— Кто?

— Да распутные бабы, шлюхи всякие. Их с разных мест согнали. Есть и московские, и тверские, и деревенские из-под Рязани да Тулы.

— И много их?

— Да голов двести будет, — ровно о скоте, сердито сказал поручик. — Не чаем, когда доберемся до Ставрополя да сдадим тамошнему начальству да полиции.

— А сами?

— А сами отдохнем два дня — и назад, в Большой Егорлык, а там новая партия — опять гони их в Ставрополь. Так и живем.

— И сколько всего этапов пути? — заинтересованный рассказом, спросил Небольсин.

— Когда как. Ежели издалека гонят партию на Кавказ, так и двадцать этапов бывает; если с-под Ростова — то двенадцать, не боле. Ну, а как прогонят их за линию, на Кавказ, там уж дело другое. Казаки да солдаты выбирают себе из них женок, селятся но крепостям да станицам. Другая у них начинается жизнь.

— Чем другая?

— А как же? В станицах да в слободах гульбой да пьянством не займешься. Вокруг люди, опять же идет другой оборот жизни — работа в поле, саду, семья, детишки, а кругом война… чечены да разные осетины, опять же порядок другой… Ведь казаки какой народ — те ж азиаты, чуть чего, кинжал в брюхо — и конец. А кроме них кто там? Староверы. У тех тоже не разгуляешься — все грех: и вино — грех, и табак — грех, и блуд — грех. Так вот наши девки и становятся другими, — улыбаясь, закончил поручик.

Спустя час, поблагодарив поручика, Небольсин садился в возок, возле которого толпились переселенцы. По-видимому, они о чем-то хотели расспросить его, но так и не решились из-за сердито оглядывавшего их поручика, прапорщика и унтера конвойной команды.

Небольсин, отводя в сторону глаза, бочком и поспешно прошел между молча стоявшими людьми, сел в возок. Сеня примостился на облучке рядом с возницей, тот взмахнул кнутом, присвистнул, и отдохнувшие, сытые кони бойко взяли с места. Закружилась пыль, и до ушей Небольсина донесся чей-то иронический возглас:

— Попил, поел, да дале… а народу хучь бы слово сказал.

— Смешной народ, Александр Николаич. Я им сказал, что вы генерал из Питера, по их делам едете на Кавказ. Ух, как они обрадовались!.. Вуаля! — сказал, ухмыляясь, Сенька.

— И глуп же ты, Арсентий, — в сердцах бросил Небольсин.

— Пуркуа?

— Даже не понимаешь, что наболтал этим бедным, лишенным родных мест и близких людям. Ведь после твоих слов они ожидали от меня каких-либо объяснений. Болтун ты! — отвернувшись, сказал Небольсин удивленному Сене.

Все тридцать верст пути до Ставрополя Небольсин молчал, не отвечал на вопросы обеспокоенного Арсентия.

Владикавказская крепость, недавно перестроенная по новому плану, стала основным опорным пунктом русской военной власти на Тереке. Обнесенная сильно укрепленными высокими стенами с бойницами и угловыми орудийными гнездами, окруженная глубоким рвом с бруствером и валами, она была грозным препятствием, на которое не решались напасть ни мюриды, ни кабардинцы, ни соседние ингушские шайки абреков. К тому же казачьи станицы и осетинские аулы, раскинувшиеся вокруг крепости, тоже представляли серьезную преграду для любителей набегов. Осетины, в огромной своей массе христиане, давно приняли русскую ориентацию, поселились возле крепости, охотно торговали с русскими, сдавали им домотканое сукно, шерсть, сырье, получая взамен соль, нитки, ножницы, порох, сахар и всякого рода товары, имевшие хождение в горах. Осетинские наездники добровольно шли в отряды и конные сотни, воюя на стороне русских и против персов, и против турок, и против мюридов Кази-муллы.

В крепости имелась русская школа для детей имущих осетин, выпускавшая переводчиков, старшин и начальных учителей, проводивших в аулах русскую ориентацию и пропаганду.

