Судебная процедура в целом сохраняла значительные остатки прежней общинной юстиции и еще мало походила на собственно юридический суд. Самые мелкие дела (о вреде на сумму до 3 серебряных шиллингов) судил сельский староста. Он же был вправе определять наказание и по уголовному делу, если от момента совершения преступления прошло не более суток (т. е. все и вся было налицо). Преступников, пойманных с поличным, следовало судить тотчас (пока не прошли сутки) специально выбранному тремя общинами гографу. Высшая юстиция была представлена судом графа, в котором участвовали свободные сословия (шеффены). Самой высшей инстанцией был королевский суд, в который теоретически разрешалось обратиться любому с любым делом. Важным новшеством судебных узаконений в «Зерцале» было признание исключительно территориальной подсудности (по тому, где жил ответчик); древний порядок личной подсудности вышел из обыкновения.

Споры об имуществе и долгах решались обычным состязательным порядком. В качестве доказательств важнейшим была присяга. В случае уголовных обвинений (в нарушении «королевского мира») основным способом выяснения отношений в суде был судебный поединок. В «Зерцале» детально описывался порядок вызова на поединок, роль судьи, каким вооружением и в какой одежде его можно проводить. Чтобы поединок не превращался в свальную драку родственников и помощников, специально оговаривалось: «Мир должен быть обеспечен на поле под страхом смертной казни, чтобы никто не мешал их поединку». Наказание должно быть неотвратимым: судья, который по каким-то причинам не разрешал дела, подлежал тому же, к чему мог быть по праву осужден преступник.

«Саксонское Зерцало» получило огромное распространение в Германии. Его переписывали, уже с середины XIII в. на него стали ссылаться при решении дел — и не только в Саксонии. По образцу и на основе сборника в Южной Германии были составлены «Зерцало немецких людей» (середина XIII в.), особое «Швабское Зерцало» (конец XIII в.). В XIV в. появилось «Голландское Зерцало», Берлинский городской кодекс (вообще, на «Саксонское Зерцало» в традиционных землях Германии перестали ссылаться лишь в XIX (!) веке). Особо любопытными были иллюстрированные рукописи «Зерцала»: большая часть статей снабжалась картинками (от 2 до 5 на статью), которые показывали смысл описанных правил и процедур. Вероятно, такие сборники адресовались или недостаточно грамотным судьям, или общинным и ленным судам.

Крупнейшим памятником германского общеимперского права стала«Уголовная конституция Карла V», по латинскому названию — «Каролина» (1532). Создание этого, практически первого в европейском праве специального уголовно-процессуального кодекса было связано с имперской судебной реформой, попытками изжить застарелые феодальные обычаи и унифицировать правоприменение хотя бы в тех делах, в которых имперская власть была наиболее заинтересована — уголовных.

Унификация уголовного и уголовно-процессуального права началась сразу же вслед за созданием в империи имперских судов. Основой будущей «Каролины» стал «Домовой судебный устав» Бамбергского епископства (1507), переработанный и дополненный одним из видных имперских администраторов (хотя и неюристом) Иоганом фон Шварценбергом. О необходимости составить имперский свод уголовных законов неоднократно высказывался райхстаг. Подготовленный текст был утвержден и опубликован от имени райхстага 27 июля 1532 г.

Уголовное уложение подразделялось на 2 книги. В первой (103 ст.) определялся общий порядок судопроизводства, возбуждения уголовных обвинений и, главное, жестко устанавливались основания, по которым можно было начинать конкретные, признанные правом обвинения. Во второй (76 ст.) по строго логической системе классификации преступлений — от важнейших к наименее тяжким — указывались полагающиеся наказания. Попутно были отмечены возможные обстоятельства отягчения, смягчения или вовсе исключения уголовной ответственности.

Уложение сделало не во всем последовательную попытку ввести уголовную репрессию в рамки жесткой (насколько было возможно по времени) законности: в случае каких-либо непредусмотренных прямо в законах преступлений или обстоятельств судьи не могли прибегать к столь привычной средневековью аналогии, но обязаны были запросить вышестоящие суды или юридические консультационные учреждения. Среди них одно из первых мест отводилось университетам. Нормы уложения полностью отошли от древней системы казусного изложения, заменив его на традиционный для церковной литературы прием заповеди, иногда изложенной позитивно («Изобличенный… в том-то, должен быть подвергнут…»), либо катехизисно («Если кто-либо учинит…»). Характерное свойство уложения, особенно его общих принципов, правил оценки доказательств составили заимствования из римского права — не классического, а созданного школой глоссаторов (см. § 34). Но основы оценки преступлений, сама система преступлений в наибольшей мере восходила к традиции собственного германского земского права и королевского законодательства.

Соотношениепреступлений и наказаний определялось традиционно в зависимости от важности совершенного деяния для сохранения «королевского мира». Наиболее опасными представлялись (1) прямые и злостные нарушения «королевского мира»: а) посягательства на церковь и религиозный порядок, включая и преступления против нравственности или семейных устоев (богохульство, колдовство, кощунство); б) измена; в) нарушения общественного порядка (поджоги, разбои, бунт, бродяжничество); г) тяжкие, злостные, повторные посягательства на личность или имущество, в которых был очевиден неисправимый характер преступника. К менее опасным преступлениям относились (2) посягательства на личность или имущество незначительные либо неумышленные. Особую группу образовали (3) преступления против правосудия.

Злостным и особо опасным преступление считалось в зависимости от своей направленности, но также и от размера причиненного или возможного ущерба. Так, за измену предписывалось увеличить наказание, если она «могла причинить великий ущерб и соблазн… касаясь страны, города, собственного господина, одного из супругов или близких родственников». Доведение преступления такого рода до полного завершения (уложение выделило особо покушение на преступление) не было важным: критерий состоял в обнаруженном злом умысле. И покушение равно наказывалось с самим действием. Уложение едва ли не впервые (после римского права) детально квалифицировало разные виды пособничества, различив: а) помощь до совершения преступления — подготовкой, оружием, снаряжением; б) прямое соучастие и в) укрывательство.

Уложение сохранило почти все применявшиеся в земском праве наказания: 1) смертную казнь — отсечение головы, повешение, утопление, колесование, четвертование, сожжение, погребение заживо; 2) членовредительство — урезание языка, отсечение руки и др.; 3) болезненные — порка розгами; 4) изгнание из государства; 5) ошельмование — выставление у позорного столба в железном ошейнике; 6) штрафы. Если преступление по каким-то обстоятельствам было особенно злостным, то наказание могло особо квалифицироваться: назначаться определенный вид смертной казни либо предписывалось «волочить преступника к месту казни, терзая его клещами». В применении смертной казни основания черпались не только в религиозных канонах, но и в фольклорных представлениях о судьбах душ: женщин — злостных преступниц полагалось топить в реке.

Выбор наказания оставался вполне на усмотрение судьи. Здесь влияло не только свойство преступления, но и качество самого преступника. Так, в случае кражи полагалось «в еще большей степени учитывать звание и положение лица, которое совершило кражу». Безусловно смягчало ответственность совершение преступления по неловкости, по легкомыслию, в малолетстве (до 14 лет), в состоянии «прямой голодной нужды». Освобождали даже от ответственности за убийство состояние крайней необходимости и, с оговорками, необходимой обороны себя. Нередко назначение наказания было множественным: по нескольку видов разом за одно преступление.