Выйдя на улицу, мы были ошеломлены, увидев огромную толпу арабов, смотревших на нас отнюдь не доброжелательно. Думаю, в этот момент мы с Павличиком были настолько близки к тому, чтобы отдать Богу душу, насколько это возможно для человека, ничем не спровоцировавшего такую ситуацию. Но тут двери мечети распахнулись и появился самый старший из почтенных старцев, с которыми мы беседовали. Подойдя к нам, он на глазах у всей толпы дружески пожал нам руки на прощание. Увидев это, толпа неохотно раздалась, дав нам пройти. Мы с облегчением медленно двинулись по этому коридору, борясь с искушением удариться в бегство. Но, свернув за угол, мы кинулись бежать со всех ног. Думаю, что не скоро я отважусь зайти в мечеть еще раз без приглашения.

Три капрала и восемь рядовых легионеров арестованы за продажу оружия оасовцам. Эта торговля стала распространяться в последнее время. Минимальное наказание, которое их ожидает, — семь лет в гражданской тюрьме. В легионе этот срок им не засчитывается, и после выхода из тюрьмы их могут призвать для завершения службы. Так что у них будет какая-то перспектива, пока они будут отсиживать эти семь лет.

И еще одна ошеломляющая новость: Вилли Штеффен и Шарли Нуа арестованы в Марселе за попытку вооруженного ограбления банка. Это ни в какие ворота не лезет. Это настолько фантастично, что должно быть правдой. Высказывались предположения, что их втравили в это оасовцы, но, каковы бы ни были обстоятельства, у меня это просто не укладывается в голове. Всего несколько недель назад они радовались долгожданной свободе, строили планы на будущую жизнь, а теперь все это полетело к чертям собачьим. Чистое безумие!

Теперь, вспоминая старину Вилли, я не буду больше представлять его поглощающим галлоны пива в Гейдельберге и танцующим с девушками на столе, вместо этого я буду мысленно видеть его за решеткой. Он человек необузданный и горячий, десять лет в тюрьме угробят его. Как и многие другие здесь — да и я, наверное, тоже, — он привык скользить по поверхности жизни, ни о чем особенно не задумываясь. Это все потому, что на нас не лежит никакой ответственности. Нам не о чем беспокоиться, ничто нас по-настоящему не заботит.

Еще меньше его будет что-либо заботить, когда он выйдет из тюрьмы. Да и поздно будет заботиться о чем-либо — жизнь для него будет кончена.

Результат этой борьбы всегда один и тот же. Так почему бы странам-метрополиям не подготовить освобождение мирным путем и на более выгодных для себя условиях? Франция оставила себе аренду военно-морской базы в Мерс-эль-Кебире и права на добычу нефти в Сахаре сроком на пять лет. А когда пять лет истекут, она останется ни с чем после того, как более столетия вкладывала в Алжир средства.

Об ОАС ни слуху ни духу. Им нет смысла продолжать, они должны понимать, что для них все кончено. Зато арабы пребывают в эйфории. В каждом окне вывешен новый алжирский флаг, на улицах люди танцуют от радости.

На следующий день после объявления независимости мы отрабатывали прыжки с парашютом одновременно с двадцати самолетов. Бог знает что думали арабы, видя, как на них опускается полчище парашютистов. Это был мой двадцать пятый прыжок. С тех пор ничего интересного не произошло, мы просто отбываем день за днем, не имея понятия, что последует дальше.

Когда после длительных сражений наступает мир, все ликуют — часто обе стороны в равной степени. Люди возвращаются домой, к прежней жизни, которую они оставили в начале войны, строят планы на будущее. Их жизнь снова приобретает смысл. В легионе не так и даже совсем наоборот. Жизнь останавливается. В ней нет больше цели, нет смысла. Людьми овладевает растерянность, быстро перерастающая в скуку, а вместе с этим резко падает дисциплина и боевой дух. Все испытывают недовольство, и система начинает разваливаться.

