Я посмотрел на спящую красавицу. Кого же она собирается вырубить? И когда?

Я знал и без подсказок Путинцева: октябрь в Средней Азии — один из самых приятных месяцев. Поистине золотая пора. Конечно, год на год не приходится, но нам определенно повезло. Я сразу это понял, едва мы сошли с трапа самолета в ташкентском аэропорту. Не верилось, что еще несколько часов назад приходилось поднимать воротник плаща, чтобы спастись от колючего сибирского ветра.

Здесь о плащах еще не вспоминали. Большинство мужчин щеголяли в безрукавках, а многие женщины все еще носили летние платья.

Оказавшись на твердой земле, Ирина сразу же воспряла духом и с удовольствием стянула с себя курточку, не забыв украдкой переложить письмо в сумочку.

— Ой, Димка, а мне здесь нравится! Ка-акое солнце! В этом Ак-Ляйляке такое же?

— Откуда мне знать?!

Воздух сегодня был так прозрачен, что вершины Чаткальского хребта, синеющие над городом, казались неправдоподобно близкими.

— Нам туда? — спросила Ирина.

— Не совсем. Там, куда ты показываешь, Бричмулла. Помнишь, была такая песенка: Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллою…

Но она не помнила.

Машину я нашел в считанные минуты.

Пожилой усатый абориген согласился за доллары довезти нас до Кайраккума, назвав цифру, которая, по московским меркам, выглядела более чем скромно, да еще немало подивился, когда я кивнул, не став торговаться.

Ирина, успевшая похмелиться из припасенной бутылочки, снова задремала, разнеженная ласковым солнцем, а я во все глаза смотрел за окно. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я покинул Ташкент (в то время Мирзоев вкупе с Путинцевым и Джамалом вершил свои темные делишки).

И мне было любопытно наблюдать следы перемен. Но нового было мало, разве что исчезли вывески на русском языке, да среди прохожих попадалось меньше европейских лиц.

Притом дорога вела по закоулкам, мимо складов, стройуправлений и автобаз.

Наконец мы выехали на кольцевую дорогу, и водитель резко прибавил скорость. Сейчас будет мост через говорливую речушку Чирчик, сразу за которым тянутся бесконечные пригородные поселки.

Я вспомнил, что недалеко от моста располагалось корейское кафе, где подавали единственное блюдо под названием «кукси» — особо приготовленную лапшу, заливаемую холоднющим бульоном. Водочка под нее шла изумительно, даже в жаркие дни. Частенько мы собирались здесь тесной компанией. Где мои давние приятели и сослуживцы? Думали ли мы, произнося тосты за дружбу, что пройдет совсем немного времени, и судьба расшвыряет многих из нас по всей планете. Я уехал первым…

Задумавшись, я едва не прошляпил момент, когда мы проезжали мимо «Кукси». Несмотря на все потрясения, кафе уцелело и, судя по числу припаркованных у обочины машин, не утратило популярности. Но должно быть, там звучат уже другие речи…

Незаметно для себя я задремал, а когда снова открыл глаза, машина сворачивала с основной трассы на Бустон.

Характер местности резко изменился. По обе стороны дороги тянулись хлопковые плантации с четкими параллельными рядами растений, усыпанных клочковатой ватой. Вдоль рядов, согнувшись, передвигались сборщики, в основном женщины и дети, вызывая в памяти образы из «Хижины дяди Тома». И ни деревца вокруг, ни намека на тень.

Зато ничто не мешало обзору. Горы практически вкруговую синели на горизонте, их очертания дрожали в струящемся мареве. Памир. Необъятная горная страна. Где-то там тихо дремлет кишлак Ак-Ляйляк, не подозревая, что к нему приближаются искатели приключений, чтобы похитить тайну, которую он хранил столько лет.

За Бустоном — небольшим, уже таджикским, городком — пейзаж стал чуть ли не лунным. Ни плантаций, ни клочка обработанной земли. Красновато-коричневая почва напоминала спекшийся шлак. Рельеф вздыбился, то тут, то там к асфальту подступали голые скалы.

Казалось, дальше будет все хуже и хуже.

