Но мы были не одиноки. Японские корабли стояли у другого берега бухты. Они, как оказалось, тоже были слишком повреждены, чтоб дойти до Чемульпо и по протесту командиров наших кораблей, должны были или в течение 24 часов разоружиться, или выйти в море. Несмотря на всю приязнь английской администрации к японцам, провести ремонт кораблей в 24 часа было немыслимо и японцы, после долгих сношений по телеграфу с Токио, также вынуждены были разоружиться. Только два их дестроера ушли под покровом ночной темноты, не открывая огней. Если верить англичанам, то на одном из них находился в бессознательном состоянии раненый командующий японского флота, адмирал Того.

       Резонно опасаясь столкновений между экипажами кораблей воюющих стран на берегу, английская администрация установила определенные дни схода на берег для русских моряков и другие для японцев. Причем разрешалось отпускать на берег не более 20 человек команды в день. Стычек, таким образом, удалось избежать, хотя о большем количестве увольнений и думать не приходилось - слишком велик был объем ремонтных работ, который мы вели как своими силами, так и с помощью рабочих и мастеров двух законтрактованных английских фирм. Дела шли вполне споро. При этом, нужно честно признать, никакой неприязненности между нами и англичанами не было. Работу свою они делали на совесть и весьма быстро. Мне же удалось подсмотреть у них несколько оригинальных технологических решений.

       Уже через пять дней после подписания мира, 4-го марта, за нами пришли "Три Святителя" и "Пересвет", а с ними, на всякий случай, буксиры "Силач" и "Русь". Вскоре в их сопровождении, отдав салют британскому флагу, наши броненосцы пошли своим ходом во Владивосток, где, как мы уже знали, ждала нас торжественная встреча. Японские же корабли так и остались стоять в Вэй Хай Вее...

       Флот под флагом адмирала Всеволода Федоровича Руднева салютовал нам как героям, что многих, в том числе и нашего командира, растрогало до слез. Боевые корабли стояли в Золотом Роге на бочках в двух длинных колоннах, а мы проходили между ними на назначенные нам места напротив флагманских броненосцев - "Александра" и "Цесаревича", на котором держал флаг командующий. Кульминацией стало вручение Рудневым на мостиках "Святителей" и "Победы" их командирам Веницкому и Зацаренному контр-адмиральских погон. Наш командир тогда адмиралом не стал, но получил Владимира с мечами и Золотое Георгиевское оружие "За храбрость". Многие офицеры и нижние чины наших трех броненосцев были так же награждены орденами и георгиевскими крестами, а памятные медали за сражение у Шантунга получили все. Что греха таить, после интернирования, которое в нашем понимании легло пятном на эпическую победу, одержанную флотом у Шантунга, мы ждали совсем другого приема.

       И как же жаль, все-таки, что не удалось нам вместе со всеми поучаствовать в славном деле под Токио! Но, в который уже раз перебирая в памяти события боя и обстоятельства, приведшие нас в Вэй Хай Вей, могу сказать со всей определенностью - до Дальнего или тем более до Порт-Артура, броненосец наш довести было практически невозможно. То же справедливо отнести и к "Ослябе" с "Победой"...

       Еще через две недели, после того как отшумели все торжества, связанные с победным окончанием войны и прибытием к нам в гости германской эскадры, проходившие в высочайшем присутствии двух императоров, я был назначен старшим минным офицером на броненосец "Ретвизан". Мой предшественник уходил на Черное море с повышением, оставляя после себя вполне налаженное, если не сказать идеальное, хозяйство. Само это назначение стало для меня сюрпризом, тем более, что на этом броненосце держал свой флаг мой дорогой отец.

       - Итак, господа делегаты, я так понимаю, что здесь присутствуют все выбранные народом для вручения петиции императору?

       По рядам собравшихся у ворот Зимнего дворца выборных пробежал согласный гул. Действительно, здесь собрались все. Когда народ ведомый попом Гапоном вышел на дворцовую площадь, впереди все увидели монолитный строй гвардейцев. Ранее кордоны солдат и кавалерии встречали и сопровождали колонны демонстрантов по пути, но проходу не препятствовали, скорее выполняли роль регулировщиков движения. Главной целью кавалерийских разъездов было направлять различные колонны так, чтобы они не сталкивались и не создавали давки. Об это было объявлено в распространенном накануне обращении губернатора, и к присутствию казаков рабочие относились со сдержанным пониманием.

       Как и в нашей истории, поводом для демонстрации стало увольнение четырех рабочих Путиловского завода. Тот, несмотря на радостные вести с Дальнего Востока, забастовал третьего января. Его поддержали еще несколько предприятий, а там дошло уже и до политических требований. Но по сравнению с нашей историей, в забастовке участвовало раза в два меньше рабочих... Однако список политических и экономических требований бастующих, от нашего практически не отличался. Ситуация в обществе кардинально поменяться за столь короткий срок просто не могла. Зато изменилась реакция властей.

       Если в нашем мире Николай просто приказал навести порядок и даже не рассматривал возможность встречи с подателями петиции[149], то сейчас... Еще до того, как "Собрание русских фабрично-заводских рабочих" Гапона и Петербургский комитет РСДРП распространили в прокламациях известие о готовящейся манифестации, в "Петербургских ведомостях" от 5-го января вышли сразу два царских указа. Если в первом, посвященном Шантунгской победе, было подробно перечислено кто и чем награждается в связи с этим героическим деянием, то во втором пунктуально расписывался порядок "народного шествия к Зимнему дворцу", где группа выборных от "всех принимающих участие в шествии организаций" должна была встретиться с царем, изъявившим желание лично пообщаться с народной депутацией. Ниже были расписаны задачи жандармов и гвардии на случай нарушения этого порядка, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что ситуация из Зимнего контролируется. Причем жестко.

       И хотя там черным по белому было написано, что Царь примет депутацию во дворце, а не выйдет лично к народу, как того требовал в своих речах и выступлениях Гапон, несколько групп заговорщиков, которые воспользовавшись благоприятным моментом, собирались устроить главное политическое убийство России нового двадцатого века, были вполне удовлетворены таким ходом событий.

       Сейчас небольшая толпа выборных кучковалась в гардеробе Зимнего, где им, к их глубочайшему изумлению, предложили сдать верхнюю одежду в гардероб. На робкий, заданный в полголоса, вопрос кого-то из рабочих, "а это еще зачем", встречающим депутацию морским офицером был дан ошеломляющий ответ.

       - Господа, вы что, в тулупах да зипунах с царем чай собираетесь пить?

       - Ка... как... какой чай? - отчего-то стал заикаться член партии социалистов революционеров Петр (Пихас) Рутенберг,[150] давно и с дальним прицелом обхаживавший Гапона, и потому оказавшийся так же среди выборных.

       В отличие от большинства делегатов Рутенберг, при подготовке к покушению, близко знакомился с привычками царя. И он то знал, что чаепитие для Николая это почти священнодействие, на которое обычно допускались пять, шесть избранных особо близких к нему людей. Чего он не знал, так это каких трудов стоило Вадику и Ольге убедить самодержца принять именно такой формат этой церемонии.