Миноносцам! В атаку! Отсемафорьте на 44-й!

       Йосокава-сан, отваливайте немедленно, нас могут вскоре подорвать. И постарайтесь их задержать, хоть немного! Да помогут нам всем боги...

       - Но откуда они вообще здесь взялись!?

       - Уже не важно... Хотя, полагаю, это часть русской "пропавшей" эскадры, той, что не дошла до Шанхая и была потеряна нашей разведкой. Мы знали, что их коммерческие крейсера пошаливают у тихоокеанского побережья, но чтобы миноносцы... Или они ВСЕ здесь!?

       - Командир, там, за пароходами, еще один! Я не могу его опознать. Похож или на большой портовый буксир, или на...

       Лейтенант Хига не успел договорить: на небольшом корабле, показавшемся из-за транспортов, борт окрасился двумя бледно-алыми вспышками, а чуть позже до ушей японских офицеров долетел грохот первого пристрелочного полузалпа "Храброго". Вместе с воем двух прошедших прямо над головами снарядов, разорвавшихся в полосе прибоя за их спинами.

       Инстинктивно втянув голову в плечи, молодой лейтенант украдкой бросил взгляд на своего командира: Ямасита, казалось, даже не заметил пронесшейся над головой шестидюймовой смерти. Его редкие усики топорщились так, как это случалось с ним в нечастые и от того особенно памятные моменты, которые ничего хорошего не предвещали подчиненным. Превратившиеся в узкие щелочки глаза, чуть согнутые в коленях ноги, прямая спина и руки с биноклем... Да! Йозо Ямасита держал бинокль так, что будь не его месте катана, можно было бы подумать, что это средневековый воин, изготовившийся к броску... Он и был самураем. В шестнадцатом колене. Именно так было прописано в фамильном свитке, хранящемся в комоде его каюты.

       - Хига, - процедил сквозь зубы капитан-лейтенант, - Семафор артиллеристам и то же на телеграф: "В пролив прорывается русская эскадра: обнаружены семь истребителей, два вспомогательных крейсера, канонерская лодка. Предполагаю присутствие всей 2-й тихоокеанской эскадры. Веду бой. Хэйко Тенно банзай!"

       Отдали цепи? Хорошо. Машинное: полный вперед! Право на борт! Идем в пролив. Истребителей нам уже не задержать, а вот пустить мину по кому-нибудь покрупнее... Или хоть пошуметь, пока эти армейские олухи наверху соизволят проснуться!

       Снова сдвоенный тугой грохот... Прямо перед бортом брандвахты вздыбили воду фонтаны от второй пары шестидюймовых снарядов с "Храброго". Просвистели осколки, среди дроби мелких отчетливо послышались несколько гулких ударов ближе к корме...

       Брандвахтенный пароход тем временем уже неторопливо двигался вперед. За это время носовая пушка "Тада-Мару" успела выпустить три снаряда по головному дестроеру, уже проносящемуся сквозь входные створы пролива. Пока мимо. Было видно, как на его борту матросы деловито втаскивают на борт брезентовые полотнища с японскими иероглифами, а на мачту вместо флага с восходящим солнцем взлетает русский голубой Андреевский крест...

       - Смотрите-ка, лейтенант, вот еще идут - видите!

       - Да, это большой корабль, но он, похоже, еще далеко, командир...

       - Не такой уж и большой, и ближе, чем Вы думаете, к сожалению. Это их броненосец береговой обороны. И в башнях у него по две десятидюймовки. Нам одного снаряда может хватить за глаза. Все-таки они пришли...

       Удар! Дым... Падающие обломки... Вата в ушах... Нет, просто слегка оглох.

       - Симатта! Черт! Эта канонерка с третьего залпа уже влепила мне! Кисама сукубэ, удзаттэ! Ты, грязная хрычевка, пошла в зад...цу! - прошипел Йозо поднимаясь на ноги.

       Первый попавший в его пароход снаряд с "Храброго" взорвался, попав в кнехт на левом борту, почти напротив фок-мачты. На стыке бортовой обшивки и палубы теперь зияла огромная рваная дыра с загнутым вверх покореженным куском палубы в обрамлении торчащих перебитых бимсов. Из нее валил плотный сизый дым, закрывая все, что происходило в нос от исковерканного трюмного люка...