Обширная площадь крепости вмещала различные военные, административные, провиантские, офицерские дома, казармы, амбары и прочие необходимые гарнизону строения. Внутри крепости находились военный госпиталь и гарнизонная церковь, вскоре переосвященная в собор. Был там и «дом для проезжающих господ», нечто вроде гостиницы, в одной из комнат которой останавливался возвращавшийся в Россию Пушкин, правда, уже через два часа перебравшийся к полковнику Огареву, своему старому петербургскому другу, служившему комендантом крепости.

Под стенами крепости раскинулась базарная площадь, на которой казаки, осетины, ингуши и армяне вели ежедневный торг, продавая, обменивая, покупая все — от оружия и коней до рыбы, арбузов и огурцов.

Когда Небольсин, проехав этот шумный, движущийся, гомонящий на сотни голосов базар, показал свою подорожную часовому и въехал в крепость, было уже около трех часов дня.

Возница, неоднократно бывавший здесь, подвез его к «дому для проезжающих господ», где разбитной исполнительный писарь, отметив в книге прибывающих офицеров Небольсина, провел его в чистую, светлую комнату со столом, двумя табуретами, железной кроватью и подсвечником, в который была вставлена толстая сальная свеча.

— Вот, вашесокбродие, хорошая комната. Останетесь довольны, она у нас лучшая. — И, отступив к двери, сказал: — Ежели желаете пообедать, так пожалуйте в Офицерское собрание, там до четырех работает кухня, а мне позвольте ваше командировочное и подорожную. Я доложу о вас его благородию поручику Князеву, адъютанту господина полковника Огарева.

Небольсин передал ему бумаги, помылся, переоделся и пошел в столовую Офицерского собрания.

Не успел он съесть первое блюдо, как появившийся в столовой поручик Князев пригласил его к коменданту.

— Николай Гаврилович ожидает вас, господин штабс-капитан, и просит пообедать у него. Вы, по-видимому, его старый петербургский знакомый? — ведя Небольсина к Огареву, расспрашивал адъютант. — Вот недавно так же и господин Пушкин не успел расположиться в «доме для проезжающих господ», как полковник забрал его к себе.

Из слов князя Небольсин понял, что его «петербургская дуэль» и «слава бретера» добежала уже до здешних мест. Ведь Огарев, бывший гвардеец и столичный житель, был в переписке с родней и близкими, все петербургские новости доходили сюда быстро и в преувеличенном виде.

— Да… мы встречались в столице, — уклончиво сказал он.

Любезный и хорошо воспитанный Огарев понравился ему. Полковник ни словом не показал гостю, что ему ведома причина приезда Небольсина на Кавказ. Он познакомил его со своей супругой; они нашли общих знакомых и друзей. Огаревы знали Модеста Антоновича и кузин Небольсина, знали, по-видимому, и Голицына, о котором полковник сказал несколько слов вскользь.

Небольсин улыбнулся.

— Николай Гаврилович, вы, конечно, знаете, как и почему я так неожиданно очутился здесь и стал вашим гостем?

— Знаю. Мы знаем все, — указывая на жену, подтвердил Огарев, — и сейчас моя забота, милый наш гость, сделать для вас все, что входило бы в ваши планы, то есть помочь попасть туда, где вам будет легче служить, пока я могу это сделать.

— Хотел бы остаться здесь, на линии, минуя Тифлис. Воина с турками закончена, полки, вероятно, вернутся обратно…

— Самое разумное, — согласился Огарев. — Вы — боевой офицер, делать сейчас в Закавказье вам нечего, а здесь заваривается крутая каша с газаватом и Кази-муллой. Вы знаете события последних дней?

— Нет, в пути не видел никого, не имел и газет.

— Дело в том, что имам огромными силами напал на Внезапную, в которой вы служили. Другая часть его орды атаковала Бурную. Правда, взять крепости ему не удалось, по потрясти наш престиж в горах и на плоскости мулле этому помогли его авантюры. Все вокруг в брожении. Ингуши, карабулаки враждуют с чеченцами и, за небольшим исключением, не примкнули к мюридам, тем не менее усилили свои разбои, угон скота и воровство детей. И хотя они как воинская сила не имеют никакого значения, по отвлекают на себя гарнизоны и внимание отрядных начальников. Кабардинцы ждут не дождутся своего часа. Они верят в лжеимама и его войско, и только наши гарнизоны держат их в повиновении, но это — пока. При первой неудаче они выступят за газават.