— Да уж.

Лена была одета в те же кожаные шорты и широкую майку, на этот раз красную, которая еле-еле прикрывала ей грудь. Под злобными взглядами суровых газетчиков они пошли дальше в сторону Адмиралтейства.

— Как их твой наряд зацепил, — заметил Гена. — Коррида просто — на твою майку рогами своими так и поводят, глазами сверкают, зубами скрежещут…

— Ну, они ведь тоже люди, — усмехнулась Лена.

Когда они наконец дошли до дома, где жила Лена, оба уже чувствовали усталость от двенадцатичасовой прогулки. Войдя в квартиру, Лена стянула с себя майку, оставшись в одних шортах, сбросила кроссовки и повалилась на тахту.

— Пять минут отдыха. Ох, замучил ты меня, Гена, давно я столько не ходила.

— Я тоже. — Гена плюхнулся рядом с ней и положил руку на ее маленькую холодную грудь. — Класс! Отлично денек провели. Слушай, — он вскочил, — я есть хочу! Что там у тебя на кухне?

— О-о-ой, иди сам посмотри, я пошевелиться не могу.

Через десять минут Гена принес на подносе кофе и кучу бутербродов с сыром — больше ничего у Лены не оказалось. Они ужинали лежа, первые минуты молчали, набив рты и прихлебывая горячий кофе.

— Смешной парень этот ваш Леша, — сказала Лена, прожевав наконец бутерброд. — Спокойный вроде, а лихость в нем чувствуется внутренняя, удаль такая молодецкая.

— Чего это ты вспомнила?

— Да так. Мы-то с тобой — уставшие циники, в сущности. А он еще непуганый, молодой, красивый. Жалко, если-обломает его жизнь.

— Говорил я ему — оставался бы в Штатах, скажи, Ленка, правильно ведь?

— Да правильно, конечно. Загнется он здесь. Или в бизнес уйдет — станет скучным, женится, начнет дачи себе строить, с друзьями рассуждать, какой цемент крепче, какая краска лучше… Тоска.

— Слушай, Лен, а расскажи, как ты хиппи была. Я тебя не встречал тогда, а тусовался-то во всех местах.

— Не обращал внимания, наверное. А вообще, я больше по стране ездила, в городе долго не сидела. В Москве жила некоторое время, в Таллине, в Риге. Зимой в Азию моталась, где потеплее. А в ГБ меня начали таскать, когда дружок мой уехал. Кстати, тоже в Америку. Женился, фиктивно, конечно, и уехал. Повезло ему — тогда с этим сложно было, да ты и сам знаешь.

— Да уж помню, как же…

— Ну вот и начали — как да что… А потом, видимо, менты указание получили, на улице стали прихватывать без конца, знаешь, как в анекдоте — то сидишь не так, то свистишь не так… Ну, я и затаилась. А Коля мне до сих пор пластинки шлет…

— А родители у тебя, прости, живы?

— Да живы, конечно. Просто у нас квартира большая была, мы ее разменяли — вот комната мне выделена. Я же девушка взрослая. — Лена улыбнулась.

— А ты-то в Штаты не собираешься, к Коле своему?

— Как же, конечно, собираюсь. Но ты не бойся, Гена, я на месяцок съезжу да и вернусь. Так что не успеешь соскучиться.

— Ну, слава Богу. А я-то уж разволновался, разнервничался, распсиховался… — Лена не дала ему договорить, обняв и повалив на тахту.

Алексей очнулся оттого, что почувствовал холод. Открыв глаза, он понял, что в лицо ему кто-то плеснул холодной водой. Прямо перед ним была стена, оклеенная зелеными выцветшими обоями. Алексей понял, что сидит на стуле, и попробовал встать, но оказалось, что ноги его привязаны к ножкам, а руки схвачены за спинкой стула. Голова сильно болела, особенно затылок, и было сложно повернуть ее и посмотреть, что же происходит за спиной, — там слышались шаги, возня, шорохи и чье-то дыхание, но те, кто был в комнате, молчали, только ходили, что-то переставляли с места на место, покашливали, сопели.

Он услышал звук открывающейся входной двери и наконец голоса.

— На месте? — спросил отчетливый, уверенный в себе интеллигентный баритон.

— Ждем тебя, Виталий, не дождемся. Пацан все никак не очухается. Петрович на кухне сидит, — ответил ему хриплый, простецкий, скомканный басок.

— Саша здесь?

— Тоже на кухне, чай пьет.

— Ну, пойдемте, посмотрим на нашего гостя.

