— А осетины? — спросил Небольсин.

— На нашей стороне. Эти, наоборот, поддерживают нас, хотя эмиссары Кази-муллы и кабардинские изменники стараются склонить осетин на сторону имама. Только в Дигории часть бажилят[37] хочет примкнуть к газавату. Но их мало, к тому же они мусульмане, а основная масса осетин православные, и они с оружием в руках помогают нам. Так вот, Александр Николаевич, куда хотите ехать: в Грозную, в Дагестан или остаться здесь?

— В Грозную. Там у меня осталось много друзей.

— Отлично. В Грозную так в Грозную. Отдохните с дороги, погостите у нас, а с первой же оказией — она будет через пять дней — отправитесь в Грозную. Кстати, находящийся там генерал Эммануэль готовит экспедицию против чеченцев, и, может быть, вы попадете в нее. Сейчас полки, ушедшие на турок, возвращаются на свои места. Нижегородские драгуны вернулись в Грузию, в Карагач, уланы — в Закавказье, казачьи донские полки — на Терскую линию, сюда идет пехота. Уже вернулись в Дагестан три батальона куринцев с артиллерией, в Грозную из Владикавказа идет второй батальон апшеронцев с четырьмя орудиями и три сотни волжских казаков. Они и будут вашей оказией. Там, в крепости, они войдут под начало генерала Эммануэля. Ожидаем еще войска из Тифлиса; кое-кто на подходе, кое-кто еще за Крестовым перевалом. Газават развернулся вовсю, и нам нельзя медлить. А теперь перейдем к столу, Мария Александровна ждет нас обедать.

Полковник с Небольсиным вошли в просторную комнату, где за накрытым столом, разливая суп по тарелкам, хозяйничала Огарева.

Впервые встретив этих милых и любезных людей, Небольсин чувствовал себя так, будто знал их давным-давно и был с ними в добрых, дружеских отношениях. Конечно, он понимал, что светские люди, попавшие волею службы в далекую кавказскую глушь, были рады встретить столичного гостя, который рассказал бы им о Петербурге и обществе. Тем более что Модест Антонович, оказывается, был не только добрым знакомым Огарева, но и близким ему по духу человеком.

Обед подходил к концу, когда адъютант Князев доложил:

— Господин полковник, к вам пришли.

— Кто?

— Осетинские офицеры, прапорщик Абисалов и хорунжий Тутанов.

— А, очень кстати. Я познакомлю вас с этими достойными людьми, преданными России, не за страх, а за совесть помогающими нам. Оба Георгиевские кавалеры за турецкую войну, а Туганов еще и кавалер ордена Анны третьей степени.

— С особым удовольствием, — сказал Небольсин.

— Они влиятельные в осетинских кругах люди, и, главное, не корысть, не деньги, а глубокая убежденность в тесной близости осетин с Россией руководит ими. Просите их, — закончил Огарев, обращаясь к адъютанту.

В комнату вошли два офицера, один в коричневой, другой в темно-серой черкесках, подтянутые, спокойные. Они почтительно поклонились хозяйке, коменданту и гостю, внимательно разглядывавшему их.

— Ну, господа, оставайтесь здесь, а я пойду по своим делам, — сказала Мария Александровна.

— А-а, Тимур Асланович, рад вас видеть и вас, Сослан Урусбиевич. Знакомьтесь, господа, это штабс-капитан Небольсин, старый кавказец, сейчас снова возвращается из Петербурга к нам, а это — наши уважаемые боевые сослуживцы, первые и самые надежные друзья — хорунжий Туганов и прапорщик Абисалов. Садитесь, господа, прошу к столу, кстати, за стаканом вина поговорим о деле.

Осетины поклонились и сели возле Небольсина.

Туганов, довольно свободно говоривший по-русски, стал рассказывать коменданту о текущих делах, а Абисалов, по-видимому, понимавший все, иногда вставлял два-три слова по-русски, выговаривая их с сильным акцентом.

— Завтра в девять часов военное учение. Две сотни наших всадников и сотня ваших казаков будут на плацу за базаром, в затеречной стороне, производить учение — рубка, джигитовка, бросать аркан, стрелять с коня и в пешем строю, а также и сотенное учение по сигналам горниста, — перечислял Туганов программу совместного учения осетинско-казачьей конницы.

— Кто будет командовать?

