Я ответил, что последнее из названных качеств считаю особенно ценным, достойным всяческого поощрения.
Он меня отлично понял.
Жил Альберт Петрович в отдельной трехкомнатной квартире со свирепым бульдогом и грациозной кошечкой, которая, кажется, держала своего извечного врага на коротком поводке.
В одной из комнат была оборудована кинолаборатория, битком набитая современной аппаратурой — солидная, внушающая доверие, не чета жалкой будке Пименова.
Я сказал хозяину, что для начала хочу прослушать кассету. Немедленно и наедине. За отдельную плату.
Он не возражал. Тут же зарядил диктофон и вышел.
Я включил звук.
Беседа двух старинных приятелей…
Да-а… Знать бы КЭПу о журналистских привычках Касаева! Придержал бы свой язык…
А ведь у КЭПа и врагов хватает. Спокойной жизни у него нет — все время кто-нибудь роет поблизости.
Например, NN — великий мастер по части «опускания» своих противников. Он умеет устраивать скандалы, эхо которых не затихает месяцами, из ничтожного пустяка, даже из воздуха, виртуозно выбрав подходящий момент. А уж такое…
Да, с КЭПа причитается. Но боюсь, мне не дождаться искренней благодарности.
«Признавайся по-честному, Димыч, слушал? — И рентгеновский взгляд, помноженный на сверхъестественное чутье. — Значит, не удержался?»
Тяжкую ношу взвалил я на свои плечи! Надо до тонкостей продумать каждый жест…
Затем мои мысли внезапно переключились на Гарика. Эх, старина… Знать бы тебе, какой капкан защелкнется завтра за твоей спиной!
Итак, завтра, в первой половине дня, он оформит договоры на рекламу с двумя десятками газет. Вечером я передам ему копии платежек, якобы полученных мною по факсу (они давно уже ждут своего часа в «дипломате»).
Вообще-то газеты предпочитают публиковать крупную рекламу после того, как деньги за нее поступили в кассу. Но нередко и копии платежки достаточно, особенно если на горизонте появляется перспективный клиент. Но главный козырь — ручательство Касаева. Его порядочность общеизвестна, ему доверяют. Тем более что он сошлется на шесть миллионов, внесенных в бухгалтерию «Невской радуги».
Поэтому в течение последующей недели если не все двадцать, то уж наверняка не менее пятнадцати солидных газет опубликуют на своих страницах рекламу, которая никогда не будет оплачена.
Недельки через две-три в редакциях начнется легкая паника.
Кто-нибудь позвонит в Читу по указанным в рекламном тексте телефонам. Ребята, куда, мол, пропали ваши денежки?
Сибиряки страшно удивятся. Продукция наша, но давать рекламу в Петербурге и не помышляли. У нас свой рынок. Тут какая-то ошибка.
Начнутся разборки.
«Кто притащил эту липовую рекламу? Касаев? А подать сюда Касаева!»
Он, разумеется, сошлется на меня.
Опять пойдут звонки.
«Дмитрий Черных? — снова удивятся за семь тысяч километров от Северной Пальмиры. — Нет у нас такого сотрудника. И не было никогда».
Одних телефонных разговоров набежит на кругленькую сумму.
А после в одну из редакций придет «телега», в которой анонимный доброжелатель сообщит, что Касаев, запутавшись в долгах, согласился за пятнадцать миллионов сыграть этот трюк с рекламой, а после прикинуться простачком — я не я, и лошадь не моя. Денежки он уже получил, сибирская фирма свою рекламу сделала, все шито-крыто… Преступный сговор! Вот какой хитрец ваш Касаев, а пишет о высоких материях.
Постыдился бы! Гнать таких поганой метлой из журналистики!
И этой «телеге» поверят, потому как иного разумного толкования случившегося попросту нет.
Гарик, конечно, будет сражаться как лев.
Не исключено, что, заняв, где только можно, он полетит в Читу, но ничего хорошего из этой поездки не получится.
Можно будет еще подбросить дровишек в костер.
Он по уши окажется в дерьме, из которого ему уже не выбраться. Зная его натуру, не сомневаюсь, что на каком-то этапе он запьет по-черному. И будет ему уже не до КЭПа. Да и кто поверит корыстолюбивому лжецу?
Догадается ли он связать воедино два события? Возможно. Но это ничего не изменит.