Война в Алжире окончена, и энергия, которая так долго двигала военную машину легиона, должна быть направлена в какое-то новое русло. Если не дать энергии выхода, она становится взрывоопасной. У Франции осталось совсем мало колоний, и, насколько я знаю, они не доставляют ей неприятностей, так что легионерам там нечего делать. Говорят, что зарождается движение за независимость на Мадагаскаре, но я не уверен, что французы готовы ввязаться в подобную историю еще раз. Слишком долго все это продолжалось и слишком дорого обошлось для них в Индокитае и Северной Африке, пусть даже ударной силой служили легионеры.

Моральный дух очень низок, количество дезертиров не уменьшается. Непонятно, то ли их по-прежнему подбирает ОАС, то ли они разбегаются по домам.

В последнее время вокруг появилось много новых лиц — значит, вербовочные пункты легиона по-прежнему функционируют. Среди новичков есть два англичанина — Кенни (забыл фамилию) и Боб Уилсон. Кенни — бывший рядовой Британского парашютно-десантного полка, а Уилсон был офицером. Он довольно интересная личность. Немного важничает и, возможно, на самом деле не такой, каким хочет казаться. Но с ним интересно поговорить, и вообще, приятно, когда появляются люди из твоей команды. Оба новичка поступили во 2-ю роту.

У нас во взводе тоже есть новенькие, а некоторые старики внезапно куда-то исчезли. Может быть, это произошло и не так уж внезапно, просто я только сейчас это заметил. Теперь мы не проводим все время в горах, и есть возможность познакомиться поближе с людьми из других взводов и рот. Многих знаешь в лицо, но раньше не было случая перекинуться с ними словом.

Снова объявился датчанин Карлсен — давно уже не видел его. Раньше мы иногда болтали с ним в нашем фойе в Филипвиле. Он жизнерадостный парень и может говорить по-английски, когда трезв хотя бы наполовину, что в последнее время случается нечасто. Наш взвод приобрел также одного отличного новичка, венгра Губера. Он силен и крепок, как молодой бычок, и ему ровным счетом наплевать на все. Я всегда завидовал таким людям — сам-то я слишком многое принимаю к сердцу. Губер уже пообещал прикончить капрала Гуля, и это одна из причин, почему он мне нравится. Если он выполнит свое обещание, то будет нравиться мне еще больше.

По вечерам мы чаще всего сидим в переполненном фойе, заглатываем пиво галлонами и горланим немецкие маршевые песни. В город теперь почти никто не стремится. Он кишит арабскими солдатами, вооруженными до зубов. Они носят автоматы так же, как джентльмены в лондонском Сити носят зонтики. На вооружении нашей военной полиции теперь только дубинки. Власть переменилась.

Старший капрал Кролль, питомец старой школы, переживает бурный период. На днях мы отрабатывали прыжки в боевых условиях, и было приказано после приземления не вставать на ноги. Кролль не подчинился приказу, за что схлопотал восемь суток ареста. Не успел он выйти на волю, как попал в новую неприятность. Его назначили дежурным в бордель — синекура, которая достается сержантскому составу разных рот по очереди. Кролль решил отпраздновать свое освобождение ящиком шампанского и умудрился не только сам напиться, но и напоить до невменяемого состояния всех девиц. Когда выяснилось, что они не могут исполнять свои обязанности, явившиеся в бордель легионеры подняли бунт. Кто-то схватил кассу и смылся с ней. Кролль в негодовании стал стрелять в воздух. Теперь он надежно заперт еще на восемь суток. А в целом на его личном счету их больше сотни.

В уставе французской армии записано, что военнослужащий, заработавший в течение службы более восьми суток ареста, должен предстать перед специальным трибуналом, который решит, можно ли выдать ему при увольнении свидетельство о безупречной службе. После слов «более восьми суток» в скобках добавлено: «La Legion Etrangere, cent-cinquante jours».[76] Боюсь, старина Кролль скоро достигнет этого предела.

В событиях, имевших место в борделе, участвовал также легионер Ледерманн. Без него не обходится ни одно мероприятие, связанное с выпивкой и беспорядками. Ему данный инцидент обошелся дороже, чем Кроллю, поскольку у него нет прикрытия в виде капральских нашивок, и теперь он проводит ночи в томбо. Кроме того, его избили. Во рту у него осталось всего три зуба, и я не поставил бы и пенса на то, что они продержатся там больше месяца-двух.