Я молча стояла около машины, наведя пистолет на Добрынину спину. Почему не на Ингу или не на Вадима? Да потому что именно Добрыня был здесь самым главным. И сейчас он уговаривал своих сообщников не сдавать нас с Булатом ментам или эсбэшникам.

Говорил он довольно громко, так что не нужно было напрягать слух.

— Инга, Вадим, — увещевал Добрыня, — ребята, конечно, погорячились, но ведь никто же не пострадал в итоге. В багажнике ехал я, но я готов это забыть. Предлагаю не связываться с официальными властями. Сейчас мы мирно, спокойно, без скандалов (произнося эти слова, он повернул голову в сторону Инги) едем ко мне в «Дорогомилово», дом шесть, квартира два.

Пауза и вопрос:

— Согласны?

К моему удивлению, Инга с Вадимом заметно повеселели.

— Ну хорошо, — капризно сказала «настоящая любовь», а Вадим кивнул в знак согласия.

Мы сели в машину. Булат за рулем, рядом с ним — Добрыня, я и Инга; Вадим сзади. Султана, чтобы не нарушал хрупкий нейтралитет, засунули обратно в котомку, несмотря на его отчаянное сопротивление. Пистолет я убрала за пояс. Добрыня, заметивший это, поинтересовался:

— Не боишься, что себя прострелишь? Что за модель-то?

— Не боюсь. — Я решила последовательно ответить на его вопросы. — Модель хорошая, «пернач» называется.

Он удивился. Видимо, был наслышан об этом оружии.

— Откуда у тебя «пернач»?

— Нашла, — сухо сказала я, дав понять, что эту тему развивать не намерена.

Булат развернул машину, и мы поехали в сторону Симферопольского шоссе. Через десять минут наш «мерседес» уже шуршал колесами в сторону Москвы. Очень скоро появилось первое электронное табло, сообщившее нам, что до МКАД осталось восемь километров. А еще через несколько минут к свету луны и звезд добавились огни большого города. На въезде нас никто не остановил. Дежурный был занят проверкой документов у водителя трейлера с номерами Европейского сообщества.

Я взглянула на часы — половина второго. До рассвета еще далеко. Мы проехали темноватые спальные районы, где ночную тьму рассеивал лишь слабый свет уличных фонарей да редкие огоньки в окнах. Людей на улицах почти не было. Спальные районы сменились центральными, здесь света было побольше — ярко освещенные витрины, гирлянды фонариков на деревьях. На улицах стало оживленнее, появились стайки молодых людей на роликах, мимо нас уже несколько раз проехали группы байкеров.

— Как поедем? — нарушил молчание Булат.

— Я думаю, — ответил Добрыня, — надо ехать по Третьему кольцу, там сразу выезд в центр и направо — на Киевскую. Знаешь дорогу?

— Найду, — ответил Булат.

Через двадцать минут мы вырулили на Студенческую улицу, но не туда, где тупик с плакатом и где на моих глазах погибли два офицера СБ, а с улицы Дунаевского.

— Документы у вас есть какие-нибудь? — повернулся ко мне Добрыня.

С документами было плохо. Мои права остались в «Городе солнца», паспорт вместе с дорожной сумкой валялся на той аллее, где Лиховец пыталась нас задержать, а что касается Булата, то я вообще сомневалась, был ли у него хотя бы вид на жительство.

— Нету документов, — огорченно призналась я.

Добрыня задумался.

— Ладно, пройдем под мою ответственность…

Мы проехали мимо здания Дорогомиловского районного суда, выглядевшего как маленький гнилой клык, чудом затесавшийся среди фарфоровых зубов. Около шлагбаума перед комплексом «Дорогомилово» стоял охранник. Добрыня опустил стекло и поздоровался.

— Здравствуйте, Добрыня Никитич, — уважительно ответил страж ворот, наклонился и, заметив нас, уточнил: — К вам гости?

— Да, Андрей, подруга школьная со своим будущим мужем.

— Документы покажите, — обратился к Булату охранник.

— Андрей, — перебил его Добрыня, — мы сегодня случайно встретились, не виделись лет пять, если не шесть. Конечно, у ребят никаких документов нет. Они же не знали, что сегодня сюда поедут. Давай под мою ответственность.

— Вообще-то так не положено, — засомневался охранник, — но для вас, Добрыня Никитич, сделаем исключение.