       Общая картина разрушений от одного лишь снаряда впечатляла. Грузовая стрела улетела за борт. Форс осколков посек окна ходовой рубки, порвал фалы и телеграфную антенну, однако ни Ямасита ни Хига не пострадали, если не считать синяков и ушибов. Легко раненый осколками стекла продолжал уверенно держать штурвал рулевой, сигнальщик уже наскоро перевязывал ему голову бинтом...

       Так, тут все вполне терпимо. Но почему не стреляем...

       - Хига! Бегом на бак! Что там происходит? Почему... А, ясно... Не видел сперва за дымом. Лейтенант, возьмите с собой еще пару матросов и к орудию! Помогите раненому. Огонь по миноносцам. Смотрите сами, кто из них будет ближе.

       - Есть, командир!

       Расчет баковой пушки получил свою дозу осколков сполна. В результате из четырех человек только один подавал признаки осмысленной жизни. Тело наводчика билось в агонии, третий лежал бесформенной кучей чего-то... Четвертого не было у орудия вообще. Видимо смело за борт.

       - На руле! Так держать! - прокричал в рубку капитан-лейтенант, сбегая с мостика.

       "Так, телеграф... Что здесь?"

       - Последнее донесение передать успели?

       - Нет, господин капитан-лейтенант. Русские мешают искрой. Я и третью-то телеграмму успел без помех послать только наполовину.

       - А именно?

       - "Всем. Срочно. Боевая тревога!" После этого они меня забили. А теперь вообще больше нет возможности...

       - Видел. Антенну нам сейчас не натянуть. Здесь все. Вы - в распоряжение боцмана. Живо!

       Теперь Ямасита торопился к минерам, на юте разворачивающим минный аппарат на левый борт. "А все-таки здорово, что я послал их стоны ко всем чертям и всегда держал мину в аппарате! Да, минеры бесились, ведь это ежедневный регламент, но зато сегодня не пришлось поднимать мину из..."

       Удар!

       На этот раз капитан-лейтенант устоял на ногах, поскольку попавший в борт шестидюймовый подарок с "Храброго" пробил пароход насквозь в районе первого трюма и взорвался сразу после этого. Правый борт принял в себя несколько десятков больших и мелких осколков. Опасаясь течи, командир отправил в трюм выскочившего прямо на него из жилого коридора боцмана Ариту с двумя матросами и телеграфистом, им так же предстояло затушить все, что поджег русский снаряд, тем более, что дальше в нос располагался снарядный погреб.

       Подбегая к кормовому трапу спардека, Ямасита бросил быстрый взгляд в сторону противника, оценив стремительно меняющуюся обстановку:

       "Ага... Там у них на мосту тоже не дурак стоит. Понял, что я хочу прикрыться его пароходами или вспомогательными крейсерами, и отвернул вправо. А они тоже влево поползли, ясно - испугались миноносцев... Надеюсь о том, что и у меня еще мины имеются, они не знают... Да, сейчас канонерка встанет ко мне всем бортом. Коно-яро! Вот сволочь! Уже почти повернула..."

       - Право на борт! - проорал Йозо в сторону рубки, но его крик тут же потонул в вое и грохоте: "Храбрый" перешел на беглый огонь и бил на поражение.

       Удар! Еще удар! Капитан-лейтенанта подбросило в воздух и немилосердно швырнуло с трапа вниз, прямо на лебедку грузовой стрелы грот-мачты...

       Помня приказ Беклемишева о том, что раскрывать себя можно только после первых выстрелов японцев, Коломейцов облегченно вздохнул, увидев вспухшее на носу брандвахты облако дыма и всплеск от падения снаряда метрах в ста впереди и справа по курсу.

       - Ну, наконец-то! Снять всю эту японскую писанину, к чертовой бабушке! И не вздумайте бросить за борт, на винты поймаем! Наш флаг поднять! Самый полный вперед!

       - Евгений Владимирович, а не открыть нам огонь по брандвахте этой?

       - Нет, ни в коем случае. Это - "Храброго" работа. Мы молчим как минимум до первого выстрела по нам батарей с берега. А от них нас еще не известно видно или нет. Пока тихо...