— Сначала казачий майор Сухов, потом я. Надо, чтобы и казаки, и наши всадники понимали маневр, чтобы согласованно вели пеший и конный бой, — медленно подбирая нужные слова, говорил Туганов.

— Наш беда… плохой разговор… осетин не понимает русски, казак осетински языка, — сокрушенно покачивая головой, вставил Абисалов.

— Вот чаще будем проводить совместные учения, привыкнут, станут понимать друг друга. А как с пехотой? Будет она у вас? — спросил комендант.

— Пехота есть. Слободка и Гизель, два аула, человек сто — сто двадцать дает, — сказал Тутанов.

— Это на всякий случай готовимся, — оборачиваясь к Небольсину, пояснил Огарев. — Опять зашалил Кази-мулла. Время от времени то тут, то там его шайки появляются. Среди ингушей неспокойно, по ночам обстреливают дороги, нападают, а то и грабят… Детей стали воровать из Слободки, даже из станиц воруют, скот пытаются отогнать. Все говорит о том, что не зря действуют агенты да посланцы имама. Вот мы на всякий случай вместе с верными нам осетинскими воинами готовим встречу Кази-мулле и его ордам, ежели они захотят пожаловать к Владикавказу.

— Да неужели это возможно?.. Ведь Дагестан и Чечня далеко отсюда…

— Есть такой слушок, есть и данные, — осторожно сказал Огарев. — И наши осетины, и казаки по линии, и лазутчики предупреждают нас, а недавно осетины, казаки двух станиц, Новоосетинской и Черноярской, что на линии расположены, рядом с Екатериноградской…

— Я знаю эти станицы… Там у меня есть кунаки — Тургиевы, Габеевы, Тускаевы, — вставил Небольсин, вспоминая осетинских друзей, которые пытались помочь ему выкрасть Нюшеньку из лап Голицына.

— Ну так туда были посланы четыре мюрида, которым Кази-мулла поручил перетянуть на свою сторону осетинские станицы, обещая в грядущем походе на Владикавказскую крепость всякие блага.

— И что же?

— Осетины связали мюридов, одного убили, остальных доставили ко мне. Обе станицы готовы к встрече с имамом, так как его гнев и месть в первую очередь обрушатся на них. Мы усилили солдатами гарнизоны Екатериноградской и Павлодольской станиц, ближайших соседей верных нам осетин. Здесь никогда не лишне быть осторожными.

— Верно указал господин комендант, когда народ много говорит об одном и том же, это значит, что-то должно случиться. А наши осетины да ингуши и на базаре, и на улице, и в аулах говорят о готовящемся нападении имама на крепость, — подтвердил Туганов. — Значит, завтра в девять часов? — поднимаясь, сказал он.

— Да. Я буду на плацу без четверти девять, — ответил Огарев.

— А можно мне присутствовать на учении? — спросил Небольсин.

— Конечно, можно. Вам это будет полезно еще и потому, что я хочу, чтобы вы поближе познакомились и сдружились с нашими боевыми товарищами и с их храбрыми всадниками. Они достойные люди, и дружба с ними необходима нам.

— Почту за особое удовольствие, — ответил Небольсин, от души пожимая руки осетинам.

Когда они ушли, комендант сказал:

— И таких людей в Осетии немало. Дударовы, Собиевы, Хетагуровы… Да разве всех перечтешь? Эти фамилии — целые рода, соединившие свою судьбу с Россией. И в персидских, и в турецких войнах осетины всегда были нашими друзьями и храбрыми союзниками. Подружитесь с ними, Александр Николаевич. На Кавказе никто не знает, что может быть завтра, и верные, неподкупные друзья тут нужнее, чем в России или в Европе.

Небольсин кивнул.

— Значит, кроме войска, основная сила у нас здесь казаки и осетины?

— Да, и, конечно, проживающие в слободке армяне, грузины и молокане, но это уже как дополнение.

Когда вошла Мария Александровна, Небольсин, поблагодарив хозяев, стал прощаться.

— Оставайтесь у нас, Александр Николаевич, целых шесть комнат, есть где поместить гостя, — предложил Огарев.

— Благодарю вас, Николай Гаврилович, но у меня кое-какие дела, неразобранные бумаги, записи и, наконец, мой «верный Личарда» — Сеня. Я останусь в номерах для проезжающих, а к вам, если разрешите, наведаюсь еще раз-другой.