Он зашел в будку, шлагбаум медленно пополз вверх, и мы въехали на закрытую для простых смертных территорию элитного поселка.

Дом шесть оказался симпатичным двухэтажным строением. Вход в квартиру номер два украшали две белые колонны с кучерявыми завитушками наверху — то ли коринфский, то ли ионический стиль. Массивные двери из дорогого дерева с неожиданными в нашем климате стеклянными вставками. Я не удержалась:

— И как вся эта красота переносит российские морозы?

Добрыня улыбнулся:

— Нормально. Стекло специальное, закаленное и пуленепробиваемое. Сама дверь металлическая, а это — шпон. Правда, красиво?

Я подумала, хорошо, что моя мама этого ни разу не видела. В противном случае ее матримониальные атаки на меня приняли бы на редкость агрессивный характер.

Добрыня вынул из внутреннего кармана пиджака какую-то карточку, быстро приложил ее к мерцающему индикатору и дернул на себя дверь:

— Добро пожаловать! Идите по лестнице на второй этаж.

Квартира у него была просто шикарная. Пол из незнакомого мне дерева, явно выросшего не в средней полосе России. Сливочного цвета стены, окрашенные с эффектом зеркала, как во дворцах французских королей. Мебели немного, но вся сплошной антиквариат. Неплохо, очень неплохо устроился Добрыня. Я засмотрелась на чудесную вазу, стоящую рядом с камином. Да-да, в гостиной был камин — не имитация, а самый настоящий. Рядом на красивой золотистой подставке лежали аккуратно напиленные дрова. На каминной полке (кажется, это так называется) стояло несколько весьма оригинальных фарфоровых статуэток. Это были не балерины, не собачки, не дамы с букетами цветов, не дети с тележками. Справа, почти у самого края, стояло фарфоровое деревце, на одной из веток которого сидел мужчина с дубинкой в руках. Рядом с деревцем красовался огромный черный кот. Была там и женская фигура — сухонькая старушка со шваброй в руках. Еще там был всадник на коне с копьем в руках — худющий старик, нечто среднее между Дон-Кихотом и тем всадником Апокалипсиса, который изображает Смерть. Крайняя левая статуэтка тоже изображала женщину без особых примет — типичный «городской фарфор» начала XX столетия, когда национализированные заводы стали выпускать ширпотреб. В руках у женщины был зонтик.

Над камином висело большое зеркало в бронзовой раме. Я мельком посмотрелась в него и заметила, что Добрыня с удовольствием наблюдает за мной. Он поймал мой взгляд в зеркале:

— Нравится?

— Очень, — похвалила я. — Это теперь за работу помощника столько платят?

Он улыбнулся:

— Ну да, некоторым платят.

Мы с Булатом сели на большой диван (котомку с Султаном Булат положил к себе на колени), Инга устроилась в кресле. Вадим колебался: у него был выбор — сесть рядом со мной на диван или в кресло. Однако единственное свободное кресло отличалось от того, на котором сидела Инга. Оно было больше — явно любимое кресло хозяина. Сесть в него Вадиму не позволяла субординация. С другой стороны, сесть рядом со мной — неминуемо нарваться на скандал. В итоге он нашел компромиссное решение: сел на ручку Ингиного кресла.

Добрыня тем временем положил в камин несколько поленьев, набросал сверху каких-то бумажек и поджег. Бумажки вспыхнули и, почти мгновенно прогорев, начали затухать, но он подсунул несколько щепочек, огонь перекинулся на них, а потом уже схватились и поленья.

— Что будем пить? — Добрыня явно решил поиграть в приветливого хозяина, владельца фамильного замка.

— Мне как обычно, — подала голос Инга.

— Мне тоже, — эхом подхватил Вадим.

— Спасибо, я ничего не буду. — Это уже я.

— А вы? — Булат покачал головой.

— Хорошо, — подвел итог Добрыня, — Ингочке мартини со льдом, Вадиму стопку водки, я, как обычно, по вискарю… Из твоей, кстати, бутылки, Вася. Спасибо за подарок ко дню рождения.

Добрыня разлил алкоголь по бокалам. Вадим суетливо вскочил и забрал свою и Ингину выпивку. Добрыня сел в кресло, протянул ноги к огню и пригубил виски. Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице.