Своеобразно преломляется на практике и принцип соответственности зарплаты росту производительности труда — «каждому по труду». Содержание излишков рабочей силы, оплата простоев компенсируется недоплатой, эксплуатацией производительного труда. Возможность получать незаработанные деньги открывается в том случае, если другим не доплачивают заработанное. Как это делается на индивидуальном уровне мы видим на примере пересмотра норм. То же самое происходит на уровне производств. У нас полно нерентабельных предприятий, они убыточны годами, десятилетиями, половина совхозов убыточны — кто их содержит, на что они существуют? На государственные дотации и безвозмездные ссуды, т. е. за счет рентабельных предприятий. Стимулируется не производительность, а паразитизм и иждивенчество. Какой смысл выкладываться, если нет должного вознаграждения, зачем работать, если оплата и так гарантируется? Дураков, как сказал директор, нынче нет. Агитка дутых рекордов никого не волнует. Дотянуть до плана, до нормы и баста. А высоки план и нормы — мало, кто когти рвет, нарочно вполсилы, чтобы убедить вышестоящих в нереальности задания, скорректировать в сторону уменьшения. Напрочь пропадает заинтересованность в конечных результатах производственной деятельности. Инерция производителей — естественная реакция на уравнительный принцип так называемого стимулирования.
В подобных условиях, казалось бы, нечего ожидать нормального экономического роста. Но статистика утверждает, что определенный рост есть и даже неуклонный, поступательный. Каким чудом? Это творит чудеса принцип планомерности и пропорциональности, который на практике сводится к централизованному планированию от достигнутого или по базе. Каждый плановый период к достигнутому уровню прибавляется определенный процент — очень просто. В разных конкретных ситуациях, конечно, бывает всякое, но общая установка незыблема: рост, во что бы то ни стало рост. Выполнено задание на сто или двести или семьдесят процентов — на следующий календарный период этот уровень берется за базу. Бюрократическое уродство такого планирования очевидно: чем лучше сработаешь, тем больше потом запланируют. А соседнее предприятие, предусмотрительно не забегающее далеко за стопроцентную отметку, без особых усилий справляется с незначительным ростом планового объема. Поскольку фонды экономического стимулирования, премии зависят не от объема производства, а от выполнения планового задания, больше зарабатывает тот, у кого меньше план, другими словами, больше получает тот, кто меньше дает. Планирование от достигнутого дает рост, но это шаг вперед — два назад. По существу, поощряется сдерживание производства, накопление и утаивание резервов, чтоб не застали врасплох выкрутасы планирования. Честный хозяйственник всегда проигрыше.
В условиях эксперимента Щекинский химический комбинат, работавший под девизом «людей меньшей — продукции больше», ввел в действие все резервы, в два раза увеличил выпуск продукции, в три-четыре раза поднял производительность труда. Через несколько лет комбинат вернули на круги своя: опять стали планировать от достигнутого, а фонд зарплаты сократили по численности работающих. В результате, коллектив стал получать зарплату меньше прежней. Упал интерес к труду, а план достиг крайнего напряжения, и прогремевшее на весь мир предприятие скатилось в число самых отстающих в Тульской области. Конфузней не придумаешь.
В Барнауле на котельном заводе мне показали министерский документ, где вторая строка — возможный объем производства при мощностях, а первая — плановое задание, которое на 20 % превышало производственные мощности и подписи ответственных товарищей из Министерства. Главный экономист простонал только, что едет в Москву. Он будет не требовать, а просить, чтобы Министерство признало, что 2х2=4 и уменьшило бы задание до разумного предела. Вопреки всякой логике такие прошения далеко не всегда венчаются успехом. Предприятию оставляют заведомо нереальный план со всеми вытекающими для руководства и всего коллектива шишками. А на следующий год опять «от достигнутого». Предприятие надолго погружается в черную полосу неурядиц. Люди годами не видят премий, падает зарплата, разбегаются рабочие. В таких случаях искушенный директор идет на риск: резко срывает производственную программу, план выполняется, скажем, всего процентов на семьдесят. Разумеется, если директор не слетит с кресла, все равно получит большой нагоняй. Однако из зол он выбирает меньшее. Нагоняй был бы при любом невыполнении. Зато теперь план будет значительно уменьшен, а это несколько лет гарантированной передышки. А там опять повторить.
