Узнай это Маркс, он бы в гробу перевернулся и сам бы предал свой «Капитал» анафеме. При всех его «достоинствах» я все-таки сомневаюсь, что он был мизантропом. По-моему, он не желал такого социализма. Да и какой нормальный пожелает?

…Я конспектировал «Капитал» в зеленой ученической тетрадке с вынутыми скрепками (в Лефортове с ларя приносят без скрепок). Ничего от себя в конспекте. С Дроздовым говорил не обо всем, что думалось. И все же я был зеленый зэк, наверное, больше говорил, чем следовало бы. Возможно, мне это повредило. Но тетрадка прошла со мной до зоны и только в конце срока исчезла из тумбочки с прочими бумагами. В том числе с конспектом синенькой хрестоматии «Об историческом материализме». Зря я сначала отшатнулся — очень интересная оказалась хрестоматия — сливки марксизма-энгельсизма-ленинизма, были конспекты других книг и газет, в частности, томов двадцать Ленина. Исчезновение всех моих записей и конспектов не имеет другого объяснения, кроме того, что они вредны. Из них могут получиться неугодные размышления, вроде изложенного. А так мыслить нельзя. Они еще не знают, что я думаю по поводу прочитанного, что буду делать с конспектами, но уже принимают меры. Пресекают загодя. Чтобы совсем не думал. Далеко зашел идеологический контроль — в самую глубь, до костных мозгов. При конституционной свободе слова на первом же допросе в прокуратуре мне прямо заявили: «Так мыслить нельзя». Теперь я знаю больше: когда попадаешь под их пристальное внимание, под «колпак», они пресекают уже не только мысль, но саму возможность мысли, принимают противозачаточные меры до ее появления. Либо сделают из тебя айтматовского манкурта, либо не выжить. Манкурты — вот их идеал! Не знай ни себя, ни мать. Знай только хозяина и будь рабски послушен — это все, что от тебя требуется.

Так вот. Чтоб нас действительно не превратили в манкуртов, надо мыслить. Надо мыслить самостоятельно. Надо всерьез изучать идеологию и практику марксизма, как это ни противно. Это еще и опасно: марксисты не любят «умных». Но слепо соглашаться с их религией, верить, приспосабливаться или пассивно отстраняться, будто для тебя ее не существует, куда как опасней. Ибо это уже опасно для всех, для тех, кто после нас, — для всей планеты.

Не ждите добра там, где коммунисты приходят к власти. На посулы они горазды, на посулах-дрожжах взошли и множатся, но их краснозвездные идеалы осыпаются сажей. Не благодатной — разрушительной тучей нависают они над народами. Если так называемый капитализм вырабатывает механизмы мирного решения внутрисоциальных конфликтов, стремится к взаимопониманию классов и договоренности, то коммунистическая теория и практика классовой ненависти продолжают обострять классовую борьбу вплоть до насильственного уничтожения класса собственников. Частный предприниматель и землевладелец для коммунистов был и остается врагом. Лозунг пролетарской солидарности не знает границ, какую бы лапшу они ни вешали на уши, нельзя забывать об одном: коммунисты убеждены в своем праве делать революцию, низвергать правительства, внедряться у власти в любой стране. Более того, они считают это своим долгам, святой обязанностью. Они убеждены, что время работает на них, что они действуют согласно объективным законам истории, открытым гениальным Марксом, поэтому мировой социализм неизбежен, другого исторического пути нет. Этим фанатизмом они страшны. Как Маркс не мыслил победы социализма без победы мировой революции, так и коммунисты-большевики с самого начала и по сей день не мыслят своего существования без разжигания мирового революционного процесса. Во всех пороках, немощах, неудачах они обвиняют капитализм. Капстраны — бревна в красном глазу, застят свет, не дают развернуться. Разрушить их во что бы то ни стало, подорвать изнутри, поставить коммунистов у власти — первоочередная и жизненно важная задача социализма. Для этого все средства хороши, не брезгуют, не останавливаются ни перед чем. Советские миротворцы с официальных трибун перестали пропагандировать экспорт революции, но это ничего не меняет: меньше говорят — больше делают. Тайная война и подготовка к явной войне не прекращается с момента захвата коммунистами власти. Чем больше поражение терпит лживая пропаганда, тем очевиднее ставка на подрывную работу, на силу. В современных условиях это ставка на глобальную катастрофу.