А если судьбе будет угодно снова свести нас, я поведаю Гарику душераздирающую историю о том, как меня подставили, вышвырнули из фирмы и замели все следы. Скорее всего, через Кира — за ту самую кассету, которую украли у меня в поезде. Этот Прошев отомстил даже мне. Я потерял работу, перспективу, уважение друзей. Меня подозревают в махинациях с той самой рекламой. Но, клянусь, я сам оказался жертвой…
Касаев поверит мне, и мы поплачемся друг дружке в жилетку. Гарик даже извинится за то, что по его вине со мной приключилось столько несчастий. Если только не сопьется окончательно к тому времени.
Таков общий сценарий. Идея принадлежит Старику, а детали мои. Нормальная разработка, а? Черти бы меня побрали… Ну почему Касаев не оказался обыкновенным подонком? Нельзя же быть так безоглядно доверчивым, коли уж затеваешь крупную игру с серьезными людьми!
В гостиницу я вернулся поздно. С двумя кассетами. Выпил рюмку коньяка и долго стоял у окна, выкурив, должно быть, полпачки. Затем снял трубку и набрал московский номер.
— Привет! — отозвался Старик. — Какие новости? — На сей раз голос звучал радушно, даже ласково, не то что вчера.
— Товар у меня. Выезжаю завтра.
— Смотри не потеряй по дороге.
— Когда такое было?
— Ладно-ладно. Мой долг — предупредить. На вокзале встретим.
— Хорошо. Где шеф? Я хотел бы с ним поговорить.
— Тебе повезло, — фыркнул Старик. — Он здесь. Заходил за бумагами для завтрашнего выступления. Погоди, я его предупрежу.
— Димыч? — раздалось в трубке через полминуты. — Рад тебя слышать. — Судя по интонации, КЭП пребывал в прекрасном расположении духа. Старик сообщил ему, конечно, о моем успехе.
— Полный порядок, — тем не менее ответил я.
— Так-так… Молодец! Так что там, говоришь?
— Диктофонная пленка.
— Ну и как?
— Что — как?
— Послушал ее, а, Димыч? Одним ухом? Признавайся, плутишка. — КЭП шутил, но я-то знал, что стоит за этой шуткой.
— Мне без интереса. Инструкцию я помню.
— А копии?
— Копий нет.
— Совсем?
— Совсем.
— Это точно?
— Абсолютно.
— Какие-нибудь бумаги, записи?
— Ничего.
— Замечательно… Ну, спасибо, Димыч, за добрую весть. Требуй царской награды.
— Прямо сейчас?
— Почему бы и нет? — рассмеялся он. — Только давай быстрее, меня ждут.
И я решился.
— Шеф, давайте отменим последнюю часть акции. Он уже не опасен.
Еще до ответа я почувствовал глухое раздражение КЭПа.
— Что-то не узнаю тебя, Димыч. С чего вдруг такая жалостливость? Стареешь, что ли?
— Просто не вижу смысла…
— Нет! — резко перебил он. Ты его не раскусил. Акцию надо обязательно довести до конца. Действуй жестко. Ты меня понял?
— Понял.
— Неудачная просьба, Димыч. Советую переиграть. Но — дома. Ладно, мне пора.
— Счастливой рыбалки…
Но он уже бросил трубку.
Что ж, дружище Касаев… Я попытался тебя отмазать. Не вышло. Значит, не судьба. Извини…
Что-то еще осталось в осадке после разговора с КЭПом. Нечто подобное тому, что я испытал, обнаружив в комнате Пименова черновики досье.
На душе было гнусно, как на разбитой улице в слякотный день. Напиться, что ли?
Понедельник, 25 сентября
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ И ПОСЛЕДНИЙ
Я проснулся так резко, будто к моим пяткам приложили электроды.
Половина шестого утра.
Только что КЭП насадил на крючки извивающихся червяков и забросил их в тихий сонный водоем, от которого поднимается молочный пар, скрывая противоположный берег. КЭПу не важен улов, важна поклевка.
Но сегодня приоритеты могут измениться.
Что, если Бизон не стал откладывать дела в долгий ящик?
Значит, именно в этот момент охрана обнаружила его. Будет ли он отстреливаться? Или сразу поднимет свои кувалды?
Если его схватят, то отмалчиваться ему нет резона. Меня он заложит в первую же минуту.