Бюрократическое планирование от достигнутого извращает саму идею плана, превращая его из метода регулирования в тормоз хозяйственного развития. Накапливаются, утаиваются неиспользуемые материальные и трудовые ресурсы, утрачивается личная и коллективная заинтересованность в результатах производства, процветает показуха и жульничество. Отсюда повсеместный неискоренимый дефицит. Легче перечислить, чего в достатке, чем-то, чего не хватает. Первая в мире лесная держава — и острая нужда в пиломатериалах и бумаге. Огромные запасы руд, мощная металлургия, — традиционная нехватка металла. Больше всех выращиваем хлопка и льна — и годами перебои в хлопчатобумажных и льняных тканях. Необъятные бассейны рек — и нет речной рыбы в продаже. Богатейшие нефтяные промыслы — и жестокий голод с горючим. Этот перечень можно продолжать до бесконечности, но проще пойти в магазин и спросить, например, колбасу, молоко, масло, сыр, чтобы стало понятно смущение, какое испытываешь перед статистикой, согласно которой все у нас в целом выполняется и перевыполняется.
Кто производит дефицит? Да тот же самый Госплан, который в титанической борьбе с дефицитом вынужден спасаться от него в закрытых спецмагазинах, чтобы прокормить своих сотрудников. Как будто нарочно создаются проблемы!
Планы на бумаге, дефицит на практике. Не Госпланом бы именовать, а Госдефицитом — настолько велика роль этого учреждения в образовании хаоса, который гнездится в самой природе нашего планирования.
Под эгидой пропорциональности на деле традиционно планируется диспропорция. Опережающее развитие тяжелых отраслей группы «А» по сравнению с так называемыми легкими, группы «Б», основных производств по сравнению с вспомогательными, промышленного строительства по сравнению с культурным и бытовым означает запрограммированное, хроническое отставание последних, недостаточные капиталовложения на выпуск товаров массового спроса, сельское хозяйство, дорожное, жилищное и культурное строительство. В этих сферах хуже условия и организация труда, меньше техники, ниже зарплата. Здесь выше текучесть рабочей силы, которая устремляется в более развитые отрасли, из сельской местности в города, из неблагоустроенных районов в более обжитые. Диспропорция наносит огромный ущерб всему народному хозяйству. Из-за некачественного ремонта простаивает основное производство: плохие дороги гробят транспорт и жгут горючее; на прорехи сельского хозяйства, строительства с промышленных предприятий внепланово отвлекаются огромные материальные и людские ресурсы, которые из рук вон плохо пользуются; из-за плохих бытовых условий некому работать на важных объектах, а дефицит товаров — одна из причин повального пьянства: куда девать деньги, кроме бормотухи и водки? Работники ориентируются не на труд, а на иные способы удовлетворения своих потребностей: приписки, воровство, использование производственных средств и рабочего времени в личных целях.
Отрицательные последствия плановых хозяйственных диспропорций всем очевидны, всем не нравится, по этому поводу масса партийно-правительственных постановлений, а воз и ныне там. По-прежнему доминирует стремление взять быка за рога. Важные хозяйственные проблемы по-прежнему решаются штурмом, наскоком, всеобщей мобилизацией без достаточного учета всех факторов, обеспечивающих оптимальное решение этих проблем и комплексное развитие всей экономики. В основе планирования остается деление хозяйственных объектов на ударные и неударные, основные и вспомогательные, главные и второстепенные, а это значит, что диспропорции и сопутствующие негативные явления определяют не только сегодняшний день, но и будущее. В сельском хозяйстве, например, с 60-х годов форсируется подъем животноводства. Повысили оплату, понастроили дворцы для скота, развернулась кампания резкого увеличения поголовья. И что же? Рогов и копыт стало больше, а мяса меньше. Скот нечем кормить — что возьмешь с голодного стада? Так не гнаться бы за поголовьем, а наоборот, сократить, чтобы прокормить оставшихся и повысить их продуктивность. Ясно как день: под рост поголовья надо оборудовать кормовую базу. Но это — капиталовложения. А их угрохали на пустующие дворцы. Денег на кормовую базу нет, зато есть директивы: каждая рогатая голова на строгом контроле партийных органов. Мычит в ответ захудалое стадо: фиг вам, а не молоко и мясо. От бескормицы и плохого содержания — массовый падеж. Скотникам наплевать. Кому нужна непродуктивная корова, только корм переводить. Для отчетности народят новых, чуть живых, отчитываются поголовьем, а там опять пускай дохнут. Памятниками бесхозяйственности стоят пустующие животноводческие комплексы, рассчитанные на тысячи голов, пустуют прилавки мясных и молочных отделов в торговле. Выброшены на ветер миллиарды капиталовложений — такова цена диспропорции между животноводством и растениеводством. Запущенная земля не родит. Даже лукавство статистики не сможет скрыть того факта, что продовольственное положение по ряду показателей хуже, чем 15–20 лет назад. Четвертый год стараниями уже четвертого генсека прикрывают этот срам продовольственной программой. Но программой сыт не будешь. Диспропорция между увеличением поголовья и отставанием кормовой базы по-прежнему дает о себе знать дефицитом основных продуктов питания.