Но вот, после очередного поворота, взору предстала цветущая долина. Шоссе вывело к полноводной реке, вдоль которой раскинулся уютный зеленый город. Сыр-Дарья. Ходжент — ровесник Рима…

Мы долго ехали по широким улицам, обрамленным высоченными деревьями. Город был в основном одноэтажный, кварталы походили друг на друга, как братья-близнецы. Нет, здесь, конечно, не стреляют.

Наконец водитель свернул в тихий тенистый переулок с высокими — за два метра — глинистыми дувалами, за которыми угадывались просторные особняки. Похоже, здесь обитал состоятельный люд.

В дувалы были вмонтированы двустворчатые металлические ворота. А вот и нужный номер.

Наш молчаливый водитель повернулся ко мне и постучал полусогнутым пальцем по циферблату. Что ж, он уложился в два часа и заслужил обещанную плату.

Я потянул за рукав разомлевшую Ирину:

— Ваше величество! Извольте проснуться. Приехали.

Она сладко потянулась — «уже?» — и выбралась наружу.

Автомобиль умчался на поиски новых пассажиров, а я высмотрел рядом с воротами кнопку звонка и утопил ее.

Буквально тут же с той стороны послышались быстрые шаги.

Врезанная в ворота калитка распахнулась.

В проеме стоял плечистый, несколько грузноватый мужчина лет пятидесяти, в белой рубахе и синих шароварах. У него было широкое смуглое лицо, черные до жгучести брови и внимательные карие глаза, разделенные крючковатым тонким носом, похожим на миниатюрный ятаган. На бритой голове сидела тюбетейка.

— Здравствуйте! — сказал я. — Мы ищем Дадо-ака. Должны передать ему привет от Ярослава Гавриловича.

Он кивнул, перевел взгляд на Ирину, затем отступил в глубь двора и, прижав правую руку к груди, склонил голову.

— Ваалейкум ассалом! Здравствуйте, дорогие гости! Проходите в дом, отдохните с дороги. Как самочувствие? Как добрались? Все ли хорошо? Очень жаль, что вы не сообщили номер рейса. Счел бы за счастье встретить вас. Друзья Ярослава — желанные гости в моем доме. Извините, я хотел сказать, что теперь это ваш дом…

По-русски он говорил уверенно, почти без акцента, лишь заглатывая мягкий знак.

— Спасибо за добрые слова, — в той же манере ответил я. — Все ли у вас благополучно? Все ли здоровы?

Восточные церемонии… Весьма, кстати, симпатичные. В нашей средней полосе нечасто услышишь нечто подобное. Я понимал, что Дадо отдает дань вековой традиции, и вместе с тем чувствовал, что ему доставляет искреннее удовольствие оказать нам любезность. Друзья либо близкие бывшего сообщника, тем более исчезнувшего с горизонта на долгих двенадцать лет, вряд ли вызвали бы такой энтузиазм. Нет, Путинцев для него — не просто бывший сообщник. А может, и вовсе не сообщник. Тут что-то другое, человечное… Что же их связывает?

Между тем хозяин повел нас за собой по увлажненной бетонированной дорожке.

— Сказки Шехерезады… — восторженно прошептала мне на ушко Ирина.

Двор утопал в зелени и цветах. Дувал, оштукатуренный с улицы, внутри служил опорой для виноградника. Лозы, поднявшиеся по натянутой проволоке, были усыпаны янтарными, бордовыми и черными гроздьями. Большой дом, выстроенный буквой «П» — с относительно короткими ножками и более длинной перекладиной, — стоял в глубине двора, как бы замыкая на себя участок. Внутреннее пространство было разбито узкими кирпичными дорожками на небольшие квадраты и треугольники, в каждом из которых росло несколько деревьев определенного вида: гранаты, персики, айва, инжир, хурма… Центральную дорожку окаймляли пышные кусты роз. А посреди этого благоуханного сада высился помост с затейливым навесом, поддерживаемым резными разукрашенными столбиками. Наверх вела не менее затейливая лесенка.

Дадо сделал широкий жест, указывая в сторону помоста:

— Вы устали с дороги. Прошу вас подняться на айван и немного отдохнуть.

Почему бы и нет?

Айван в несколько слоев устилали толстые ватные одеяла, по которым были раскиданы маленькие тугие подушки. В центре красовался расписанный восточным орнаментом столик высотой в ладонь.