В комнату вошли несколько человек.

— Поверните его. Что это вы с ним сделали?

— Подрался парень немного, пришлось успокоить, — пробасил знакомый уже голос.

Чьи-то мощные руки взялись за спинку стула и легко повернули его вместе с привязанным Алексеем на 180 градусов. Теперь он разглядел всех. Лысого Сашу Алексей узнал сразу, остальные были незнакомы — кроме великана, который стоял, опершись на косяк двери и скрестив руки на груди. Рядом находился средних лет Мужчина приличной наружности и хорошо одетый — костюм баксов четыреста стоит, машинально оценил Алексей. На подоконнике сидел молодой белокурый атлет, весь в коже с ног до головы. Что-то было в нем отталкивающее в его нарочитой, книжной красоте, во влажных глазах, которыми он, не отрываясь, смотрел на Алексея, в его глубоком, тяжелом дыхании.

— Петрович, заходи, — крикнул, повернув голову к двери, великан. Человек в дорогом костюме чуть посторонился и пропустил входившего на зов потасканного, морщинистого мужичка — пиджак висел на нем, как на вешалке, съезжая с узких плеч, брюки болтались на тощих ногах, на лбу выступили капельки пота.

— Ну, Миша, что ты можешь нам поведать о сем молодом человеке? — спросил главный. Алексей сразу понял, что этот, в костюме, здесь хозяин, остальные — шестерки, кроме, пожалуй, Саши, — это вообще темная лошадка.

— В первый раз его вижу, — пробурчал мужичонка, исподлобья разглядывая Алексея. — Делать мне, Виталий, что ли, больше нечего, как с молодняком возиться…

— Да, дел у тебя в последнее время действительно невпроворот было, — усмехнулся тот, кого называли Виталием, главный. — Сейчас-то хоть оправился немного после своих «дел»? Голова-то начала соображать? Понимаешь, насколько все серьезно?

— Эх, Виталий… — Мужичонка глубоко вздохнул. — Я же тебе говорил — я налево не работаю. Мы с тобой договорились, и я свое слово держу. А этого парня знать не знаю, ведать не ведаю.

— Да? Ну ладно, ступай, Миша, на кухню, попей еще чайку, а мы вот у него, — Виталий показал на привязанного к стулу Алексея, — порасспросим пока, что да как.

— Ну, что с тобой делать, гаденыш? — Тихим ровным голосом спросил лысый Саша, когда мужичонка скрылся за дверью. — Виталий, что делать с ним будем? Ты что? — лысый снова обратился к Алексею. — Что ты наделал, мальчик? Ты понимаешь? Какого человека ты укокошил? В Бога веришь?

Алексей молчал. Что ему сказать? Как отсюда выбраться? Он почти не слушал лысого, пытаясь проанализировать свое состояние. Удивляло то, что страха не было совершенно. Только боль в затылке и желание как-то выпутаться. Он словно не воспринимал все происходящее всерьез, скорее, как сон, когда знаешь, что в любую минуту можешь проснуться и обнаружить себя дома, в своей постели, потянуться, отбросить одеяло, сварить кофе, залезть под душ…

— Что задумался? — Лысый шагнул к нему. — Сейчас заговоришь, юноша…

— Стой, Саша. Нельзя его уродовать. Он еще кое-кому нужен. Так, милый друг. — Теперь говорил Виталий. — Сейчас ты нам расскажешь, как ты оказался в лесу, что ты там искал и почему ты искал именно в этих местах. Скажешь, откуда у тебя информация. Говори лучше сразу, потому что потом все равно расскажешь, но перед этим тебе будет очень больно. Очень.

— Ничего не знаю, — пробормотал Алексей, желая потянуть время. Он не очень понимал, чего от него хотят. Что искал? Да ничего конкретно он не искал — что попалось, то и забрал бы. — Никого не знаю. И этого не знаю. Книги читаю. Знаю, что там бои были большие. Вот и смотрел, чего есть.

Лысый, стоящий уже рядом с ним, взял его за волосы и поднял голову так, что глаза Алексея смотрели прямо в потолок.

— Ну, сейчас будешь говорить правду. Кто тебя туда навел?

— Никто…

Лысый быстро, коротко ударил его в солнечное сплетение, не отпуская волосы. Алексею показалось, что позвоночник его сейчас лопнет, — дыхание исчезло, все тело потянуло судорогой вниз, но лысый крепко держал его голову лицом вверх, и Алексей как-то сжался внутри, мышцы живота и спины страшно напряглись, стремясь сжать, сложить спину пополам…