арманьяком.

– С удовольствием, – король неприятно улыбнулся. – Но где же ваша младшая дочь, мадам?

– Она уже спит, Ваше Величество. Она еще ребенок и слишком мала для подобных увеселений.

– Две дочери и ни одного сына, – с набитым ртом проговорила королева Анна, давясь медовыми сливками. – Какой позор. Мы должны взять одну из них ко двору, Людовик. Старшая, по-моему, относительно смазлива. Давай пристроим ее ко двору и найдем ей мужа.

Сидящая за столом чуть поодаль, Мари отчаянно покраснела и опустила глаза. Я же гневно воззрилась на королеву. Как она смеет называть Мари «относительно смазливой»? Я, например, считала сестру самой красивой девушкой из всех, кого я когда-либо видела. Правда, ее темные глаза и теплого оливкового цвета кожа были сейчас не в моде при дворе, но она, по крайней мере, не унаследовала от отца крупный нос с горбинкой, какое несчастье случилось со мною.

– Муж ей понадобится, если она намерена стать наследницей, – сказал король. – Поместье выглядит процветающим. Нужен кто-нибудь, кто управлял бы им. – И он искоса взглянул на мою мать.

Мама нетерпеливо отмахнулась.

– Я неплохо управлялась со всеми поместьями и без помощи мужчины, Ваше Величество, и Мари готовили к этой роли с самого ее рождения. Так что она вполне способна взять бразды правления в свои руки.

– Женщина, управляющая большим поместьем, противна природе вещей, – изрек кардинал Мазарини. – Мужчина рожден повелевать, а женщина – подчиняться. В семье не может быть двух хозяев. Это все равно, что два солнца на небе.

– Или как слуга, отдающий приказания господину, – подхватила королева Анна.

– Или лошадь, едущая верхом на всаднике, – со смешком добавил герцог Орлеанский.

Кардинал Мазарини одарил его страдальческим взглядом.

– В конце концов, от женщин никогда не требовалось быть сильными. Не забывайте, Господь создал их из ребра Адама, так что они хрупки, слабы и покорны чужой воле.

Мать крепко сцепила ладони.

– Ваше Высокопреосвященство, вот чего я никогда не понимала и была бы вам очень обязана, если бы вы объяснили мне это. Если женщина и впрямь создана из ребра Адама, то разве не должны мужчины иметь на одно ребро меньше, чем женщины? Тем не менее все мои наблюдения свидетельствуют, что у мужчин и женщин одинаковое количество ребер с обеих сторон.

– Вы ошибаетесь, – нахмурившись, заявил кардинал. – У мужчин на одно ребро меньше.

– А вы никогда не пробовали сосчитать свои ребра? Могу сообщить вам, что у меня их по двенадцать с каждой стороны, и ровно столько же было у моего покойного супруга.