На одном из последних допросов Кудрявцев прощупывал меня на клевету. Доставал тетради с моими дневниками, конспектами. С торца торчали закладки. Открывал по закладкам страницы, тыкал пальцами: что имели в виду под тем да под этим, откуда цитата, кто давал, кто писал? Дошло до «173 свидетельств».

— Как вы, кандидат наук, могли написать такую чепуху? Такое пишут только шизофреники да те, кто собирается на Запад, — вам чего не хватало?

— Ну, выбросьте, если чепуха, о чем говорить?

— Поздно выбрасывать, но вы признаете, что это антисоветский текст?

— Нет, не признаю. Там нет ни единого слова против Советов, наоборот, я защищаю Советы как орган государственной власти. Критикуется только партия. Обвиняйте в антипартнйности, не возражаю.

— Чем же вам так не нравится партия?

— Диктатурой.

— Какая же у нас диктатура? Партия руководит через выборные Советы — блок коммунистов и беспартийных.

— Вот именно: партия руководит Советами, государством, а должно быть наоборот — закон должен руководить, а не партия.

Остались с Кудрявцевым каждый на своем, если, конечно, он говорил не по долгу службы, а по личному мнению, в чем я не вполне уверен. Скорее, ему на подобные вопросы плевать.

— Ну вот вы пишете, — продолжает Кудрявцев, — о мизерных пенсиях: «Право на материальное обеспечение в старости для многих, особенно для пожилых женщин, составляющих большинство лиц пенсионного возраста, означает право на голодную смерть». Не аргументировано. Какая у нас средняя пенсия по старости?

— Откуда я знаю? Открытой статистики нет. Где, например, можно узнать пенсионную статистику по селу, средние размеры пенсий стариков и старух? Но я знаю, что множество пенсионеров получает 20–30 рублей в месяц, а до недавнего времени и того меньше. Одна моя бабка получала 9 рублей, другая — 13, можно на эти деньги прожить?

Кудрявцев качает головой: это все слова, текст ваш не аргументирован.

Я смеюсь:

— Слава богу, а то бы вы, не задумываясь, 70-ю впаяли.

И поясняю уже серьезно, что текст написан по аналогии с формулировками проекта Конституции, ее статьи тоже не аргументированы, но авторов Конституции не обвиняют ведь в голословности. Специфика жанра.

— На суде с вас потребуют аргументы, — говорит Кудрявцев, — их отсутствие будет являться доказательством клеветы.

— Странное доказательство. Вы обвиняете — вы и ищите аргументы: опровергаете то, что мной написано, уличайте во лжи. Будем спорить.

— И охота вам спорить, — укоряет Игорь Анатольевич. — Занимались бы лучше наукой и не искали бы на свою голову приключений. — Вы лекции читали? Мне часто приходится от общества «Знание» выступать. И везде один вопрос: откуда у нас преступность? Вы как считаете?

— Я не занимался этим, но думаю, как и все растет — из среды.

— Нет, я иначе думаю: сознание отстает от общественного бытия. Объективно у нас нет условий для преступности, значит, откуда она берется? Влияние извне и дурная голова.

— Hy вот вы и ответили, чего еще тут исследовать?

— Это не так просто, — отвечает в глубокомысленном раздумье Игорь Анатольевич.

Да уж как, думаю, непросто, ведь возникает вопрос: а голова дурная отчего? Это, по сути дела, интересует аудиторию, а не расхожий штамп из газеты. Удивительно, как занашивают они свои трюизмы — им давно смеются в лицо, люди хотят услышать что-нибудь свеженькое, а они по-прежнему: отстает сознание, происки внешних врагов, «родимые пятна». Неужто больше прикрыться нечем, ничего не придумали?

Кудрявцев как бы предлагает с укором:

— Изучили бы эту проблему, вам бы спасибо сказали.